Никак Воркуту собираемся строить! Других проблем у нас нет?.. Хотя мысль, действительно, правильная. Но несвоевременная…
– И я не хочу, чтобы вновь созданные… э-э-э… учреждения подчинялись Главному тюремному управлению. Поэтому ими будет руководить КГБ…
Кто чего?! Не понял, больно уж аббревиатура знакомая! Причём все три буквы!..
– …Отдельный корпус жандармов преобразовывается в Корпус государственной безопасности. И в его ведении будут находиться лагеря и тюрьмы с политическими…
Разговор прерывается вошедшим с докладом Митяевым:
– Ваше императорское высочество! Осуждённый Григорьев доставлен!
Повинуясь взмаху августейшей руки, Михалыч делает шаг в сторону и командует:
– Проходь!..
В кабинет входит измождённый старичок в наспех подогнанном по фигуре костюме, изумлённо озирающийся по сторонам. Великий князь решает не тянуть паузу:
– Здравствуйте, Владимир Николаевич!
Григорьев, подслеповато щурясь, молча смотрит на регента, посему прихожу ему на помощь:
– Перед вами его императорское высочество регент Российской империи великий князь Михаил Александрович!..
– З-з-дравия жел-лаю, в-ваше императорское вы-ысочество! – Григорьев от неожиданности не сразу справляется с трясущейся челюстью. – Ч-чем я…
– Успокойтесь, Владимир Николаевич… Я распорядился привезти вас сюда для того, чтобы восстановить справедливость. Рад сообщить вам, что недавно созданная Военно-судная комиссия по моему указанию изучила ваше дело и пришла к выводу, что вы стали невольной жертвой… э-э-э… закулисных игр, затеянных некоторыми высокопоставленными особами. Поэтому приговор военно-окружного суда отменён. Вам возвращены дворянство, чин и награды, ваше доброе имя реабилитировано…
М-да, видать, сильно он нужен регенту, вон как новомодными словечками кидается, соловушкой разливается. О, шок – это по-нашему. На Григорьева смотреть жалко. Ещё немного, и хлопнется генерал без нашатыря. На ногах еле стоит, и глазки подозрительно блестят… И еле сил хватает руку поднять и перекреститься… Подхожу к столу, наливаю из графина в стакан воду и предлагаю готовому бухнуться на пол высокопревосходительству. Ему бы сейчас сто грамм, ну да за неимением гербовой… Как всегда, любая жидкость оказывает своё успокоительное действие, и у генерала прорезается голос:
– Ваше императорское… высочество!.. Я… Я не знаю, как… как благодарить в-ваше императорское…
– Полноте, Владимир Николаевич! Я рад исправить ошибку, сделанную не по моей вине, но всё же… Мои помощники изучили документы, в том числе и вашу телеграмму о необходимости фланговых ударов по армии Литцмана, и распоряжение генерала Радкевича оставаться при штабе 34-го корпуса. И теперь он вместе с генералами Дорошевским, Сирелиуомс, Толубаевым и остальными причастными должны дать мне чёткий, ясный и недвусмысленный ответ – на каком основании вас должны были арестовать и почему ваши аргументы тогда на заседании не были услышаны.
– …Простите… Я не могу выразить никакими словами, как я бесконечно благодарен вашему императорскому высочеству… – Григорьева из ступора кинуло в словесное извержение, вон как заворачивает.
– Благодарность принята, ваше высокопревосходительство. И давайте закончим упражнения в изящной словесности. Вас наверняка интересует, что же будет с вами дальше? – Михаил Александрович переходит к сути вопроса. Надо же добавить человеку в бочку мёда ложку дёгтя. – Вы, конечно же, можете просить отставки или направления в резерв… Но, боюсь, вакансии для вас долго не найдётся. Эта война для всех была абсолютно неожиданной с точки зрения тактики и стратегии. Плотная долговременная оборона в несколько линий, колючая проволока, пулемёты и артиллерия поставили крест на доктрине маневренной войны. Так же как и на крепостях, в которых вы служили последние пятнадцать лет. Начальник штаба Варшавской крепости, комендант Очакова, Севастополя, Ковно… Ваши знания и умение наводить твёрдой рукой порядок могут пригодиться в другом деле. Но для этого я хочу получить ваше согласие. Решение должно быть абсолютно добровольным. Поскольку и косых взглядов, и презрения со стороны так называемой либеральной общественности, и разговоров за спиной будет достаточно.
– Ваше императорское высочество! Я готов выполнить любое ваше повеление! – Григорьев буквально в секунду превращается в другого человека. Нервное, почти предынфарктное состояние бездеятельного старичка куда-то улетучивается, и перед регентом стоит уже генерал от кавалерии, готовый выполнить любой приказ. Или почти любой. Потому что подоплёки он не знает. Но это – дело нескольких секунд…
– Вас уже ознакомили с последними событиями в столице?.. Как вы понимаете, прощать вину бунтовщикам никто не намерен. Но… В мятеже принимали участие солдаты, втянутые обманом и агитацией. По закону я должен их покарать, однако каторгу и расстрелы из них заслужили единицы. И посылать их на фронт я не хочу. Фронтовики тех полков, чьи запасные батальоны бунтовали, отказались от них, просили не марать чести полковых знамён… С другой стороны, расследования продолжаются и, более того, проводятся ревизии в тыловых и снабженческих организациях. Тот же Земгор активней всех участвовал в мятеже, но когда только сенатор Гарин начал проверки, оказалось, что махинации там осуществлялись с огромным размахом. И эти люди не собирались останавливаться на достигнутом. Им и власть нужна была для того, чтобы удобней было грабить и простой люд, и страну. Поэтому я считаю, что тюрьмы или каторги им будет недостаточно. Я хочу, чтобы они своим физическим трудом возместили хотя бы часть того ущерба, который нанесли. Сколько простых солдат погибло из-за их неуёмной алчности!.. Поэтому мною подписан указ о создании промышленно-трудовых лагерей. Готовы ли вы возглавить создаваемую структуру?.. Не боитесь «замарать» честь мундира?..
– Готов, ваше императорское высочество! Ведь, в конце концов, и фельдмаршал Миних в своё время командовал Рогервикской каторгой… – Генерал выдерживает малюсенькую паузу из вежливости. – Но имею одну просьбу…
– Слушаю вас, Владимир Николаевич. – Регент внимательно смотрит на Григорьева, ожидая продолжения.
– Когда я должен приступить к выполнению обязанностей? Могу ли я повидаться с семьёй?
– Конечно же! Ваших близких уже оповестили, и они не далее как завтра утром должны прибыть в Москву, в Институт академика Павлова. Где я и вам настоятельно советую провести пару недель, дабы пройти медицинское обследование и поправить пошатнувшееся здоровье. По всем вопросам, касающимся дальнейшей службы и организации лагерей можете обращаться к моему офицеру по особым поручениям подполковнику Гурову. Он пока также будет в Институте, и вы сможете легко его найти, – регент изящно переводит на меня все стрелки…
Генерал оказался настырным и въедливым, как голодный клещ, и не стал откладывать на завтра то, о чём можно узнать сейчас. Сразу по приезде в Институт, едва устроившись в гостинице и пройдя первичный вояж по местным эскулапам, он в прямом и переносном смысле выдернул меня из любимого, но редко посещаемого семейного очага для разговора. Поскольку этим было недовольно аж три самых лучших человека на планете (я сам, Дашенька и Машуня), то пришлось очень кратко дать понять дедуле-энтузиасту, что не он один жаждет общения с самыми близкими людьми, а заодно загадать загадку – где золотая середина между понятиями «гуманность» и «искупление вины». А также рассказать про такую вещь, как бригадный подряд. В том смысле, что если бригада не выполнила план, то пайка урезается всей бригаде. А там пусть выясняют отношения и сами делят кому сколько. Окончательно же получилось отделаться от назойливого и любопытного старичка только с помощью прискакавшего снимать мерку портного, который обещал в течение суток «построить» новый генеральский мундир…
На этом причины для недовольства не закончились, но их хотя бы можно было считать уважительными. Михаил Александрович вдруг решил провести срочное и секретное совещание в расширенном составе. Расширенном – потому только что приехал, но очень скоро должен вернуться обратно в Питер приглашённый лично академиком генерал Потапов. Причём посыльный, скотина такая, прибежал именно сразу после того, как я пообещал своей милой и ненаглядной супруге, что сегодня я выйду из дома только в случае наступления конца света. И то, только для того, чтобы полюбоваться закатом. Цивилизации…
Вскрыв конверт и прочитав записку, объясняю Дашеньке, что опять должен ненадолго исчезнуть, и получаю вопрос в лоб: «Как называются отношения между двумя мужчинами, когда один из них по первому зову второго должен бросить любимую женщину и бежать на рандеву?» Причём сопровождаемый очень ехидной улыбкой. М-да, женская логика местами просчитываема, но по определению полностью непостижима. Я, конечно, догадываюсь, что несмотря на почти моментальную передачу новостей из северной столицы Иваном Петровичем, моя лисичка-сестричка места себе не находила, пока я там «воевал»… Приходится объяснять, что такие неприличные и извращённые отношения в данном случае зовутся «службой» и «субординацией» и что скоро я точно уже буду дома. Надолго…
Ко всему прочему меня же и попытались сделать крайним. Когда примчался в кабинет к Павлову, там все уже попивали кофеёк и ждали опоздавшего (регент, разумеется, не в счёт) и поэтому, по определению, провинившегося. Быстренько со всеми поздоровавшись и тупо проигнорировав язвительные усмешки, буркнул в ответ на излишне любезное предложение Павлова испить кофею, что лучше сделаю это дома, и чем быстрее, тем лучше, и приготовился внимать и слушать.
Ждать пришлось недолго, Михаил Александрович появился через полминуты, отмахнулся от наших «здравжелаев», поскольку сабантуй намечался в формате «Без галстуков», и объявил наше заседание открытым, тут же перейдя к первому пункту:
– Итак, господа, теперь можно сказать, что Февральская революция не состоялась. Мятежники не добились ничего и теперь ждут своей очереди на приведение приговора в исполнение. За исключением особого случая. Имя которому – великий князь Кирилл Владимирович. То, что он свершил, согласно законам Российской империи карается смертной казнью через повешение. Но великие князья находятся вне юрисдикции обычного суда, в каждом конкретном случае решение приним