Восемь человек – водители и пассажиры этих несущихся с самоубийственной скоростью управляемых торпед – были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Все они были сравнительно молоды и имели вполне респектабельный вид людей, находящихся на полпути к настоящему процветанию. В салонах обоих автомобилей пахло дорогим одеколоном и хорошим табаком. Говорили немного и в основном на самые общие темы: о погоде, о проносящихся мимо пейзажах, о курсе рубля, но больше молчали, покуривая, глазея в окна и иногда сменяя за рулем уставших от постоянного напряжения водителей.
Их объединяло многое, начиная с общего прошлого и кончая сегодняшней, тоже общей, спешкой. Они выглядели как бизнесмены, и у каждого действительно было собственное дело, приносившее стабильный и вполне законный доход, но только невнимательного наблюдателя смогла бы обмануть эта тонкая внешняя оболочка. Внутри каждой из этих привольно раскинувшихся на мягких сиденьях респектабельных фигур был, как стальной каркас внутри глиняной скульптуры, навеки заключен солдат.
Сидевший за рулем передней машины Подберезский усмехнулся и покрутил головой.
– Ты чего, Андрюха? – спросил его сосед.
– Да вот подумалось… Интересное дело: сколько лет прошло, а я чувствую, что как был, так и остался солдатом. Мне кажется, что у вас такое же ощущение.
– Точно, – подтвердил сосед.
– Ага, – сказали с заднего сиденья и продекламировали:
– Спи, старик, спокойной ночи, дембель стал на день короче.
– Вот-вот. Интересно, почему так получается? – продолжал Подберезский. – Ведь у других это не так.
Ну отслужил, и слава Богу, через пару лет уже только хохмы вспоминаются.
– Может, из-за Афгана? – предположили с заднего сиденья.
– Черт его знает, – пожал плечами Андрей. – Говорил я и с афганцами… Тут сложнее, конечно. Но все равно, у нас, мне кажется, все немного по-другому. Как будто мы и не разъезжались.
– Каждому кажется, что он какой-то особенный, – отозвалось заднее сиденье. – Иногда это прогрессирует, и тогда приезжают люди в белых халатах и надевают на тебя рубашку с дли-и-и-инными рукавами.
– Не скажи, – возразил другой голос на том же сиденье. – Что-то такое есть.
– Наверное, командиры были хорошие, – сказал сосед Андрея, задумчиво прикуривая сигарету. – Так хорошо нас воспитали, что мы до сих пор перевоспитаться не можем.
– Да, командиры были хорошие, – вздохнули на заднем сиденье. – Особенно комбат.
– Да, – повторил Подберезский, покрепче стискивая рулевое колесо, – особенно комбат.
– Может, тебя сменить, Андрюха? – предложил сосед. – Что-то тебя на лирику потянуло. Устал, наверное.
– Не надо, – качнул головой Подберезский, не отрывая глаз от дороги. – Успеешь еще. Лирика там или не лирика, а километров сто я еще пройду свободно.
Он обогнал шестисотый "Мерседес", никак не желавший сдаваться и уже минут десять раздражающе маячивший впереди. Его сосед, внезапно утратив респектабельный вид, вдруг высунулся из окна чуть ли не по пояс и показал водителю "Мерседеса" кулак с отставленным средним пальцем. Заразившись его настроением, Подберезский дал длинный гудок. В зеркале заднего вида он разглядел, как вторая машина объехала "шестисотый" и пристроилась ему в хвост, соблюдая железную дистанцию. Вскоре "Мерседес" окончательно потерялся где-то сзади, зато Питер значительно приблизился.
Глава 20
– От тебя куча беспокойства и сплошные расходы, – сказал Андрей Рублев, с трудом затягивая галстук на шее своего брата. – А шею-то отрастил – колхозный бугай, да и только!
Он отступил на шаг и критически осмотрел результаты своих трудов.
– Все равно бугай бугаем, – поморщившись, заключил он. – Волк в овечьей шкуре. Точнее, в золотом руне.
– Мог бы и подешевле костюмчик купить, – проворчал Борис Рублев, неловко топчась перед зеркалом в новеньком выходном костюме с галстуком-бабочкой.
– Подешевле нельзя, – возразил Андрей. Он вдруг быстро шагнул вперед и сильно дернул вниз левый рукав костюма. – Вот, совсем другое дело. Ну что ты скособочился? Ты же на пугало похож, а там публика знаешь какая? К ним в дешевом не ходят.
– Так какая разница, если все равно не сидит? – с тихим отчаянием спросил Комбат. В костюме он чувствовал себя неуютно, как корова в собачьей упряжке. Он был красен от смущения и обливался трудовым потом.
– Не валяй дурака, – строго сказал Андрей. – В такие места принято одеваться хорошо.., точнее, дорого. А то, что не сидит, полная ерунда. Главное, не смущайся, как восьмидесятилетняя девица под венцом. Вот посмотришь, там такие чучела будут, что куда тебе до них… Главное, забудь, что на тебе надето и сколько за это заплачено. Не надо бояться помяться, порваться и испачкаться – надо просто всего этого не делать.
– Чего – этого? – не понял Борис Иванович.
– Не рвать, не мять и не пачкать.
– Трах-тарарах, – сказал Комбат. – Это как же?
– Диалектика, – туманно пояснил Андрей, смахивая невидимую пылинку с плеча Комбата. – Единство и борьба противоположностей. И вообще, твое дело – пройти мимо охраны, а там делай, что хочешь. Хотя костюма, конечно, жаль, – добавил он, подумав. – Впервые в жизни ты похож на человека.
– Иди-ка ты к черту, диалектик, – обиделся Комбат. – То пугало, то человек…
– Да нет, – сказал Андрей, – пугало, конечно.
Но зато одетое по-человечески. Ладно, пошли, пора уже.
Ты, главное, держись, как ни в чем ни бывало.
– Легко сказать, – проворчал Борис Иванович, вслед за братом направляясь к дверям.
В машине он сидел словно аршин проглотил, и Андрей, косясь на него, с трудом сдерживал нервный смех.
Это была безумная авантюра, но спорить с Борисом было бесполезно: он и слышать не хотел ни о какой милиции. Андрей понимал, что его брат во многом прав: вмешайся в это дело милиция, и за жизнь Французова никто не даст доперестроечной копейки, особенно теперь, когда Ирина получила свободу и Горохов с его бандой потерял главный рычаг, с помощью которого можно было давить на несговорчивого капитана.
– Слушай, Андрюха, а ты там уже бывал? – спросил Борис.
– Не люблю мордобоя, – ответил Андрей. – Особенно когда дерутся без правил. Понимаешь, – пустился он в объяснения, – я все-таки в банке работаю, а не в банде, а там правила построже, чем в армии. Привык, наверное.
– А как же беспринципные акулы большого бизнеса и грабительская политика банков? – ехидно спросил Борис.
– А точно так же, как, скажем, бокс, – ответил Андрей. – Там тоже все по правилам, а как дадут – костей не соберешь. Но яйца, заметь, никто друг другу не откусывает – ни в банковском деле, ни на ринге.
– Ну за уши уже принялись, – заметил Борис.
– Это ты про Тайсона? – Андрей рассмеялся. – Мало ли на свете дураков, которые проигрывать не умеют…
– Ладно, – сказал Комбат, – черт с ним, с Тайсоном. Ты мне вот что скажи: если ты там не был, откуда ты про это место так много знаешь?
– В Антарктиде, к примеру, я тоже не был, – ответил Андрей. – В Австралии. В Перу.., да мало ли где я не был! Слухом земля полнится. Не друг с друга же они там бабки стригут.
– А ты, значит, вращаешься в кругах, – сказал Борис, для наглядности покрутив пальцем под потолком салона.
– Именно, – подтвердил Андрей. – И нечего на меня коситься, как солдат на вошь. Это моя работа, между прочим.
– Ладно, ладно, работник, не пузырись, – примирительно сказал Комбат. – Только братоубийственной войны нам тут не хватало. Слушай, – сказал вдруг он другим голосом, – почему же так спать-то хочется, а?
– А ты бы еще пару недель не поспал, – проворчал Андрей, – и второй половине города морды набил, тогда, может, и расхотелось бы. И когда ты только угомонишься?
– Вот привязался, – рассмеялся Борис, – хуже замполита, честное слово. Вылитый начальник политотдела. Что, уже приехали?
Андрей припарковал машину, не доезжая до гостиницы.
– Приехали, – сказал он. – Вон тот дом, видишь?
Вход со двора. Там вывеска. ФОК "Олимпия", сам увидишь. Что сказать, помнишь?
– Угу, – сказал Комбат. – Я табличку повешу: "Я от Ивана Никодимовича".
– Посмейся, посмейся, – сказал Андрей. – А то пошли бы вместе. Что за дурацкая конспирация?
– Ничего не дурацкая, – отрезал Комбат. – И не вздумай ко мне приближаться. Даже показывать не смей, что ты меня знаешь, что бы там ни случилось.
Особенно если что-нибудь случится.
– Ну, – со вздохом сказал Андрей, – насколько я понимаю, что-нибудь там сегодня случится непременно.
– Так а за что же мы тогда платим? – спросил Комбат. – Конечно, случится. И ты не вздыхай, пожалуйста, и не смотри на меня, как недоеная корова. Даже если из меня там начнут фарш делать, твое дело – все увидеть, все запомнить и уйти оттуда в целости и сохранности. А дальше – как знаешь. Можешь в милицию свою звонить, если так уж хочется. Но это я так, на всякий случай. Все будет в норме. Веришь?
– Хотелось бы, – пожал плечами Андрей, подавляя нервную дрожь.
Спокойствие, с которым Борис отдавал распоряжения на случай своей смерти, вгоняло Андрея в столбняк.
Такие вещи можно сколько угодно обсуждать на теплой кухне, чувствуя себя при этом героем, но вот так, в двух шагах от настоящей, невыдуманной смерти…
– Не дрейфь, Андрюха, – сказал Борис, опуская ему на плечо огромную ладонь и легонько сжимая. – Было бы кого бояться! Кучка недоносков, сопляки мокрозадые…
– Да не за себя я боюсь, дурак! – выкрикнул Андрей, стряхивая ладонь со своего плеча.
– А я знаю, что не за себя, – спокойно ответил Комбат. – Потому и говорю, что бояться нечего. И потом, меня уже могли тысячу раз шлепнуть, еще в Афганистане. Я в долг живу – работа такая. Что же тебе теперь, так всю жизнь за меня и бояться?
– Так всю жизнь и боюсь, – признался Андрей.
Комбат внимательно, словно видел впервые, посмотрел на него, резко отвернулся и поспешно вылез из машины. Андрей Рублев вздохнул и поехал парковаться поближе к "Олимпии", на виду у охраны.