Игра без правил — страница 3 из 3

Переспи ночь с бедой

Глава 1

Когда Иван вошел в кабинет начальника отдела, Рогачев говорил по телефону. Поглядев поверх очков на Купцова, он знаком предложил ему присесть и сердито бросил в трубку, прижатую к уху плечом:

— Это я сам знаю, не вчера, слава богу, родился. Видел кое-что на своем веку… Хорошо, вот так будет лучше.

Положив трубку, он внимательно поглядел на Ивана:

— Простился? Молодец. На то мы и люди… Как там у Бондарева дела? Вернулся? Почему не заходит? Особого приглашения ждет?

Алексей Семенович был явно чем-то раздражен, но чем, Иван понять не мог. Вроде бы все как обычно — текучка, хлопоты, ребятишки работают в городе, поступает множество имеющих входящие и исходящие номера бумаг, уснащенных «горчичниками» — так называли на местном жаргоне листочки, приколотые скрепками к бумагам. На «горчичниках», украшенных поверху типографски выполненными титулами, руководители различных рангов писали исполнителям резолюции и ценные указания. И сводки за последние сутки относительно спокойные, но Рогачев явно не в себе.

Сжато рассказав о результатах командировки Бондарева в колонию, где отбывает наказание Виталий Манаков, Иван закончил:

— Мы проверили все адреса, где может находиться Анашкин, но его нет, и никто не может сказать, где искать эту помойную птичку.

— Помойную? — недоуменно прищурился Алексей Семенович.

— Ворона, — пояснил Иван, — так его за разлапистую походку прозвали.

— Понятно. Значит, все же поговорил с ним по душам Манаков. Но где теперь сам Ворона, куда подался и где объявится? Что Лушин?

— Ничего, — развел руками Купцов. — Бегает к жене в больницу, — кстати, он сдержал слово и перевел ее в другую клинику, — носит передачи, помогает подниматься с постели. Заботливый муж и отец. Почти ни с кем не встречается и, как говорится, в свет не выходит.

— Готовить ему кто-то должен, — напомнил Алексей Семенович. — Или сам по хозяйству хлопочет?

— Выписал родственницу из другого города. Пожилая, аккуратная, по телефону отвечает вежливо. Кроме магазина и кино, она почти никуда не ходит.

— Почти?

— Ну, не считая зоопарка и посиделок с такими же бабками на лавочке.

— Чай будешь? — доставая из сейфа кипятильник, спросил Рогачев. — У меня хороший, индийский… С Лушиным почти ясно. Котенев?

— С этим интереснее, — улыбнулся Иван. — Вдруг ушел от жены, а теперь оформил отпуск на работе, буквально за день-два.

— Очередной? — заваривая в стаканах чай, уточнил Алексей Семенович.

— Я справлялся, в этом году он еще не отдыхал, но уходит не по графику, а раньше. Мотивировал состоянием здоровья. Странные дела.

— Что странного в желании человека отдохнуть летом? — поставив перед Купцовым стакан с чаем, усмехнулся Рогачев. — Это вполне естественно. Тем более он, как мне доложили, ушел жить к своей пассии. Ставич, кажется?

— Да, Татьяна Ставич. Но она отпуска не оформляла. Мне не нравятся совпадения посещения женой Котенева милиции, его ухода из дома и оформления отпуска.

— Есть много, друг Горацио… — нахмурился Рогачев и неожиданно спросил: — Тебе такая фамилия, как Саранина, не знакома?

— Саранина? — наморщив лоб, переспросил Иван. — Нет, не припоминаю. Может, напомните?

— Напомню. — Вздохнув, Рогачев полез в сейф и достал тоненькую папочку в синих корочках. Вынув из нее лист бумаги, исписанный округлым, почти ученическим почерком, протянул Купцову: — На вот, ознакомься.

Иван взял, пробежал глазами по строкам и неожиданно наткнулся на свою фамилию.

Совершенно неизвестная ему Марина Владимировна Саранина, проживающая в том самом курортном городке, где Купцов трудился в должности начальника городского отдела милиции, излагала трогательную историю знакомства с приехавшим к ним из столицы обаятельным мужчиной Иваном Николаевичем Купцовым, с которым она намеревалась создать семью. Означенный Иван Николаевич красиво ухаживал за Мариной Владимировной, бывал у нее дома — что могут подтвердить соседи по площадке — и даже оставался ночевать. Цветы и майорские погоны, вкупе с высокой для их города должностью Ивана Николаевича, вскружили голову бедной Марине Владимировне, и она, забыв про мужское коварство, позволила себе поверить Купцову, а когда опомнилась — того и след простыл. Теперь бедная Саранина родила ребенка и стала матерью-одиночкой при живом отце ее чада. Мало того что Купцов совершенно не интересуется ребенком, он еще и скрывается от Марины Владимировны, желающей получать алименты. С великим трудом ей удалось разыскать майора милиции Ивана Николаевича Купцова по его новому месту службы, и она просит администрацию и партийную организацию принять к нему все необходимые меры.

Строчки запрыгали перед глазами Ивана, и он потер веки — что за чушь, кто эта Марина Саранина, какие дети, какие знакомства и ухаживания? Фантастическая ересь!

— Чушь, — возвращая бумагу Рогачеву, поморщился он.

Алексей Семенович положил заявление на стол и, порывшись в уже начавшей пугать Ивана синей папочке, вытянул за уголок еще один листок. Нашел нужное место и, надев очки, с сарказмом сказал:

— Ну, о том, что такое поведение недостойно офицера милиции и члена партии, я зачитывать не стану. А вот другое послушай. Здесь есть письмецо из юридического кооператива, один из членов которого взялся защищать интересы Сараниной. Они нам напоминают, что Основной Закон СССР гарантирует гражданину право на жалобу, что это может быть одним из средств, к которому прибегает Саранина в борьбе за интересы ребенка, рожденного вне брака. За матерью ребенка право обращения в суд, а невыполнение или ненадлежащее выполнение должностным лицом обязанностей по рассмотрению жалоб граждан влечет ответственность по статье сто семьдесят второй Уголовного кодекса РСФСР. Это нам напоминают!

Рогачев, отбросив листки, откинулся на спинку стула, снял очки и устало прикрыл глаза. Веки его вздрагивали, словно он видел какой-то мимолетный, беспокойный сон.

Жил Ваня Купцов, работал, занимался делом, а тут вдруг откуда ни возьмись выскочила из-за угла неизвестная гражданка Саранина и хлесть в тебя из ведра помоями! Да еще смешанными с вонючим дерьмом.

— Чего молчишь? — дернул под столом ногой Рогачев и открыл глаза. — Не молчи, объясняй, оправдывайся!

— Я же сказал: чушь! — повторил Иван. — Никогда в жизни не был знаком с Сараниной, не говоря уже об остальном.

Кому-то, значит, надо, чтобы ни Иван, ни Рогачев, ни Бондарев и их товарищи не дотянулись до преступников, не схватили их за руку, а занялись разбором отношений Купцова с Мариной Сараниной? Истрепали нервы, осипли от доказываний на собраниях и заседаниях, извели чернила на протоколы и объяснительные записки, истощили мозги на борьбу друг с другом. А в это время драконы будут спокойненько делать свои дела, совершенно не опасаясь расплаты?

Но кому, кому надо, чтобы он не мог отдавать все силы делу драконов? Самим драконам? Откуда они знают о существовании майора милиции Ивана Николаевича Купцова и осведомлены о фактах его биографии?

— Чушь, — передразнил Рогачев, — заладил, как попугай, одно и то же… — Он вытянул из кармана носовой платок и начал вытирать им шею. — Как в бане, право слово… Ты мне давай факты, аргументы, как в той известной газете, — пряча платок, буркнул Алексей Семенович, — чтобы я мог ими оперировать на должном уровне, когда о тебе речь пойдет. А ты заладил: чушь да чушь! Не маленький, сам понимаю, что ты успел кому-то перца с солью на хвост насыпать, но вот кому? Дорого бы я дал, чтобы точно знать. Видишь, как оперативно сработано? Теперь будешь оправдываться в политчасти.

— Оправдаюсь, — глухо ответил Иван. — Не все же на свете подлецы? Есть и приличные люди.

— Ага, есть, — согласился Рогачев, — даже много, но редко попадаются на нашем жизненном пути. А ты еще ершистый, кланяться не умеешь, в баню с нужными людьми не ходишь.

— При чем тут баня? — огрызнулся Купцов.

— При том, — отрезал Алексей Семенович, складывая бумаги в папку, — не умеешь карьеру строить, все горбом норовишь добыть. Я тебя за это уважаю и ценю, но не все такие, как я.

Бросив папку в сейф, он захлопнул тяжелую дверцу и вздохнул: эх, Ваня, заварили для тебя крутую кашку, как-то будешь расхлебывать?

Вспомнилось, как ему самому досталось по первое число, когда на похоронах одного из сотрудников он, выступая на панихиде, сказал, что нужно беречь людей и не гробить их раньше времени. Пожевали тогда у руководства и по партийной линии. Правда, те времена теперь окрестили «застоем», но ведь до сих пор помнится. А недоверия к собственным сотрудникам, привнесенного людьми, пришедшими в органы из других ведомств и сразу на начальственные должности, еще хватает. Как говорится, не изжили.

— Давай конкретные предложения, где и когда ставить засады на драконов, — давая понять, что разговор закончен, приказал Рогачев. — Иди работай, разберемся с этой бодягой…

От такого обещания у Ивана болезненно сжалось сердце. Он прекрасно понимал, что разбираться будет совсем не Рогачев и, более того, его могут даже не спросить, когда придет пора принимать решение по проверке заявления гражданки Сараниной. Отчего же у нас человек, призванный по должности и по велению собственного сердца защищать других людей, сам столь часто оказывается беззащитным?..

Лучи солнца золотым квадратом лежали на натертом до зеркального блеска паркете, весело играла на свету соломка плетеных тапочек, длинными рядами выстроившихся под вешалкой, — обувь для гостей, которых некогда так любили собирать в своем доме супруги Хомчик.

Некогда? Неужели это было так давно, что уже успело порасти травой забвения? Разве не месяц назад шумно праздновали в кругу «своих» и «нужных» людей, обутых заботливыми хозяевами в плетенные из соломки тапочки, день рождения драгоценной супруги Рафаила Яковлевича? Разве давно приходили молодые люди на именины дочери, и ее мать, скрывая свой интерес, присматривалась к ним — как знать, может быть, кто-то из этих юношей со временем войдет в дом в качестве зятя?

Хомчик уныло вздохнул и начал взбивать пену в маленькой чаше для бритья — природа наградила его грубой и жесткой щетиной, успевавшей расти не по дням и часам, а буквально по минутам. Никакие электробритвы не могли с ней справиться, как и модные «тандемы»: хватало максимум на полдня, а потом снова пожалуйте бриться. Поэтому Рафаил Яковлевич всегда пользовался испытанной еще отцом и дедом опасной золингеновской бритвой — чуть проведешь ею по ремню, направишь блестящее, как зеркало, жало, и только держись проклятая щетина! До завтрашнего утра можно о бритве не вспоминать.

— Рафаил! Где твой синий костюм?! — крикнула из комнаты замотанная сборами и укладыванием вещей жена. Ей тоже достается, бедняжке.

— Посмотри как следует в шкафу, — терпеливо ответил Хомчик, втирая мыло в щеки легкими привычными движениями длинных, сильных пальцев.

— Я уже смотрела. — Она встала в дверях ванной, поправляя съезжавшие с потной переносицы очки.

— Бог мой, — не прекращая своего занятия, чуть повысил голос хозяин дома, — ну, посмотри еще. Неужели это так трудно сделать?

Жена дернула плечом и ушла, а Хомчик подпер щеку языком, осторожно повел бритвой сверху вниз, выбривая жесткую щетину «по волосу», чтобы потом повторить эту процедуру в обратном порядке, выбривая уже «против волоса».

М-да, как все смешалось и закрутилось после звонка Котенева, прямо предупредившего о необходимости отъезда в сжатые сроки. Хорошо Михаилу говорить о быстрых отъездах, когда у него нет детей, больной тещи на руках, родни и хозяйства. А потом кто сказал, что можно ехать даже к лучшим друзьям просто так, не предупредив их заблаговременно о своем прибытии? Где жить, когда приедешь, на чем спать, куда пристраивать детей учиться — нельзя же месяцами стеснять давших тебе приют знакомых? Они тоже люди, у них есть конец терпению и свои дела.

Пришлось созваниваться, просить, договариваться, слать телеграммы и денежные переводы, утрясать множество постоянно возникавших бытовых вопросов, чтобы был готов и стол и дом. Опять же не хочется с самого начала постоянно быть кому-то обязанным.

Всегда любое категоричное «да» или «нет», любая поспешность и эмоциональность только мешают деловому человеку правильно оценить ситуацию — неимоверно сложную и многообразную. Не лучше ли проводить спокойный анализ, объективный, выверенный? Но Котенев не оставил для этого времени. И не только он, а в первую очередь случившееся у Лушина. Такого для себя и своих родных Рафаил Яковлевич не желал.

Вытерев бритву, он придирчиво оглядел выбритую щеку в зеркало — кажется, ничего.

— Рафаил!

Это опять жена. Кажется, костюм нашли, а теперь чего пропало в суете сборов?

— Ты узнавал, там есть английская школа?

— Школа? — держа бритву в отставленной в сторону руке, переспросил Хомчик. — Не помню, кажется, есть. В конце концов, отдадим мальчика в испанскую. Сейчас Латинская Америка бурно развивается. Будет и наш сынок выездной, не все только для начальников и их чад, надо и простым людям что-то дать.

— А где будет учиться наша девочка, ты подумал?

— Подумал, — беззлобно передразнил жену Хомчик, с сожалением глядя, как опускается взбитая мыльная пена. Придется снова взбивать, но нельзя же мучить бедную женщину, ей и так достается. — Там есть прекрасные университеты, и пока еще никто не требует говорить только на местном языке. Не волнуйся. Лучше закрывай чемоданы.

Проводив взглядом жену, он начал выбривать другую щеку, стараясь, чтобы не дрогнула рука, а то потом хлопот не оберешься — не зря же говорят: острый как бритва.

Хорошо, они уедут — билеты в кармане и часть багажа уже отправлена по новому адресу, — а Михаил Павлович, оставивший свою супругу и перебравшийся на жительство к давней любовнице, забудет про семью Хомчик и никогда не станет их более тревожить? Вряд ли. Не зря же он прямо сказал, что ему надо точно знать, где обоснуется Рафаил со своими чадами и домочадцами. Надо полагать, Михаил Павлович не преминет появиться, опять войти в дело и использовать Хомчика как таран, открывающий сезамы местных богатых людей. И не только как таран, но и как гарант его благопристойности и кредитоспособности, как гарант его порядочности при ведении дел с партнерами. И все это должен гарантировать своим именем он, Рафаил Хомчик?

Рука все же предательски дрогнула — зачем он начал думать о таких неприятных вещах, когда пользуется опасной бритвой? Порез защипало, и Хомчик, сполоснув щеку водой, вышел на кухню взять квасцы, чтобы остановить кровотечение. Пробираясь между узлов и чемоданов, коробок и свертков, он саркастически хмыкнул — вот они, плоды твоей дурости, Рафаил, и зримые последствия «порядочности» Мишки Котенева. Ноев ковчег, а не квартира — раньше всегда такая ухоженная, уютная, полная вкусных, с детства знакомых запахов, мягких кресел, привычных вещей, создающих человеку удобства. Когда еще теперь наладишь быт так, как это было сделано здесь? Сколько займет сил, нервной энергии и времени обустройство на новом месте? А жизнь торопится вперед, и никто никогда не придет к Хомчику и не предложит ему купить себе новое здоровье и новую жизнь. Никто!

Вернувшись в ванную, он немного постоял, опершись о край раковины и рассматривая глубокую царапину на щеке — эк угораздило. Но не будешь же ходить с одной бритой щекой?

Снова взбивая пену, Хомчик вспомнил, как у него сразу же родились подозрения в нечестности Котенева, когда тот начал рассказывать о бандитах, приходивших с обыском. Тогда он наивно полагал, что Мишка хитроумно строит планы выжать из компаньонов некую сумму для покрытия собственных расходов, но после случившегося у Лушина сомнения развеялись и в душе поселился мерзкий страх, не отпускающий ни днем ни ночью.

— Труба зовет мои дружины, — фальшиво запел Хомчик, намыливая щеку.

Мир перестал ему казаться полностью враждебным и погрязшим в предательствах: впереди дорога, знакомые люди, готовые оказать помощь в устройстве, и никаких Котеневых. Достаточно, нахлебались так, что аж из ноздрей выливается.

Сообщать ему, где пристроился, не стоит, подавать руку в тяжелой ситуации тоже, а надо тихо и мирно жить, растить детей и поплевывать на беспокойную и неблагодарную столицу. Ничего, пройдет время, и она опять будет рада принять Хомчиков в широко распростертые объятия, а для человека, имеющего средства, не проблема получить площадь. Один знакомый сунул «барашка в бумажке» девице из обменного бюро и сменял халупу в Баку на четырехкомнатную квартиру в Москве. Сколько дал и сколько заплатил за разницу в площади — коммерческая тайна, но живет, процветает, и никто им не интересуется. А сейчас кооперативы по обмену есть, им тоже денежки нужны.

Звонок в дверь заставил Хомчика вздрогнуть, и проклятая бритва снова рассекла кожу. В дверях ванной немедленно возникла бледная, как привидение, жена. Ее глаза, увеличенные сильными линзами очков, с тревогой и плохо скрытым ужасом уставились на супруга.

— Звонят, — зловещим шепотом сообщила она.

— Слышу, — так же шепотом ответил Рафаил, как будто его могли услышать стоявшие за дверью. Оглядевшись, он схватил полотенце и, прижав его к кровоточащему порезу, прокрался к входным дверям.

— Не открывай! — испуганно взвизгнула жена.

Сердито обернувшись, он сделал ей знак молчать и осторожно сдвинул заслонку дверного глазка…

Нервно поглаживая рукоять «парабеллума», Аркадий неотрывно смотрел на подъезд Хомчика — сегодня многое должно решиться и хотелось по-прежнему верить в свою удачу и счастливую звезду. Скоро идти туда, подниматься по ступенькам, нажимать кнопку звонка и переступать порог квартиры. Уже возникло знакомое нетерпение, появилась тонкая нервная дрожь внутри и небывалая собранность, готовность мгновенно отреагировать на любые неожиданности. Впрочем, все предельно точно рассчитано, и неожиданностей просто не должно быть, если вдруг не вмешается «господин случай», постоянно норовящий подставить ножку в самый неподходящий момент.

— Кончай гулять, — не оборачиваясь, бросил Лыков пристроившемуся на заднем сиденье Олегу. — Много тратишь! Начнут копать.

Кислов промолчал. Жадно досасывая сигарету, он смотрел за окно машины — песочница, детишки качаются на скрипучих качелях, сидят бабки на лавках, гуляют старички с собачками, читают газеты пенсионеры, считает медяки компания выпивох. Один держит в руке сетку с пустыми бутылками и, видимо что-то доказывая приятелям, время от времени встряхивает ее, отчего бутылки тонко звенят.

Подошел Витек Жедь, открыл дверцу, тяжело плюхнулся на сиденье рядом с Олегом.

— Ну? — повернулся к нему Аркадий.

— Нормально, — отдуваясь, ответил Витек. — Вызывать я никого не стал, за дверями тихо.

— Не ждут, — криво усмехнулся Лыков.

— Почему сегодня никого не вызвали? — завозился сидевший за рулем Ворона. — Вляпаемся, ей-богу, вляпаемся.

— Не каркай, — оборвал его Аркадий. — Нельзя без конца разыгрывать одну и ту же карту, понял? Комбинировать надо, новое изобретать. Кстати, скажи-ка лучше, где ты раздобыл такой рыдван?

Он похлопал ладонью по обтянутому самодельным чехлом сиденью и презрительно двинул коленом по облезлой дверце. Машина и вправду имела непритязательный вид — старенькая, давно не крашенная, с продавленными сиденьями.

— Зато на ходу зверь, — осклабился Анашкин. — Хозяин ее лижет, сам движок перебрал. На этой тачке фору любой волжанке дадим. Разве плохо докатили?

— Не хватятся? — зевнув, спросил Жедь.

— Нет, — небрежно отмахнулся Ворона.

— Сегодня пойдем втроем, — поправляя оружие, засунутое за пояс брюк, распорядился Лыков. — Жедь остается в машине и ждет нас. После дела отгоняем тачку и немедленно пересаживаемся. Двор, где ее брали, хорошо помнишь?

— Не заплутаем, — заверил Витек. — Только не копайтесь там, быстрее поворачивайтесь.

— Не зуди под руку, — огрызнулся Лыков, открывая дверцу…

Осторожно сдвинув заслонку дверного глазка, Хомчик приник к отверстию, напряженно разглядывая стоявшего у дверей человека в штатском костюме.

— Кто там? — свистящим шепотом спросила за спиной жена.

— Участковый, — прикрыв глазок ладонью, обернулся Рафаил.

— Не открывай!

— Участковый! — покрутив пальцем у виска, укоризненно поглядел на нее муж. — Он уже приходил в связи с нашим отъездом.

— Вот видишь, он уже приходил, — зачастила жена, — а зачем теперь? Что ему надо?

В дверь снова позвонили. Рафаил отнял от щеки полотенце и поглядел на оставшуюся на ткани полоску крови — щеку немилосердно саднило. Открывать или нет?

— Как ты узнаешь, что ему надо, если не откроешь? — резонно возразил он. — Не откроешь сейчас, так он придет снова.

— Нас дома нет! — Она сдернула с носа очки и, забрав из рук мужа полотенце, вытерла потное лицо. — Может нас не быть дома? А если с ним эти?

— С участковым? — Рафаил Яковлевич опять приник к дверному глазку. — Тогда это просто кошмар.

— Вспомни фильм про милицию, — настойчиво бубнила за спиной жена, — там тоже представлялись милиционерами, и у Лушина…

— Кто там? — не выдержал Хомчик, когда снова позвонили.

— Рафаил Яковлевич? — донеслось из-за двери. — Это я, ваш участковый, Бойко. Открывайте, не беспокойтесь.

— Вот видишь. — Немного поколебавшись, Хомчик открыл дверь.

К его удивлению, вместе с участковым в прихожую во шли еще несколько человек в штатском.

— Товарищи из уголовного розыска, — успокоил Бойко. — Им надо с вами поговорить.

— Да, пожалуйста, проходите, — сделал слабый жест хозяин, указывая на двери, ведущие внутрь квартиры. — Только прошу извинить, мы готовимся к отъезду.

— Ничего, — заверил его один из пришедших, — это нам не помешает.

Бойко успокаивающе улыбался, а у Хомчика кошки скребли на душе — неожиданный визит показался ему вдруг еще более худшим бедствием, чем внезапное появление бандитов. Недаром, видно, он видел сегодня странные сны — с грязными дорогами, залитыми гнилой водой колдобинами и застрявшими повозками, которые никак не могли вытянуть ослабевшие, измученные лошади. Господи, неужто сон в руку и он тоже застрянет?

— Давайте поговорим? — устроившись на табурете, предложил Купцов.

— Давайте, — согласился Хомчик и присел на чемодан. — А что, собственно, случилось? О чем будем говорить?

— У нас есть данные, что на вашу квартиру может быть совершено разбойное нападение. Поэтому мы здесь, — объяснил Иван.

— На нас? — сумел почти искренне изумиться хозяин. — Помилуйте, но с чего вы взяли? Я, конечно, не берусь судить о достоверности сведений, которыми вы располагаете, но все же… Хотелось бы, знаете ли, услышать некоторые разъяснения. Тем более у нас сегодня поезд.

— Вечером? — уточнил один из вошедших в комнату оперативников.

— Да, — подтвердил Хомчик. — Вы хотите провести все время до отъезда вместе с нами? Очень мило с вашей стороны.

— Не надо, Рафаил Яковлевич, — чуть поморщился Купцов. — Вы же умный человек и все прекрасно понимаете. Знаете, что случилось у Котенева, знаете, какие события произошли в квартире вашего знакомого Александра Петровича Лушина, и потому собрались в отъезд. Давайте, как говорится, сядем рядком и поговорим ладком.

— О чем?

— О том, что и на новом месте вас могут отыскать, — грустно улыбнулся Иван. — Вот какая незадачка получается. Они обязательно придут, и вам надо выбрать между нами, то есть законом, и ими…

Заметив приближающегося к машине наблюдателя, старший охраны, дежурившей по приказу Александриди около дома Хомчика, приглушил звук магнитофона и опустил стекло окна. Свой неприметный жигуль он загнал в угол двора, откуда было хорошо видно выставленного напротив подъезда наблюдателя. Второй должен торчать с пенсионерами на лавке и страховать первого. Во избежание досадной осечки, случившейся у Лушиных, отлучаться с положенных мест наблюдателям строго запрещено, и если один из них ослушался, на это должны быть веские причины.

— Что? — едва дождавшись, пока приблизится наблюдатель, нетерпеливо спросил старший.

— Легавые, — наклонившись к приоткрытому окну машины, шепотом ответил тот.

— Откуда?

— Местный участковый привел. Я его узнал, специально интересовался личностью. Просочились грамотно, по одному, а потом скопились у дверей квартиры. Хомчик им открыл.

Старший задумался, выбивая пальцами дробь по баранке — кто мог предположить, что события повернутся столь неожиданным образом? Появление милиционеров никак не входило в расчеты, а теперь приходится ломать голову, чтобы придумать, как быть.

— И во дворе рассосались, — продолжил наблюдатель, нервно почесывая мускулистую грудь под распахнутой модной курткой. На шее у него висел на цепочке костяной амулет в виде дельфина. Когда он чесал поросшую жесткими волосами грудь, казалось, что маленький белый костяной дельфин играет в шерсти, то ныряя, то выныривая из нее. — Обложили хомутом! Видимо, клиенту пришли кранты. А залетные, похоже, прибыли.

— Точно? — вскинул на него глаза старший. Ну и денек сегодня, сюрприз за сюрпризом! Неужели залетные бандюги действительно объявились и сейчас начнется представление с буффонадой и стрельбой?

— Похоже, да, — настороженно бросая взгляды по сторонам, парень с амулетом мотнул головой в сторону ворот. — Там пристроились, на стареньком москвичонке, четверо. Приметы сходятся. Один вылезал и шлялся по двору, а потом нырнул в подъезд. Проверял, наверное. Я сигнала не давал, пока остальные на месте оставались.

— Легавые их засекли? — Старший достал сигареты и прикурил. Дым показался горьким и отдающим лекарствами: тряпки, что ли, добавляют в табак на фабриках или валериановый корень, чтобы успокаивать страсти курящей части населения?

— По-моему, нет. Вдруг еще не они? — Наблюдатель поймал взгляд старшего, но тот отвел глаза. Чего ему сказать? Ситуация не из самых простых и лучших. Сейчас бы, самое верное, немедленно линять отсюда, пока не поздно, но потом неприятностей от хозяев не оберешься. Придется как-то выкручиваться, уповая на то, что залетные и легавые перебьют друг друга.

— Вдруг, не вдруг, — недовольно буркнул старший. — Вас не обнаружили? Нет? Это хорошо. Номер машины, ну, этого москвичонка, на котором приехали залетные, записал? Молодец… — Он явно тянул время, не зная, на что решиться, и потому занудливо задавал один уточняющий вопрос за другим.

Видимо, наблюдатель это понял и прямо поинтересовался:

— Чего делать будем? Уходим?

Не ответив, старший открыл перчаточное отделение и вынул портативную японскую рацию. Включил, повертел верньер настройки, но кроме треска помех в эфире была тишина.

— Молчат подлецы, — кивнул он на прибор. — Хотел послушать, что там менты друг другу передают. Раз они и во дворе ошиваются, должны иметь связь со своими в квартире. В общем, так: я сейчас позвоню и доложусь, а ты слушай.

Сунув в руку наблюдателя рацию, он шустро побежал к автомату и набрал знакомый номер. Быстро переговорив, вернулся.

— Призвали к вниманию, — доложил наблюдатель.

— Готовятся, — ухмыльнулся старший. — Иди к ребятам, скажи, пусть одну машину отгонят на улицу. Если залетные будут уходить, чтобы прилипли к ним и не отпускали. Упустят — башку оторву! Главное, знать, кто они и откуда, а разборы пойдут потом, не сейчас. Тут им менты разгуляться не позволят. Вторую тачку пусть поставят за моей. И пока ни во что не вмешиваться, наблюдать за легавыми и залетными. Понял?

Наблюдатель кивнул и повернулся, чтобы уйти. И в этот момент во дворе грохнул выстрел…

— Поверьте, я тут абсолютно ни при чем. — Хомчик молитвенно сложил руки на груди и преданно поглядел на Купцова. — Котенев обязан отвечать сам за себя, Лушин за себя, а я только за себя. В конце концов, меня принудили.

— Кто? — с интересом разглядывая станок для огранки камней, бросил Бондарев.

— Котенев, Михаил Павлович Котенев, — с готовностью ответил Рафаил Яковлевич. — Все он! Я чистосердечно. И еще Рогожин. Он всем заправлял.

— Рогожин? — поднял брови Иван. Новость! Откуда вдруг выплывает новая фамилия? Нет, не зря он решил потолковать по душам с Хомчиком: тот сразу понял, что пахнет жареным и лучше спасать то, что остается, чем покрывать Котенева. — Когда вы его видели в последний раз?

Справедливо решив не раскрывать перед хозяином квартиры своей полной неосведомленности относительно всплывшей фамилии, он прибег к испытанному средству обороняться нападая.

— А я его вообще не видел, — осторожно трогая кончиками пальцев свежий порез на щеке, неожиданно заявил Хомчик.

— Тогда откуда вам известно, что Котенев требовал денег от его имени? Ведь вы нам рассказали, что Михаил Павлович предложил организовать снабжение вашего кооператива через Лушина и дать охрану, а за это требовал часть выручки, которая якобы должна поступать стоящему над ним в цепочке дельцов, некоему Рогожину. Я правильно понял? А потом произошли неприятности с Котеневым и Лушиным. Так?

— Совершенно верно, — подтвердил хозяин.

— И вы приняли все условия, ни разу не видев Рогожина? — повернулся к нему Бондарев.

— А как было не принять? — развел руками Хомчик. — Интересно, что бы вы делали на моем месте, а?

— Хорошо. Письма или открытки вы от Рогожина получали? Может быть, разговаривали с ним по телефону? — продолжал допытываться Купцов.

Мифическая фигура Рогожина его очень заинтересовала. Вместе, вернее, рядом с ней сам Михаил Павлович Котенев приобретал совершенно иное значение. Не исключено, что Хомчик сейчас ловчит, коль скоро его прижали к стенке, но на ходу выдумать человека, не имеющего реального прототипа, на это надо иметь недюжинные способности. Опять же Рафаил Яковлевич должен прекрасно понимать, что о Рогожине спросят и у Котенева. Теперь уже обязательно. И разговор с ним будет совершенно иной, чем в прошлый раз: придется выяснить о подпольных поставках, охране, вымогательстве, и яснее станет роль самого Хомчика.

— Нет, что вы! Никогда ничего, — выставил перед собой ладони Рафаил Яковлевич. — От имени Рогожина всегда командовал Котенев.

Хомчик обхватил голову руками и застыл в позе убитого горем человека.

«Пережимает немного, — решил наблюдавший за ним Купцов, — темнит, уводит в сторону и для этого жертвует малым, отдает нам Котенева, видимо зная, что мы его не получим, и потому безбоязненно валит на него?»

— Саша, — отозвав в сторону Бондарева, обратился к нему Иван, — свяжись с ребятами из БХСС и немедленно займитесь Котеневым. Отыщите его на квартире Ставич или где бы он ни был, пригласите в управление и начинайте разговор. Думаю, что про Рогожина Михаил Павлович нам расскажет подробнее. Если тот вообще существует, а не является самим Котеневым.

— Полагаешь? — улыбнулся Бондарев. — По мне, так лучше бы кто про драконов рассказал, а про Котенева другой службе слушать интересно.

— Первый! Я — четвертый! К подъезду идут трое мужчин, — проскрипела рация, висевшая на ремешке через плечо Ивана. — Один остался в машине. Приметы сходятся.

— Четвертый! — нажав клавишу рации, откликнулся Купцов. — Всем постам готовность!

— Отставим пока Котенева, — проверяя оружие, сказал Саша.

— Бог мой! Идут… — побледнел услышавший переговоры по рации Хомчик. Губы у него запрыгали, слова он выговаривал с трудом, не в силах совладать с обуявшим его страхом. Неужели сейчас здесь, в его квартире, разыграется очередной акт трагедии, схожей с той, что произошла в доме Лушиных?

— Идите к жене, — обернулся к нему Иван. — К дверям и окнам не подходить, когда позвонят, мы откроем сами. Телефон тоже не трогайте…

Хлопнули дверцы, и Витек остался в салоне один. Приятели медленно пошли к подъезду дома Хомчика — у Лыкова прямая, напряженная спина, и рука тянется к поясу, где спрятан «парабеллум», а ноги словно прилипают к асфальту.

Ворона двигается своей обычной разлапистой походочкой — чуть бочком, как краб, будто хочет, но никак не решается обогнать идущего впереди Аркадия.

Позади тащится Олег, ссутулив широкие плечи и засунув руки в карманы куртки, обтянувшей спину.

«Ну, чего тянетесь, как на похороны? — мысленно поторопил их Жедь, сожалея, что нельзя крикнуть, подбодрить, подхлестнуть их, придать злости и дерзости. — Тащитесь, как с кислым молоком».

Сунув в рот сигарету, он на всякий случай повернул ключ зажигания, прогревая мотор, — прав Гришка, хоть и старая тачка, но любовно вылизанная хозяином, отлажена как часы, заводится с полоборота. Вспомнилось, как высмотрели эту машину, неделями стоявшую в гараже, как долго наблюдали за хозяином, пока не решились подобрать ключи и угнать москвичонок для дела, чтобы потом незаметно поставить на место, пока хозяин не хватился. Вот будет шухеру, если тот в неурочное время сунется в гараж!

Поглядев через лобовое стекло, Жедь удивился: неужели прошло так мало времени? Его приятели успели отойти всего на несколько шагов. Гири у них, что ли, на ногах повисли, отчего медлят, когда все решают быстрота и натиск, наглая нахрапистость и поворотливость?

К машине подбежали ребятишки — по возрасту явно дошколята или первоклашки. Коротенькие штанишки, беленькие рубашонки и кепочки с козырьками, все как один «вооруженные» — кто игрушечным автоматом или пистолетом, а кто просто палкой, должной, по их мнению, изображать винтовку. Шумное соседство Витьку не понравилось, и он, приоткрыв дверцу, сердито прикрикнул:

— Ну, чергаши! Машины не видали? Кыш отсюдова, вон там играйте. — Он показал рукой на кусты возле песочницы.

Мальчишки отбежали, но недалеко, видимо поняв, что сердитый дядька из машины не вылезет и уши драть не станет, а к тому, что беспокойную братию гоняют из угла в угол двора то старушки, то владельцы собак, то мамаши с колясками, оберегающие сон своих малышей, ребятня привыкла и мало обращала внимания.

Прибежал еще один мальчишка. Подтягивая линялые, уже коротковатые ему джинсы, закричал, стараясь завладеть всеобщим вниманием:

— Ребя! Там шпион!

Наблюдавший за пацанами Жедь весело заржал — ловок малец, какую тюлю приятелям загоняет, хватким вырастет, на радость папе с мамой.

Парнишки загалдели, обступив сообщившего о шпионе, а тот, гордый вниманием, которым ему сразу же удалось завладеть, громко рассказывал, захлебываясь словами:

— Точно! У него в кармане радио пищит, и он говорит с кем-то. Побежали!

Витек насторожился: у нормального человека в кармане пищать нечему, особенно если он таскает с собой обычный транзисторный приемник. Но на приемник современные пацаны вряд ли обратят внимание — не тот век, чтобы удивить транзистором. Значит?..

Отбросив недокуренную сигарету, он быстро обежал глазами весь двор — парни с сеткой пустых бутылок? Это нам знакомо, но не очень-то похожи они на присяжных алкашей, хотя и стараются, — не те у них лица и слишком долго собирают деньги. У алконавта горит внутри, ему ждать некогда, а эти торчат, как привязанные, хотя по времени им давно пора принять дозу и покуривать в холодке.

Ага, молодой человек оживленно беседует с мамашей, качающей колясочку. Пожалуй, не то. Хотя кто может поручиться за этих поганых ментов — иногда вроде человек человеком, а оказывается из милиции.

Жедь беспокойно заерзал и поглядел, далеко ли успели уйти его приятели. Они как раз подходили к подъезду — осталось всего шагов пять или шесть, и надо подниматься по ступенькам крыльца.

Витек еще раз оглядел двор — солидный дядя в беседке читает газету, по-прежнему стоят парни с авоськой пустых бутылок, недалеко от подъезда двое сидят в холодке на лавке, посматривая по сторонам, а стайка пацанов бежит именно к солидному, устроившемуся в беседочке.

«Засекли! — морозом по коже пробежала мысль. — Ждут, обложили! Доигрались!»

А ноги, словно сами по себе, уже выжали педаль сцепления, и москвичонок потихоньку поехал вперед. Фыркнул мотор, и Витек, не зная, как еще предупредить подельников, нажал на клаксон — би-и-ип!

Вдавив педаль газа, он с удовлетворением отметил краем сознания, что мотор не подвел, и рванул к обернувшимся на тревожный звук клаксона приятелям…

* * *

— Первый! Пошла машина, слышите! Машина пошла! — раздалось из динамика рации.

«Что там еще? — чертыхнулся Иван. — Почему вдруг пошла машина, если это действительно прибыли драконы? Они же должны идти в подъезд?»

Времени на долгие раздумья отпущено не было — ситуация мгновенно изменялась, и, похоже, не в самую лучшую сторону. Вдавив клавишу переговорного устройства, Купцов приказал:

— Группу захвата в подъезд! ГАИ передать сигнал на перекрытие трассы. Будем брать…

Фигуры Лыкова, Олега Кислова и Вороны приближались. Рванув баранку в сторону, Витек свернул, выровнял машину и, прежде чем приоткрыть дверцу, бросил взгляд по сторонам. Так и есть, накрыли их — парни с авоськой пустых бутылок забыли о своей таре, дядька в беседке отбросил газету, молодой человек перестал флиртовать с мамашей и закрыл собой коляску с младенцем, а сидевшие на лавочке в холодке встали. Точно и слаженно все они начали смещаться к подъезду, сжимая смертельное кольцо.

«Не уйдем! — ожгла Витька паническая мысль, заставив разом вспотеть от страха, но этот же страх придал силы, заглушил панику, готовую перейти в истерику. — Прорываться!»

— Назад! — открывая дверцу москвичонка, что было сил заорал Жедь. — Назад! В тачку!

Ударив по тормозам, он остановил машину рядом с Лыковым, и тот, сразу все поняв, нырнул в салон, вытаскивая зацепившийся за пояс брюк «парабеллум».

— Брось! — не помня себя, заорал Жедь, глядя на Аркадия расширенными, белыми от страха глазами. Но было поздно.

Грохнул выстрел. Пуля ударила в стену дома, брызнувшую розовой кирпичной крошкой. Никто еще не успел ничего понять, а на заднее сиденье уже рухнул бледный Олег Кислов, неудобно подворачивая длинные ноги, чтобы дать место замешкавшемуся Вороне, суетливо и бестолково метавшемуся около автомобиля.

Лыков снова выстрелил, целясь в оперативников, оказавшихся рядом с подъездом, но промахнулся — зазвенело разбитое стекло, хлопнула дверь, и на улицу выскочили еще несколько человек с оружием в руках.

— Скорее! — дико взвыл Витек, шаря глазами в надежде отыскать ту единственную дырку, куда сможет протиснуться их «москвич» и вырваться из захлопнувшейся западни.

Аркадий выстрелил еще, и тут же в ответ ударили выстрелы милиционеров — Ворона охнул и повис на дверце машины. По его светлой штанине начало быстро расползаться кровавое пятно.

— А, черт! — выругался Лыков.

Олег успел ухватить обмякшего Анашкина за воротник и рывком втянул в машину, а Жедь уже дал газу и погнал «москвич» прямо на парней, которые недавно усиленно делали вид, что собирают мелочь на выпивку. Они вынуждены были отскочить в сторону, чтобы не попасть под колеса.

— Перестреляют, — просипел Кислов, забыв про выданный ему Аркадием пистолет. Он видел теперь только оружие в руках оперативников: эти не Котенев, не жирный Лушин! Могут нажать на спусковой крючок — и прощай белый свет.

— Вперед! Закрой дверь! — вопил Лыков. Стрелять через заднее стекло он не решался.

Машина подпрыгнула — Жедь бросил ее на бордюрный камень, отделявший проезжую часть двора от газона с беседкой и песочницей. В зеркало он видел, как один из милиционеров в штатском припал на колено и, держа пистолет двумя руками, прицелился по колесам их «москвича». Рывок баранки в сторону, стон раненого Гришки, похожий на визг зверя, которого неожиданно прижгли каленым железом, выстрел, рывок баранки в обратную сторону. Не попали!

Разлетелись в щепки фанерные стойки с наляпанными на них плакатами и объявлениями, от удара лопнуло стекло левой фары, и машина переехала газон, оставив беседку позади. Еще рывок баранки, поворот в тоннель подворотни.

Черт бы побрал коммунальщиков и трест уборки города, понаставят где не надо мусорных контейнеров — задели один, ободрав бок машины, но зато впереди чисто, никто и подумать не мог, что они рванут через газоны, через стойки со щитами, через перегороженную мусорными контейнерами подворотню.

— Больно, — застонал Ворона. Глаза у его закатывались, лицо приобрело зеленоватый оттенок, а губы казались сине-черными.

— Терпи! — не оборачиваясь, бросил через плечо Лыков.

Жедь вырулил на полосу встречного движения и погнал к перекрестку, заставляя редкие встречные машины испуганно шарахаться в стороны. Водители бешено размахивали руками, можно было только догадываться, какие слова они выкрикивали, но Витек упрямо гнал «москвич» к повороту.

— Не бросайте, — прошептал Анашкин, от жуткой боли не имея сил, чтобы закричать во весь голос. Ему казалось, что по ноге стукнули огромной и толстой доской, сплошь утыканной раскаленными гвоздями, перебили кость и, убрав изувечившую его проклятую доску, оставили в ране гвозди, жалящие немилосердной болью. Да еще постоянно поворачивают их. И боль отдается во всем теле, взрываясь в голове, под ребрами, в позвоночнике, в руках. Боже, неужели в него попали всего один раз?

— Не бросим, не скули! — оборвал Аркадий раненого и, схватив Жедя за плечо, заорал: — Сворачивай! Менты!

Впереди, пересекая проезжую часть, выскочил канареечный жигуленок ГАИ, намереваясь загородить дорогу. Витек, закусив губу, крутанул руль. Машину занесло. Взвизгнув покрышками, она развернулась и, проскочив через разделительную полосу, прибавила скорости, уходя к лабиринту запутанных переулков — в них Жедь надеялся оторваться от погони.

— Д-давай! — слегка заикаясь от нервного напряжения, кричал Олег, совершенно не слыша себя.

И Витек давал — в зеркало он видел синий маячок машины ГАИ и готов был отдать все, что припрятано в заветной коробочке, чтобы этот огонек погас, растворился, исчез и не преследовал.

«Москвич» свернул в переулок и юркнул в подворотню. Взлетели напуганные голуби, посыпались картонные ящики, выстроенные в пирамиды у задних дверей хозяйственного магазина, покатилась по асфальту сбитая жестяная урна, глухо стуча помятыми боками, а машина с драконами уже выскочила в другой переулок. Колеса запрыгали на брусчатке трамвайных путей, за окнами мелькнули тревожно мигавшие желтым светом светофоры на перекрестке, а Жедь опять вертел баранку, на скорости сворачивая под знак, запрещавший проезд.

— А-у-у! — выл от жуткой боли Ворона, беспомощно мотая кудлатой головой и мечтая только об одном: чтобы перестало так жечь и корежить тело, разорванное пулей. Хлюпала под ним натекшая лужица крови, а Олег вжался в другой угол сиденья, словно боясь запачкаться, и только вздрагивал при каждом новом вскрике раненого.

— Проскочим? — озабоченно спросил Лыков, тревожно вглядываясь в уходящее под гору шоссе.

Жедь не ответил. Он хотел сейчас, чтобы не появился сзади синий огонек мигалки; если милиционеры не выскочат следом за ними в этот переулок еще в течение минуты-другой, то спасение близко. Стоит только повернуть, проехать пару кварталов, снова свернуть — и знакомый двор, где их трудненько будет прищучить. Пока синий огонек не мелькнул в зеркале, надо выжать из «москвича» все оставшиеся у его мотора лошадиные силы.

— Проскочим?! — заорал Аркадий. Не слышит, что ли, Витек, оглох от испуга?

— Да! Да! — повернул к нему потное лицо Жедь. — Должны!

Вот и нужный двор. Синяя мигалка все еще не появилась. Скорее, подать задом москвичонок в подворотню, иначе потом на пятачке двора не развернуться, а там стоит их жигуленок, в который надо пересесть, чтобы окончательно запутать следы, оторваться от погони.

— У-у-у… — подвывал Гришка.

— Зажми ему рот! — велел Олегу обозленный Лыков. — Ну, быстрее!

Пятясь, машина вползла в колодец двора, где, казалось, негде повернуться и тем более разъехаться двум автомобилям. Но именно здесь, в глубине тупика, в узкой щели между глухими стенами двух домов, хитроумный частник устроил себе гараж, навесив железные ворота и смастерив крытую жестью крышу над своим стальным конем.

Увидев, что их жигуленок на месте, Жедь облегченно выдохнул и впервые за последние полчаса вымученно усмехнулся:

— Здесь!..

Неожиданный звонок Александриди опять нарушил устоявшееся, вырвал из сонного покоя уютной Таниной квартирки, заставил вернуться к повседневным делам и хлопотам, властно напомнив об огромном и жестоком мире, привольно раскинувшемся за стенами дома, в котором устроился Михаил Павлович.

— Чемоданчик собрали? — даже не поздоровавшись, спросил грек. — Если нет, то даю пятнадцать минут на сборы и жду внизу. Мы уезжаем на отдых.

— Раньше не могли позвонить? — огрызнулся недовольный Котенев. — Я не реактивный лайнер, чтобы собираться с такой скоростью, и даже не солдат срочной службы. И вообще, в чем дело, почему такая спешка?

— Потом объясню, — понизил голос Лука, — сейчас могу сказать только, что у вашего приятеля Хомчика серьезные неприятности. Ясно? Ну, если ясно, то через пятнадцать минут будьте у подъезда. Не задерживайтесь, самолет не станет ждать.

Положив трубку, Михаил Павлович в сердцах выругался и пошел в комнату сказать Татьяне, что он должен срочно уехать. Что еще там у Рафаила приключилось: напали бандиты или взяли оперативники? Хотя как им до Хомчика докопаться? Впрочем, не ему судить. Лучше действительно собираться.

Татьяна всполошилась, достала чемодан, начала складывать рубашки, чтобы не помялись в дороге, но Котенев отстранил ее и, свалив одежду в кучу, надавил коленом на крышку чемодана, защелкивая замки:

— По приезде разберу. Бритва там? А зубная щетка? Ну, пожалуй, все. Полно, полно, не навек расстаемся!

Он привлек Татьяну к себе, погладил по вздрагивающей спине, немного отстранив, заглянул в глаза:

— Будешь ждать? Обещаешь? Я думаю, это ненадолго.

— Как знать? — Она поморгала, скрывая набежавшие вдруг слезы, и прижалась щекой к его плечу. — Тревожно мне что-то и отпускать тебя не хочется. Так и кажется, что больше мы никогда не увидимся.

— Глупости, — вынося в прихожую чемодан, отрезал Котенев. Вечно эти женщины еще больше испортят и без того поганое настроение. Как будто нельзя обойтись без слез и дурацких предчувствий? Даже если они тебя мучат, то будь человеком, не высказывай, дай другому уехать спокойно. — Перестань кукситься, — вернувшись в комнату, преувеличенно бодрым тоном сказал он, — перестань! Давай присядем на дорожку, а то, наверное, машина уже ждет.

Присели. Михаил Павлович на стул, а Татьяна на диван, покрытый ковром. Опустив голову, она глухо сказала:

— Устала я, Миша. И еще это ложное, двусмысленное положение: не жена и не любовница. Девочка без отца растет. И кто все-таки я? А вдруг у нас второй ребенок будет, что тогда?

— Есть признаки? — вскинул голову Михаил Павлович.

— Нет, признаков, к сожалению, нет, — грустно улыбнулась Ставич.

— И слава богу, — поднялся Михаил Павлович, тщательно расправляя складки на светлых брюках. — Пока нам не стоит с этим торопиться. Вот устроюсь на отдыхе, обживусь немного, и приедешь ко мне. Я позвоню по междугородному, жди.

— Хорошо. Ты все взял? Деньги, документы?

— Все. — Он бросил взгляд на чемодан и стоявший рядом с ним заветный дипломат, в котором покоился стальной ящичек, вырытый в подвале деревенского дома. — Давай здесь и попрощаемся. Не надо меня провожать, не люблю долгих проводов. Да, возьми вот ключи от машины, пригодится, а доверенность у тебя есть. Ну, поцелуемся, и до скорого…

Чмокнув ее в щеку, он подхватил чемодан и дипломат. Татьяна выглянула за дверь, подождала, пока подойдет лифт, и помахала ему рукой:

— Позвони!

Котенев кивнул и вошел в лифт. Сошлись дверцы, загудел мотор, опуская кабину вниз.

Заперев дверь, Ставич побрела к окну, приложив руку к тревожно бьющемуся сердцу — зачем она солгала ему, не сказала всей правды! Может быть, если бы он знал, что у них будет маленький, то не понесся бы сломя голову неизвестно куда и неизвестно с кем? Но что уж теперь? Тем более ей хотелось, чтобы он уехал со спокойным сердцем, не метался, не думал, не терзался. Любящая женщина зачастую оберегает мужчину от малейшей нервотрепки, бесстрашно готовясь принять все на себя.

Отодвинув занавеску, она поглядела за окно — вот Миша вышел из подъезда, подошел к машине. Из нее вылез пожилой мужчина и открыл багажник, помогая поставить в него чемодан, а дипломат Михаил оставил при себе. Неужели ее любимый не поднимет головы, не поглядит наверх, не пошлет ей прощального привета?

Нет, смотрит на окна, улыбается, машет рукой. Она тоже помахала в ответ и, не в силах сдержать внезапно подступивших рыданий, отбежала от окна. Он уехал, уехал!..

* * *

Вечером Сергей Владимирович заехал к Полозову. Дверь открыла экономка, проводила в кабинет. Хозяин сидел в мягком глубоком кресле перед телевизором и смотрел видеофильм на религиозные темы, одновременно со смаком поедая спелый, источавший тонкий аромат арбуз, нарезанный аккуратными ломтями. Обернувшись на звук открывшейся двери, он приветственно кивнул Курову и предложил:

— Арбузика хочешь?

— Какой арбуз? — зло буркнул Сергей Владимирович, приглушая звук телевизора и усаживаясь в кресло.

— Астраханский, — хмыкнул Полозов, выплевывая косточки, — спелый. Погоди, сейчас будет очень любопытный момент. — Он ткнул ножом в сторону экрана, на котором медленно сближались галеры, готовясь вступить в смертельную схватку посреди моря.

— Момент, — фыркнул Куров. — Я просто удивляюсь. В сложившейся обстановке ты способен тратить золотое время на какие-то пустые развлечения, вроде теологических боевичков?

Резко поднявшись, он подошел к телевизору и рванул шнур из розетки. Бросив его на пол, сел в кресло и, закурив, поглядел на Полозова:

— Ну?

— Чего «ну»? — усмехнулся тот. — Не нервничай, ничего страшного не произошло. Постреляли, разъехались, наши все целы и здоровы, никто не пострадал, и обстановка, кстати, прояснилась.

— Вот как? — с сарказмом спросил Сергей Владимирович. — Прояснилась? Ты, случаем, не отравился нитратами? Может, с головкой худо становится?

— Перестань, — поморщился Виктор Иванович, — сам не теряй головы, не надо паниковать. Котенева уже отправили из города, и никто его не отыщет, даже милиция. И вообще, надо рубить концы, кончать с ним возиться. Принимаем дело в наследство, на его бывших хозяевах ставим крест, а залетные бандюги теперь и так сломают себе шею. Все нормально.

И он с хлюпаньем начал жевать сочную мякоть арбуза, всем своим видом выражая небывалое наслаждение. Куров сгорбился в кресле и, опустив между колен руки с набухшими венами, глухо спросил:

— Ты готов поставить точку?

— Информация в милицию запущена, — откликнулся Полозов. — Залетные после открытого столкновения со стражами порядка обречены, поскольку такой наглости им просто не захотят простить. Котенева сопровождает Лука, а попозже я выдам нужный звонок. Только и делов. Больше волнуют наследственные вопросы.

— Их полностью беру на себя, — немедленно отреагировал Куров. — Кроме тех, которые связаны с отъездом Котенева. Помнишь его прогулку за город?

— А как же, — хищно оскалился Виктор Иванович. — Некоторые потери все равно неизбежны, но да что уж поделать? Езжай спокойно домой и отдыхай. Надо беречь нервную систему. Выбрось из головы Хомчика, Лушина и уехавшего Котенева.

— Их будут тягать, — откинув голову на спинку кресла, заметил Сергей Владимирович, — и дело посыплется, как карточный домик. Что мы тогда унаследуем, разбитое корыто?

— Все не рассыплется! — возразил Полозов. — И у нас есть голова на плечах. Все их связи приберем к рукам, но не сразу. Сначала поглядим, как будет поворачиваться. Давай, Сережа, поезжай, я хочу фильм досмотреть. Не переживай, я тебе обещаю полный хеппи-энд.

— Звони, — поднялся Куров.

— Обязательно. Не забудь включить телевизор, будь так любезен, — ядовито напомнил Полозов.

Сергей Владимирович послушно поднял с пола вилку и воткнул ее в розетку. Через пару секунд на экране вновь, как из тумана, появились сходившиеся все ближе и ближе галеры.

— Зря ты не смотришь такие фильмы, — в спину Курову сказал хозяин, — история имеет свойство повторяться.

Сергей Владимирович не ответил. Он прикрыл за собой дверь, оставив хитроумного консультанта наедине со страстями тысячелетней давности, умело изображаемыми голливудскими актерами.

Досмотрев фильм, Полозов взял телефон и набрал по автоматической междугородной связи номер знакомого человека, которого он за образ жизни и занимаемое положение частенько любил именовать «пришельцем из будущего». В наушнике щелкнуло, пропищало, потом пошли долгие гудки.

— Слушаю, — наконец ответили на том конце провода. Голос снявшего трубку был низким, гортанным, с заметным восточным акцентом.

— Привет, — не обращаясь по имени, поздоровался Виктор Иванович, видимо полностью уверенный, что снявший трубку должен его сразу узнать. Так и получилось.

— Рад слышать, уважаемый, — не замедлил откликнуться обладатель гортанного голоса. — Салам!

— Встретили? Разместили?

— Да, не беспокойся, пожалуйста.

— Я не хочу тебя торопить, но приготовь все, что может потребоваться в случае моего неожиданного визита. Договорились?

— Конечно, уважаемый. Только одна просьба: позвони, когда вылетишь, обещаешь? — ласково попросил гортанный голос. — А то я должен ненадолго отлучиться.

— Обещаю, — заверил Виктор Иванович и повесил трубку.

На кухне уже приготовили ужин, а в спальне постелена постель. Сейчас вымыть руки, поесть, немного поработать перед сном и отдыхать — полный хлопот день уже подходит к концу…

Глава 2

Сумка была страшно тяжелой и неудобной, поэтому Ленчик постоянно перебрасывал ее из одной руки в другую, заставляя сынишку метаться рядом с ним то туда, то сюда, чтобы сумка не стучала ему по голым ногам, обутым в стоптанные сандалии. И чего только Аня напихала в сумки? Весь дом, что ли, решила тащить с собой на дачу?

Приостановившись, Ленчик поставил сумку и, сняв очки, вытер мокрый лоб платком — жарко, день только-только начинается, а солнце уже немилосердно печет и духота. Запаришься, пока доберешься, а на даче придется срочно открывать окна и двери, поскольку их курятник наверняка так прокалило солнцем, что не продохнуть. Кстати, где Анна? Ага, вон, тянется, тащит в обеих руках по набитой сумке, за ручки которых держатся дочери — Света и Оля, — трехлетние баловницы, одетые в одинаковые китайские платьица, за которыми их мать выстояла сумасшедшую очередь в «Детском мире».

— Пап, а пап! Мы сегодня на речку пойдем? — дернул за руку Ленчика сынишка, от нетерпения приплясывавший на месте.

— Пойдем, пойдем, — рассеянно ответил отец и строго напомнил: — Не болтай бидон, молоко расплескаешь!

Подхватив сумку, он подождал, пока жена подойдет поближе, и спросил:

— Кастрюльку не забыла?

— Нет, — сдувая со лба прилипшую мокрую прядь волос, ответила она. — Света! Оля! Перестаньте баловаться! Наказание какое-то!

— Пап, а пап! Картошку вечером печь будем? — не унимался сынишка.

— Пойдем и картошку печь, — со вздохом согласился Ленчик, прикидывая, сколько раз ему еще придется поменять руку, пока он дотащит эту проклятую сумку до гаража, где стоит машина?

— А удочки? — напомнил наследник, ковыряя носком сандалии трещину в асфальте.

— Не ковыряй! — немедленно отреагировала Аня, а девчонки прыснули, одинаково сморщив веснушчатые носики.

Ленчик подбросил висевший на спине рюкзак, как норовистая лошадь подбрасывает неумелого седока, и, не ответив сынишке, заторопился к гаражу.

Войдя в тень подворотни, Ленчик остановился, опустил сумку на асфальт и, прислонившись рюкзаком к стене, чтобы меньше давила на спину тяжесть, достал сигареты.

— Потом покуришь! — прикрикнула на него Анна.

Послушно сунув сигарету обратно в пачку — не хватало еще сейчас, поддавшись раздражению, вступить в перепалку, — Ленчик поплелся к гаражу, доставая ключи.

В голове уже вертелись мысли о том, что надо бы вечерком пригласить на рыбалку соседа, дядьку Ефрема.

— Стойте тут, — обернувшись, велел он семейству. — Сейчас открою и выкачу. Сумки уложим и…

Стянув с плеч рюкзак, он открыл замок и распахнул створки ворот гаража. Что за чертовщина, почему разбита фара?!

Присев, Ленчик заглянул под машину. Пятна масла, колеса, любовно вымытые им, грязные, с налипшей землей, а капот покрыт пылью. Да что же это такое, а?

Бочком протиснувшись между стенкой и машиной, он заглянул через окно внутрь салона — там, уставив на него остекленевшие, остановившиеся глаза, жутко скалил зубы посиневший мертвец с запекшейся кровью на лице. Словно устроившись отдохнуть, он раскинул руки на спинке заднего сиденья.

Как ошпаренный, Ленчик выскочил обратно на солнышко, к семье, стуча зубами от страха.

— Чего? — прикрываясь ладошкой от бьющего в глаза солнца, недовольно спросила Анна.

— Там! — только и сумел сказать Ленчик.

— О господи! — опуская сумки, горестно вздохнула жена. — Опять не так что-нибудь?

Решительно отстранив мужа, она сама полезла в гараж, досадливо оттолкнув руку Ленчика, пытавшегося ее удержать. Буквально через секунду она с расширенными от ужаса глазами выскочила обратно и, прижав ладони к щекам, прошептала:

— Детей увести надо… Звони в милицию, чего встал!..

— Это Анашкин, — отходя от машины и уступая место эксперту, сказал Иван. — Григорий Елизарович Анашкин, кличка Ворона.

— Первый из драконов, — посасывая валидол, глухо констатировал Алексей Семенович.

«Москвич» уже выкатили из гаража, вокруг было полно людей — эксперты, щелкавшие затворами фотоаппаратов, судебный медик, оперативники из местного отделения, приехали следователь и районный прокурор.

Сержант в форме отгонял любопытных. В стороне, нервно переминаясь с ноги на ногу, курил Ленчик, успевший забыть о планах насчет вечерней рыбалки, тихой зорьки и дядьки Ефрема с бутылкой самогонки. Какая теперь самогонка и уха, какая рыбалка, когда такие дела?

— Серьезные ребята, — отходя в сторону, чтобы не мешать экспертам, заметил Рогачев. — Машину надо было раньше разыскать, а не ждать, пока хозяин в гараж придет.

— Номера фальшивые поставили, — вяло начал оправдываться Купцов. Он хотел спать, голова болела от постоянного нервного напряжения, а тут опять неприятности. Только что приехал Саша Бондарев с дурными вестями: Котенев уехал из Москвы в неизвестном направлении. Где его теперь искать?

— Все равно, надо было предусмотреть, — никак не мог успокоиться Алексей Семенович. — Наша ошибка. Как они поставили номера?

— Просто, — буркнул Иван. — Подмазали краской и сделали из тройки восьмерку, а из единицы четверку. Да и мазали-то гуашью. Видимо, рассчитывали быстренько стереть мокрой тряпкой, и дело с концом, но по-другому повернулось. Вот и не вымыли.

Ссутулив плечи, Рогачев смотрел, как эксперты возятся около машины, дотошно осматривая ее со всех сторон, отыскивая отпечатки пальцев на стеклах, приборной доске, баранке, ручках дверей, рычаге тормоза. Тщательно соскребли грязь с ковриков — знающим людям она сможет многое рассказать о преступниках, — вытряхнули окурки из пепельниц, ищут стреляную гильзу, поскольку Ворону добили выстрелом в упор, всадив пулю прямо в сердце.

«Только бы эксперты дали нам хоть какую-нибудь зацепочку, — подумал Алексей Семенович, — пусть маленькую, крохотную, чтобы начать разматывать клубочек. Фотороботы есть, но никто пока не опознал в них живых людей, не сказал, кто они и откуда. Но ведь живут среди нас эти клятые драконы! Интересно, что скажут о пуле, оборвавшей жизнь Анашкина?»

— Как думаешь, из какого ствола выпустили пульку в Ворону? — скосил он глаза на Ивана.

— Из «парабеллума», — без промедления ответил тот.

Рогачев промолчал — чего говорить, если они с Купцовым и думают, пожалуй, уже одинаково, только опыт у них разный, и трудно сказать, у кого он теперь больше и богаче. Если Алексей Семенович многое видит через призму прожитого и пережитого, меряет зачастую на то, что уже когда-то было, то Иван от этого свободен, не боится ошибок, смело выдвигает версии, и не довлеет над ним прежний страх, страх минувших лет.

— Увидим, — помолчав, протянул Алексей Семенович. — Опять мы с тобой после пожара приехали? Порядка маловато у нас, Ваня! Искали, искали Анашкина, проверяли его связи, а он испарился, потерялся в городе. И вон как нашелся.

— Текучка заедает, — отвел глаза Купцов. — Людей не хватает. Сами знаете, мало охотников наш хлеб есть. А пока научатся его как следует отрабатывать, сколько воды и крови утекает? Никто сразу сыщиком не родится.

— Ты это им объясни. — Взяв его за плечо, Рогачев повернул Купцова лицом к подворотне, где толпились любопытные, сдерживаемые сержантом из местного отделения. — Пойди и объясни, что заедает текучка, не хватает людей, техники, машин, денег. Между прочим, среди собравшихся там вряд ли есть миллионеры. Они сами живут не ахти как зажиточно, но нас с тобой содержат: поят, кормят, одевают, вооружают. И вправе за это с нас спросить! А что мы ответим? «Текучка заела»?

— Почему-то никому не приходит в голову, что нам тоже давно стоило бы забастовать, — буркнул Иван после продолжительной паузы.

Из салона машины вытащили тело Вороны, положили на носилки и, прикрыв простыней, вынесли со двора. К вечеру можно будет получить данные о пуле — вот и посмотрим тогда, прав ли оказался Иван насчет «парабеллума»? Ребятишки из местного отделения уже пошли по квартирам, надеясь установить тех, кто мог что-либо видеть или слышал выстрел, вдруг кто заметил ту машину, в которую пересели преступники? В том, что вторая машина была и ждала их неподалеку — если не в этом же дворе, — Рогачев был уверен.

— Хомчик рассказал о Рогожине, — катая под языком таблетку валидола, примирительно сказал он Ивану, давая понять, что хватит пикироваться. Пусть они оба погорячились и наговорили друг другу обидных и резких слов, но пора заняться делом, которое, кроме них, сделать некому. Не будет же начальство само ловить драконов? Во многих случаях оно это просто не умеет делать.

— Мало толку, — устало откликнулся Купцов. — Проверяли. Игнатий Романович Рогожин, тысяча девятьсот десятого года рождения, скончался в Очамчири в восьмидесятом году. Справочка имеется. Котенев наверняка знал этого дельца и валил все на него. Ловко придумал себе прикрытие и руководил от имени покойника.

— Действительно, ловкий тип, — чуть поморщился от колющей боли в области сердца Рогачев. — Что твой художник говорит?

— Не видел его еще, а сам он не звонил. Некогда.

— Вот-вот, — опять не удержался Алексей Семенович. — Некогда. А они, — он кивнул на машину, около которой суетились эксперты, — успели. Грохнули Анашкина — и концы в воду. Ты, Ваня, губы-то не криви, я тебе только повторяю то, что сам выслушиваю.

— Знаете, товарищ полковник, — обозлился Купцов, — если с вас там наверху…

— Знаю, знаю, — примирительно похлопал его по плечу Рогачев. — Разве в начальстве дело? Они, как и мы, пришли и ушли, а народ остается, понял? И если по большому счету, мы не начальство оберегать поставлены, а народ. Понимаешь?

— Понимаю. Хорошо бы, если бы это начальники понимали.

— К сожалению, мы их не выбираем. — Алексей Семенович повернулся и пошел к подворотне, стараясь держаться в тени многоэтажного дома, чтобы не выходить на солнцепек.

— Теперь надо не только драконов, но и Котенева искать, — вслед ему сказал Купцов.

— Почему? — не оборачиваясь, замедлил шаг Рогачев.

— Одной веревкой они связаны, — пояснил Иван, — не отступятся от него, пока своего не получат. Найдя его, найду их, найдя драконов, узнаю, где скрылся Котенев.

— Давай действуй, — согласился Алексей Семенович и, немного подумав, посоветовал: — Съезди к его подружке. Ставич, кажется? Попробуй поговорить.

— Съезжу. Но сначала повидаюсь с Буней, с мастером художественной афиши…

Буню он увидел сразу — тот сидел на лавочке в чахлом скверике около кинотеатра и рассматривал свои стоптанные туфли.

Подойдя, Иван сел рядом, блаженно вытянув ноги, — хорошо, тенек, нет пекла и можно немного расслабиться.

— Привет, — сказал Купцов.

Художник покосился на него, но не ответил.

— Я говорю, здравствуй, — повторил Иван. — Ждал твоего звонка, но не дождался и решил сам прийти. Может быть, я не вовремя?

— Вы всегда не вовремя, — сплюнул Буня. — Да только ваше время никак не кончится.

— Не заводись, — дружески посоветовал ему Купцов, устраиваясь на лавке поудобнее. Какая муха укусила сегодня Буню?

— Вот ты пришел, — задумчиво начал художник-оформитель, — пришел, чтобы узнать то, что тебя интересует. А я, если не желаю неприятностей, должен тебе сказать нечто относительно другого человека, у которого после этого обязательно случатся неприятности. Ты же не оставишь его в покое, пока не узнаешь нечто другое, тебя интересующее? Или пока не привлечешь. Так у вас выражаются?

— Допустим. И что? — заинтересованно взглянул на него Иван. — Ну, давай дальше, не стесняйся, чего уж там, выкладывай, раз на душе накипело.

— Кто я буду после этого? — Буня сплюнул. — Как бы хотелось жить, чтобы не было вас на свете — тех, кто приходит и спрашивает или забирает по ночам. Скажи, Купцов, ты же вроде приличный мужик, неужели тебе не противно заниматься малопочтенным полицейским делом, заставлять одних клепать на других, копаться в человеческом дерьме, мешать людям жить, не давать им покоя и лишать их свободы?

— О какой свободе ты говоришь? — Иван переменил позу. Ему больше не хотелось расслабиться и наслаждаться холодком на легком ветерке, приносящем прохладу с реки. — О свободе грабить, убивать, воровать чужое имущество? По-моему, подавляющее большинство людей предпочитают жить в обществе, не имеющем подобных «свобод». Поэтому можешь воспринимать мою профессию как здоровую реакцию нормального общества, стремящегося себя защитить. Действие рождает противодействие. А твоя философия извечна. Задолго до тебя пытались разобраться, где грань между тривиальным доносительством и гражданским долгом.

— И зачастую смешивали эти понятия, — желчно заметил Буня. — А донос возводили в ранг государственной добропорядочности.

— Бывало, — вздохнув, согласился Купцов. — Но в одном ты ошибаешься: мне не доставляет удовольствия заниматься раскрытием преступлений. Но если они совершаются одними людьми, то другие должны отыскивать преступников и защищать общество от них.

— Ты прямо олицетворенная функция государства, — ехидно посмеялся художник, отбрасывая окурок сигареты. — Заботитесь о безопасности, а новые туфли купить невозможно. Чего ты ждал? Ну, не звоню, так приказал бы в участок отвести, там бы и пообщался. Еще Хлебников говорил, что участок — великая штука: место встречи поэта с государством.

— Ты не поэт и уж тем более не чета Хлебникову, — парировал Иван. — К тому же говорил он это про царскую полицию. А почему не вызывал к себе повесткой? Человека в тебе вижу. Думаешь, мне все равно, с кем ты дальше будешь? С нами или с теми, о ком, как ты сам говорил в прошлый раз, тебе вспоминать противно? Ты мне свои думки выложил, хотел, наверное, обидеть, а не вышло. Не обидел, а порадовал.

— Чем же это? — недоверчиво покосился на него мастер художественной афиши.

— Чем? — переспросил Купцов. — Представь себе, тем, что совесть в тебе пробудилась и понятие о собственной чести. Пусть немного ложное, но пробудилось.

— Умеешь языком работать, — отворачиваясь, буркнул художник.

— Ты тоже не промах. Дай срок, у всех совесть и чувство собственного достоинства появятся.

— Только, боюсь, в эту пору прекрасную жить не придется ни мне, ни тебе. Так, кажется, у Некрасова? — поднялся Буня и привычным жестом отряхнул брюки.

— А вдруг придется? — тоже поднялся Иван и поглядел ему в глаза. — Я тебе лозунги повторять не буду, они немногого стоят. Болтовня всем давно надоела, делом надо заниматься. У меня тоже есть свое дело, и я хочу его делать хорошо, потому сам к тебе пришел. Ты желаешь видеть в моих противниках несчастненьких, а я вижу людей, но преступивших закон! Если я их вовремя остановлю, то попробую перетащить из лагеря противников в свой, к тем, кто занят действительно нормальным делом. Поэтому давай сразу решим: не хочешь — не говори. Я все равно своего добьюсь! Но если те, кого мне надо найти, продолжат убивать, их жертвы будут и на твоей совести.

— «Кабул» знаешь? — глядя в сторону, после паузы спросил художник.

— Бар с видиками? — уточнил Купцов.

— Он самый, — подтвердил Буня. — Там часто бывает человек по кличке Карла. Как зовут или фамилии не знаю. Его и ищи. Он тебе про фальшивки все рассказать может, если сумеешь его разговорить.

— Спасибо.

— Не за что. — Оформитель повернулся к Ивану спиной и глухо, словно разговаривая сам с собой, добавил: — Совесть-то у всех разная, но каждому ее хочется чистой иметь…

* * *

Рогачев, брезгливо оттопырив нижнюю губу, но старательно сохраняя на лице приличествующее случаю выражение, слушал инструктора политчасти, рассуждавшего о прискорбном падении нравов вообще и среди сотрудников милиции в частности. Разглагольствования этого моложавого майора, совсем недавно надевшего милицейскую форму, но успевшего уже стать старшим офицером, — ему засчитали в выслугу лет работу в партийно-советском аппарате, — раздражали Алексея Семеновича. Но он сдерживался, боясь сорваться и наговорить резких слов, прекрасно понимая, что этим только навредит Купцову, о котором шла речь. Рогачев готов был понять и простить многие высказывания инструктора, если бы тот, хотя бы в малой мере, испытал то, что выпало на долю Ивана. Алексей Семенович сам когда-то учил его нелегкому сыскному делу, радуясь успехам ученика и вместе с ним переживая случавшиеся неудачи — кто от них застрахован? Это только в кино работают милиционеры без страха и упрека, у которых все всегда получается в наилучшем виде. В реальной жизни совсем не так — набьешь не одну шишку, пока научишься твердо стоять на ногах и станешь настоящим профессионалом.

— Все как-то складывается одно к одному, — приглаживая ладошкой редкие светлые волосы на рано облысевшей голове, тихо говорил майор. — Заявление гражданки Сараниной, медицинские справочки о родах, показания свидетелей. Вы меня понимаете? А Иван Николаевич ведет себя, прямо скажем, несколько странно: не откровенен, не хочет открыться, все отрицает, в том числе факт знакомства с Сараниной.

— Чего же странного? — не выдержав, прервал его Рогачев. — Неужели вы не допускаете мысли, что он с ней действительно никогда не был знаком? Тогда то, о чем вы говорите, предстанет в совершенно ином свете.

— Возможно, — уводя в сторону глаза, вздохнул майор, — но как увязать многочисленные совпадения фактов биографии Купцова с фактами, изложенными в заявлении? А Иван Николаевич иронизирует, я даже не побоюсь сказать, издевается над нами. Да, да, саркастически хмыкает и отказывается давать объяснения. Что это по-вашему? Как прикажете понимать и как разобраться толком в сложившейся ситуации, если он сам не желает нам помочь?

Алексей Семенович уставился в пол, покрытый красной ковровой дорожкой с темно-зелеными полосками по краям — как железнодорожные рельсы, только шпал не хватает для полного сходства. И этот инструктор тоже, вроде тех железнодорожных путей, однообразно-прямолинеен, гнет свое, видимо уже все решив, согласовав наверху и признав Ивана виновным со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ох, тяжко!

— Не понимаете друг друга, — подняв глаза, сказал Алексей Семенович. — Вам никогда не приходило в голову, что за иронией, за сарказмом Ивана Николаевича кроется трагизм, драматическое напряжение, связанное с отчуждением, возникающим из-за несоответствия идеала, к которому постоянно призывают, реальностям службы?

— Какой же трагизм? — непонимающе уставился на него инструктор, почесывая мизинцем светлую бровь. Мудрецы они там все в розыске, любят играть в оперативные игры-игрушки, тень на плетень наводить в ясном и понятном деле. Погулял голубчик, а теперь кому охота сознаваться? Дураков нет. — Надо говорить нормально, а не ерничать и огрызаться. Ему же помочь хотят, разобраться.

— Давайте разберемся, — согласился Рогачев. — Мы с вами тоже виноваты.

— Это в чем же? — откинулся на спинку кресла майор и с нескрываемым интересом поглядел на седого грузного полковника, о котором по управлению ходили легенды. Видимо, не зря: старой закалки человек, упорный.

— В том, что поколение за поколением пытаются, зачастую ценой своей судьбы, привести к гармонии этот конфликт. Но мы, как правило, помним только тех, кто действительно делал это ценой своей судьбы или карьеры, не желая поступиться принципами. А вот тех, кто «снивелировался» по «трамвайному принципу», забываем, поскольку они безлики.

— Что за «трамвайный принцип»? — насторожился майор. От этих старых, заслуженных сыщиков никогда не знаешь, чего ждать, и надо признаться хотя бы самому себе, что временами чувствуешь неуютную «невписываемость» в их устоявшийся мир, с малопонятным непосвященным арго, своими взаимоотношениями, где должности и звания не всегда означают авторитет и где люди привыкли чувствовать себя независимыми.

— Самый простой, — усмехнулся Рогачев. — Не высовывайся!

— На что вы намекаете? — насупился инструктор, когда-то уже слышавший эту поговорочку.

— Я не намекаю, а прямо говорю, — ответил Алексей Семенович. — Купцов работает по запутанному и сложному делу. У меня складывается впечатление, что кому-то крайне необходимо убрать его, хотя бы на время, поскольку он нащупал нечто опасное для определенной категории людей. Пока мы сами еще не разобрались, что именно он нащупал, — предваряя очередной вопрос майора, пояснил Рогачев, — но разберемся. И вот появляется заявление гражданки Сараниной, в котором все уж больно подозрительно складно. Вас настораживает, что все один к одному? И меня настораживает. Только совсем по другому поводу. Поэтому давайте не будем торопиться.

— Хорошо, — решив закончить тяготивший его разговор, согласился инструктор. — Я доложу руководству…

Выйдя из его кабинета, Рогачев чуть не столкнулся с Купцовым, проходившим мимо по коридору.

«Легок на помине, — мелькнуло у Алексея Семеновича, — не успели о нем поговорить, а он уже тут как тут».

Ему вдруг стало почему-то стыдно, что Иван увидел его выходящим из дверей кабинета инструктора политчасти и, наверное, может черт-те что подумать. Впрочем, не должен, иначе он совсем не знает своего ученика.

— Подслушивал, что ли? — пытаясь скрыть неловкость, буркнул Рогачев.

— Зачем? — пожал плечами Иван. — У меня интуиция. Чувствую, как нечто варится за моей спиной, вроде бы кто-то уставился на тебя, а оглянешься — никого.

— Экстрасенс, — хмыкнул полковник, беря Купцова под руку и уводя его подальше от политчасти. — А дела-то, Ваня, действительно не очень. Гражданка Саранина долбит заявлениями, прорвалась на прием в политчасть. Побеседовали вот сейчас. Оказывается, у нее и свидетели имеются, старички-соседи.

— Глупости, — фыркнул Купцов.

— Да нет, не глупости, а живучесть старых мерок, — вздохнул Алексей Семенович. — Любят у нас десятилетиями не списывать в архив старые мерки и прежние подходы. Особенно те люди, кто ими долго пользовался.

— Буду настаивать на экспертизе, — заявил Иван.

— Воля твоя, — опять тяжело вздохнул Рогачев. — И так несладко, а тут еще дергают, работать спокойно не дают. Где Котенев, нашел?

— Не успел, — огрызнулся Купцов. — Объяснения готовил по поводу заявления Сараниной.

— Ага, — усмехнулся Алексей Семенович. — Именно на это они и рассчитывают.

— Кто?

— А кто ее прислал. С драконами как?

— Все так же, — уже мягче ответил Иван. — Собираюсь к Ставич, поговорить. Ребята работают в городе. Будут результаты — доложу.

Войдя в свой кабинет, он уселся за стол и, закурив, начал листать блокнот — где тут записаны адресок и телефон гражданки Ставич? Мелькнула мысль — а не взять ли кого-нибудь с собой в качестве свидетеля? А то, не ровен час, последует еще одно заявление относительно поведения майора милиции Купцова. И тут же подумалось о том, как уверенно, словно о давно ясном для него деле, Рогачев сказал «они», имея в виду приславших Саранину с ее заявлением. Уж не драконов ли он имел в виду? У покойного Вороны вряд ли в голове могла родиться идея компрометации оперативного сотрудника, а вот у его дружков-приятелей, особенно того, с «парабеллумом»? Кстати, экспертиза подтвердила правоту Ивана — оборвавшая жизнь Анашкина пуля выпущена именно из «парабеллума». Из того самого, длинный ствол которого выплюнул пулю в спину Сене на квартире Лушина и прибил к стене Машу. Действительно, дракон какой-то носит это оружие и не задумываясь пускает в ход.

Отыскав в блокноте телефон Ставич, Иван бросил недокуренную сигарету в пепельницу и придвинул поближе аппарат — сейчас он договорится о встрече. Потом отправится в известное заведение, получившее среди приблатненной публики прозвание «Кабул», и поищет там неизвестного пока Карлу, который, если верить Буне, должен знать о фальшивых ордерочках на обыски. В «Кабул» он пойдет с Сашей Бондаревым, а вот с кем поехать к Ставич?

Протянув руку, чтобы снять телефонную трубку, Купцов вздрогнул от резкого звонка и чертыхнулся — надо же, не успел, а теперь придется потратить лишнее время, если это кто-то из старых знакомых.

Досадуя, он не знал, что этот звонок — начало цепи новых событий, поскольку в расставленных им по всему огромному городу сетях наконец-то забилась долгожданная рыба.

— Слушаю. Купцов! — сняв трубку, привычно назвался Иван.

— Привет, — раздался в наушнике знакомый голос заместителя по уголовному розыску одного из отделений, старого и доброго приятеля Сереги Тихонова.

— Привет, — не слишком любезно буркнул Иван.

— Ты ориентировочку давал? Тут задержали одну даму с облигациями. Номера совпадают с похищенными.

— Не отпускай ни в коем случае! — закричал Купцов, сразу забыв о своем нелюбезном тоне. Потом Ставич, потом поездка в «Кабул», где бывает неизвестный Карла, все это потом. Сейчас появилась живая нитка к неуловимым драконам. — Не отпускай ее, я лечу к тебе…

Тихонов ждал Ивана в своем кабинете — темноватом закутке на втором этаже старого здания, занимаемого отделением милиции. Взбегая по лестнице через две ступеньки, чтобы скорее встретиться с человеком, получившим от драконов облигации, Купцов вдруг вспомнил, как Буня говорил об участке как месте свидания. Глупость, но живучая, благодаря дуракам и непристойным людям, надевающим милицейские мундиры.

— Как ты тут? — пожимая руку Тихонова, спросил Иван, с трудом скрывая нетерпение.

— Знаешь, как зам по розыску живет? — засмеялся Серега, показав прокуренные зубы. — Как картошка: если зимой не съедят, то весной посадят.

— Все шутишь? — не разделил его мрачного юмора Купцов. — Где дама с облигациями?

— В дежурке. — Тихонов сдавленно зевнул, прикрывая рот ладонью. — Погода, давление падает, в сон клонит… Пришла она, понимаешь, в сберкассу, менять облигации, а номера у них как раз те, что по сводке проходят. Девица-кассирша ей сказала, надо, мол, деньги из сейфа взять, а сама нам позвонила.

— И кто эта дама?

— Сокина Любовь Дмитриевна, — заглянул в лежавшую перед ним записку Серега. — Официантка. Рассказывает, клиенту не хватило денег расплатиться и он уговорил ее взять облигациями.

«Одно предположение может подтвердиться, — подумал Иван, — возможно, дама получила облигации непосредственно от кого-то из драконов. Вряд ли они доверятся чужим и попросят обменять облигации в сберкассе, а вот ход с расплатой в ресторане или кафе вполне реален. Только кто расплатился? А если Анашкин? Опять обрыв нитки, долгие поиски и бессонные ночи? М-да, а насчет официанток как-то упустил из виду: думал, облигации могут попасть в руки случайной проститутки, появятся где-нибудь на Рижском рынке или выплывут уже обезличенными, пройдя через многие руки. Впрочем, нет гарантий, что они и сейчас имеют, так сказать, „конкретное лицо“. Сможет ли официантка точно указать, от кого, где и когда она получила облигации, взятые преступниками на квартире у Лушина? Где и когда получила, она, конечно, может сказать, но вот от кого?»

— Найдешь мне кабинетик, чтобы с ней пообщаться? — попросил Купцов.

— Найдем, — уверенно пообещал Тихонов, выдвигая ящик стола и перебирая связки ключей. — У меня часть людей в отпуске, сейчас ключ отыщу и дам тебе кабинет. Общайся на здоровье.

— Ты ей фотороботы показывал? — ожидая, пока Серега отыщет нужный ключ, с замиранием сердца спросил Иван. Вдруг Тихонов уже показал задержанной карточки, вдруг она никого не смогла узнать и облигации ей выдал совершенно неизвестный человек, случайно оказавшийся в питейном заведении?

— Роботы? — отозвался Серега. — Нет, некогда было. Из райуправления звонили, потом насчет машины ругался с автобазой, собака лапу повредила, в общем, текучка. Так, поговорил с ней на скорую руку и отправил в дежурку, ждать тебя. Зачем мне твой хлеб отбивать?

«Чтобы Серега да не побеседовал и не показал фотороботы? — усомнился Купцов. — Быть того не может! Наверняка все сделал. А почему молчит? Вытянули пустышку? Или не хочет меня лишать радости самому услышать приятную новость от первоисточника? Хорошо, если так».

— Иди в десятую комнату, а я распоряжусь, чтобы Сокину к тебе направили из дежурки. — Тихонов отдал Ивану ключ и снял трубку телефона.

Купцов пошел. Едва успел расположиться за столом в такой же, как у Сереги, темноватой и насквозь пропахшей табаком комнатке, с древней пишущей машинкой на тумбочке, как помощник дежурного привел задержанную. Любовь Дмитриевна оказалась моложавой полной женщиной, одетой модно, но безвкусно, с широким обручальным кольцом на пальце и дорогими серьгами в ушах.

— Присаживайтесь, — показал ей на стул Иван. — Побеседуем?

— А чего еще говорить? — неожиданно высоким для ее комплекции голосом недовольно спросила Сокина. — Я уже все вашему тут рассказала. У меня дела есть, кроме как по милициям сидеть. Чтоб этому придурку, который мне облигации всучил, повылазило со всех сторон! Я ему как человеку поверила, взяла на свою голову, а теперь меня муж со свету сживет, когда узнает. И так кругом одни неприятности, а тут еще…

— Какие неприятности? — участливо поинтересовался Иван. — Да вы не волнуйтесь, к вам лично мы пока никаких претензий не имеем.

— Вот именно, пока, — поджала накрашенные губы официантка. — А потом как начнут таскать по следователям да в БХСС. Мне уже ваш начальник тут говорил, что к следователю вызовут, на допрос. Правда, что ли?

— Видимо, придется, — не стал скрывать Купцов.

— Ага, — с каким-то злорадством согласилась Сокина. — Мой благоверный тоже недавно по следствиям ходил. Вступил, дурень, в кооператив, не то «Ротор», не то «Мотор». Ну, который для частного извоза. У нас машина есть, — объяснила она, — а все дорого, ну и решил подработать. Поехал с приятелем к Курскому вокзалу, а там им обоим колеса шилом таксисты проткнули, да еще пригрозили, что, мол, если еще приедут, то и самим достанется на орехи. А уезжать на проколотых колесах как? Ну, заявил, ходил, а так ничего и не выходил. Мы в Зеленограде живем, вечером с работы поздно возвращаюсь, автобус плохо ходит, а на такси не сядешь: кусается. А уж в Москву ехать, так и вовсе бешеные деньги требуют, хотя на стоянке полно свободных такси, а сделать с ними никто ничего не может. Так же и у аэропортов. Пираты!

«Правильно, — доставая из-за подкладки блокнота фотороботы драконов, печально усмехнулся Иван. — Она на таксистов бочку катит, те еще на кого-нибудь, а третий будет с пеной у рта костить почем зря официантов и официанток. Вот тебе и услуги населению. Вроде бы работники сферы услуг должны облегчать нам жизнь, а они ее только усложняют, да еще вызывают стрессы».

— Поглядите. — Разложив на столе фотографии, он показал на них Сокиной. — Нет ли здесь знакомых?

— Этот, — ткнула пальцем в один из фотороботов официантка и брезгливо поморщилась. — Я уже вашему показывала на него. Молодой, а подлый! Он у нас часто бывает, примелькался, ну, я и поверила, дура. А у нас с мужем двое детей!

Она неожиданно всхлипнула и достала из сумочки платок. Приложила к глазам, промокая выступившие слезы.

— Думаете, официантка, так обязательно ворует и денег невпроворот? Как же, к концу смены ноги отваливаются и руки болят, а дома опять — стирай да готовь. А как выручку не сдать, не свои же кровные вкладывать за этого бугая? Вот и взяла на свою голову.

На фотороботе, в который ткнула пальцем Сокина, был молодой парень интеллигентного вида.

«Слава богу, не Анашкин, — убирая карточку, подумал Иван. — Ничего, следователь все оформит как положено, а когда задержим, опознание проведут по всем правилам и в соответствии с законом. Сейчас надо получить данные для его задержания, это главное!»

— Говорите, часто бывает? — наливая из графина в стакан воды для официантки, переспросил Купцов. — Чего же его так привлекает в вашем заведении?

— Ансамбль модный играет, — выпив воды, ответила Любовь Дмитриевна. — А он все с девками приходит, как ни увижу, так опять с другой.

— Так ни разу и не повторился? Хоть одну два раза приводил? — уточнил Иван.

— Нет, все с разными. Шикует! Не скажу, чтобы особо выпивал, но поломаться под музыку, девку подпоить и поесть хорошо — это любит. Да и чего не жрать, когда ростом под притолоку.

— Когда он в последний раз у вас был?

— Дня три назад. Смурной пришел, но опять с девкой: сноголявая такая, намазанная, сопля по возрасту. Денег расплатиться не хватило, вот и сунул мне эти чертовы облигации. А чего теперь будет? Они что, краденые?

— Вроде того, — уклонился от прямого ответа Иван. — Не надо переживать раньше времени, да и мужу, пожалуй, пока не говорите. Нам надо с этим парнем потолковать. Сможете позвонить мне, когда он снова придет? Я дам телефон, по которому можно звонить в любое время суток.

— Чего не позвонить? У нас рядом с раздачей телефон стоит, — пряча платок в сумочку, согласилась Сокина. — Пусть сам вам отвечает, я за него париться не желаю, раз он гад такой… Только у нас на раздаче всегда народу полно, уши развесят.

— А вы ничего такого не говорите. Ну, к примеру, спросите Ваню и скажите, что звонит Люба, просит зайти. Идет?

— Ваня — это вы, значит? — Она игриво повела глазами. — Ладно, попробую. А чего насчет милиции говорить, если спросят?

— Отвечайте, что недоразумение произошло, извинились и отпустили. Вы что, вместе с кем-то из своих сотрудниц ходили в сберкассу или знакомые видели, как вас сажали в машину?

— Нет, но мало ли… Живешь, годами никого не видишь, а когда тебе не надо, обязательно на глаза попадешься.

— Будем надеяться, что спрашивать никто не станет, а самой лучше не говорить. Ясно? Вот только придет ли наш приятель вновь?

— Придет, — уверенно заявила Сокина. Она уже немного успокоилась и ждала, когда ее отпустят. — Обязательно придет.

— Почему вы так уверены? — недоверчиво переспросил Купцов.

— Чего не прийти? Он за собой никакой вины не чует, я же ему не сообщала, что в сберкассу пойду? А он мне мозги компостировал, что облигации, мол, выигрышные, золотого займа. Может, я и менять бы их не пошла, если бы деньги нужны не были — колеса-то мужу прокололи! А парень этот модный, по всему видно, девок любит, а у нас и проститня разная ошивается, они такие места обожают. Придет, верьте моему слову. Только бы в мою смену попал. А уж я его, голубчика…

Проблема отцовства волнует мужчин на протяжении сотен лет — вспомнить хотя бы «Одиссею» великого Гомера: оставалась ли верна Пенелопа своему хитроумному мужу? Его ли сын Телемах, да и вообще, чей отпрыск сам Одиссей, если его «отцом» великий поэт древности называет то Сизифа, то Лаэрта?

Проблеме отцовства посвящали свои труды Аристотель и многие юристы Древнего Рима, пытавшиеся внести посильную ясность в запутанные проблемы наследия и установления неотъемлемых прав граждан. Проще всех подошел к этому вопросу французский император Наполеон Бонапарт, решивший его с чисто военной прямотой и непосредственностью — в его знаменитом «Кодексе» указано, что «отцом ребенка, зачатого в браке, является муж».

Оставим в стороне французскую легкомысленность в любовных делах и обратимся к современности, вернувшись от древних греков, римлян и Наполеоновских войн к нашему, далеко не простому времени. Статья сорок седьмая Кодекса о браке и семье РСФСР гласит: «Происхождение ребенка от родителей, состоящих в браке, удостоверяется записью о браке родителей». Как не признать подобный анонимный правовой перл верхом «юридической мудрости»? Несмотря на четкий адресат книги, содержащей эту «мудрость», ее подлинного автора найти непросто. Для этого понадобилось бы форменное расследование, возможно даже с пристрастием. Хорошо писать законы, когда с тебя за это никто не спросит!

И вот современный Одиссей отправляется в длительную командировку или по каким иным причинам отсутствует, а в это время его жена производит на свет потомство. По возвращении муж, естественно, задается справедливым вопросом: как могло получиться, что после его, к примеру, полуторагодового отсутствия рожденный его женой ребенок имеет «удостоверение» законности своего рождения и прав наследования на основании «записи о браке родителей»? Почему он носит фамилию весьма гипотетического отца и на каком основании считается его наследником?

Если этот кляузный вопрос не разрешается сам собой, то исход один — в суде возникает так называемое «корзинное» дело, с истцами и ответчиками, выбиванием алиментов и жаркими прениями сторон. Такое же «корзинное» дело возникло в отношении Купцова, отказывавшегося признавать свое отцовство, поскольку гражданка Саранина уже успела подать исковое заявление в народный суд.

Получив в суде назначение на проведение экспертизы, Иван поехал на метро к станции «Электрозаводская», где на площади Журавлева размещалось бюро судебно-медицинской экспертизы Главного управления здравоохранения Мосгорисполкома и куда суд направил все необходимые бумаги для проведения экспертизы так называемой группы, должной состоять из самого Ивана, гражданки Сараниной и рожденного ею ребенка.

Путешествие, прямо скажем, не из самых приятных. Заранее наведя справки, Купцов узнал, что у него должны взять анализ крови и слюны для проведения биологической экспертизы. В лучшем случае результаты анализов позволят или не позволят исключить его из числа возможных «отцов» ребенка.

Многоопытный приятель, к которому он обратился за консультацией, уныло сообщил, что экспертиза, к несчастью Ивана, весьма несовершенна из-за отсутствия необходимых реактивов: на их закупку хронически не хватает валюты.

— И тут его величество дефицит? — горько усмехнулся Купцов.

— И тут, — тяжко вздохнул приятель. — Кстати, когда будут брать кровь, гляди, чтобы не внесли чего. Антисептика и гигиена везде страдают.

— Успокоил, ничего не скажешь, — разозлился Иван. — Мало того что точно не определяют, а гадают, как на кофейной гуще, мало что и там дефицит, так еще есть возможность заработать собственный иммунный дефицит и сыграть в ящик?

— Не заводись, — посоветовал приятель, — а то начнешь искать гвоздик и веревочку.

— Не начну, — ответил Иван и повесил трубку, твердо решив добиться истины, чего бы ему это ни стоило.

Пришлось разыскать другого приятеля, чтобы узнать: действительно ли свет сошелся клином на этой биологической экспертизе? Второй приятель сначала весьма обрадовал:

— Ерунда, давно существует метод генной дактилоскопии, — даже не дослушав до конца жалобы Купцова, весело сообщил он. — Во всех странах Запада его применяют. Например, в Англии.

— Прикажешь просить визу? — саркастически хмыкнул Иван. — Боюсь, откажут.

— Зачем визу, — обиделся приятель, — у нас в Институте молекулярной биологии работают над этим, и вполне успешно.

— И… могут определить на сто процентов? — обрадовался Купцов, но ответ приятеля словно окатил его холодным, отрезвляющим душем:

— Не могут, потому что очередь на три года вперед. Здесь тебе не Англия! Пора привыкнуть к очередям. И скажи-ка мне, ребеночка на тебя уже записали?

— По-моему, еще нет, — не слишком уверенно ответил Купцов. — А в чем дело?

— Если ребенка зарегистрировали, то запись можно оспорить только в течение года. Ты чего, не знал, да? А еще юрист.

— У нас узкая специализация, — обозлился Иван. — Ты же не лезешь в стоматологи или гинекологи? Так и у нас — есть уголовное право, уголовно-процессуальное, семейное, земельное, колхозное, исправительно-трудовое…

— Стоп! — оборвал его приятель. — Ты уверен, что нужна такая множественность? Я, например, нет. Должно быть разрешено все, что не запрещено. А вообще, бейся, Ваня, до последнего!

И вот Купцов пришел биться. В мрачном коридорчике бюро экспертиз сидели несколько женщин с детьми примерно годовалого возраста и какие-то потерянно-пришибленные мужчины.

«Интересно, кто из них Саранина?» — подумал Иван, занимая очередь и приглядываясь к расположившимся на стульях и скамьях «группам». Заявительницы об его отцовстве он еще не видел, всячески избегая личных встреч — зачем лишние отрицательные эмоции? Тем более если он себя считает полностью непричастным к этому делу. И вот сегодня, здесь, они должны встретиться, поскольку в суде он ее тоже не видел — гражданка Саранина умудрялась посещать суд в другие дни и часы.

Ожидание тянулось медленно, «группы» входили в дверь кабинета и находились там подолгу. Купцов, с тревогой поглядывая на часы, прикидывал — успеет ли он сегодня сделать все намеченное: побывать у Ставич, переговорить с ней и съездить с Бондаревым в «Кабул»? Если так будет продолжаться, то навряд ли.

Наконец подошла его очередь, он вошел в кабинет, назвался и с ожиданием оглянулся на дверь — вот сейчас войдет и она, Саранина. Но следом за ним никто не вошел.

— Вы что, один? — подняла на него глаза медрегистратор.

— Как видите, — криво улыбнулся Иван.

— А где мать и ребенок?

— Наверное, там. — Он неуверенно кивнул в сторону двери.

— Позовите, — велела медрегистратор.

— Лучше уж вы сами, — зябко поежился Купцов.

— Саранина! Здесь Саранина?! — открыв дверь, громко прокричала пожилая регистраторша, но никто не отозвался.

— Приходите на следующей неделе, — возвращая Купцову направление, велела она. — Нельзя делать экспертизу только в вашем присутствии.

Выйдя на улицу, Иван закурил и вздохнул с облегчением — передышка еще на неделю. Но хорошо ли это? Изведешься, пожалуй.

Однако где же гражданка Саранина? Почему она вдруг не пришла, почему резко пошла на убыль ее активность? Вот в чем вопрос…

Глава 3

Дорогой Лыков ерзал на сиденье, беспокойно вертя головой, словно стараясь охватить взглядом сразу все: проносившиеся мимо автомобили, пешеходов на тротуарах, дома, витрины магазинов, стеклянные павильончики остановок троллейбусов. Сегодня днем, плюнув на все, он в неурочное время пошел в машинный зал и начал расспрашивать своего оракула, вводя в него новые и новые данные, — не отпускало предчувствие чего-то страшного, непоправимого, заставлявшее суетиться, не находить себе места, огрызаться в ответ на вопросы начальства. К тому же рыжеусый Котофеич прозрачно намекнул, что руководство с нетерпением ждет обещанных результатов. А какие у Аркадия результаты, не переписывать же заветную тетрадочку, полученную от покойного академика, чтобы выдать за свое и отнести на «палубу»? До этого ли, когда все осложнилось, повернуло на кровавую колею, когда пришлось добить Гришку Анашкина. Нельзя же оставлять его раненым, тащить за собой на квартиру к Олегу или к себе домой? К Жедю тоже не отправишь, не говоря уже о Гришкиной тетке. Пойдут разговоры, пришлось бы вызывать врача, а любой доктор тут же настучит в уголовку, стоит ему только увидеть ногу Гришки и вытащить из нее милицейскую пулю. Теперь Анашкин будет молчать навеки, и никто не сможет от него добиться ни слова.

Машина тихо гудела, как будто сыто урчала, переваривая полученные сведения, а потом пошла выплевывать варианты один хуже другого. Получалось, надо срочно решать вопрос с Котеневым, и только с ним: он обвел всех вокруг пальца и исчез, прихватив сокровища. Именно он, значит, и был казначеем, а они распылялись, не довели дело до конца и накинулись, как голодные на хлеб, на Лушина и Хомчика. Наломали там дров, не имея должного опыта, и привлекли к себе пристальное внимание оперативников.

Теперь они идут по следу и, если верить машине, в течение ближайших десяти дней могут зажать искателей богатств в смертельные тиски. У Аркадия в кармане лежала всеми правдами и неправдами добытая в профкоме туристическая путевка. Выезд группы в одну из капиталистических стран через две недели, но ни Жедь, ни Олег Кислов об этом ничего не знают и даже не могут себе представить, каких трудов Лыкову стоило провернуть все за неделю-другую — собрать характеристики и необходимые справки, пройти собеседования и обсуждения. Сейчас приходится бежать с судьбой наперегонки — отыскать Котенева, выбить из него искомое, обмануть Жедя и Кислова и уехать, утащив сокровища с собой через границу.

В то, что тиски сжимаются, Аркадий был не слишком склонен верить — не за что милиции уцепиться, иначе давно бы уже пришли. Но поторапливаться действительно надо. Вдруг сокровища Михаила Павловича, о которых постоянно толкует машина, имеют выражение в советских денежных знаках? Как тогда? Что с ними делать там, куда он собрался: стоять на перекрестке и торговать или пытаться обменять в банке? Нет. Котенев не дурень, не будет он вкладывать сбережения в бумажки, наверняка переведет их в твердую валюту — в доллары, золото или камушки.

«Господи, — взмолился Лыков, — только бы удалось отыскать, только бы удалось! А там — пусть попробует вырваться!»

Наблюдавший за ним Кислов отметил, что сегодня Аркадий кажется растерянным, не таким уверенным в себе, как обычно: бегают глаза, отвечает невпопад, часто курит, жадно затягиваясь сигаретой, и, не докурив до конца, выбрасывает, чтобы тут же вытащить из пачки новую. Сам Олег не мог избавиться от мысли о произошедшем в тесном дворике, с прилепившимся между стенами домов гаражом — пусть Анашкин тупица, пусть скотина, но нельзя же так? И вообще, после убийства Гришки в душе поселился страх перед всем и всеми: он начал не на шутку опасаться Аркадия, Витьку Жедя, любого встречного милиционера, случайных прохожих, подходивших к нему расспросить о дороге или о магазинах, подозревая в каждом из них переодетого сотрудника уголовного розыска; боялся телефонных звонков, стука в дверь, шума машин, проезжавших ночью под окнами. Жизнь стала какой-то липкой, тягучей, словно барахтаешься в зловонном болоте, засасывающем все глубже и глубже, но нет никаких сил выбраться на твердую почву. От постоянного страха помогали избавиться выпивка, оглушающая музыка и девки — каждый раз новые. Олег пристрастился ходить по кабакам, лишь бы не сидеть вечерами дома, и, обливаясь холодным потом, прислушиваться, что происходит за стенами квартиры.

Жедь не смотрел на своих подельников — он сидел за рулем. Развитие событий не повергало его в уныние, разве росла досада на непредвиденные, постоянно возникающие препятствия на пути к большим деньгам. Их бы только получить, а там он найдет как ими распорядиться. Без чужого ума обойдется, сам додумается.

Воспоминания об Анашкине его тоже не тревожили — главное, все решилось быстро и не поймали, а Гришке просто не повезло, вот и вся недолга. Чего теперь рвать сердце воспоминаниями? Все там будем, каждый в свой срок. Опять же при удаче, один выпадает из дележа.

— Дома она? — приминая в пепельнице очередную недокуренную сигарету, спросил Аркадий.

— Должна, — нехотя откликнулся Олег. Чего Лыков без конца спрашивает об одном и том же, склероз, что ли, начинается или скрывает нервное напряжение и не знает, чем себя занять? Уже тысячу раз объяснял ему, что Ставич обычно приходит домой в одно и то же время и вечерами почти не выходит из квартиры.

— Вон стоит. — Витька Жедь кивнул на длинный светлый дом, растянувшийся почти на квартал. — Я со двора заеду?

Лыков не ответил — он нервно кусал губы, лихорадочно соображая, как поступить.

— Поставь тачку с улицы, — распорядился он, — а то во дворе еще запрет какой дурак проезд и потом не выберемся.

Пойдем все вместе. Сразу не давить, попробуем по-хорошему, а если не скажет, где он, церемониться нечего.

«Жигули» свернули и притормозили на углу. Жедь вышел, аккуратно снял щетки дворников и положил их на сиденье. Пока он запирал машину, Лыков нетерпеливо топтался рядом, а Олег потирал ладони, словно на морозе, — нервы.

— Когда позвоню, около двери не торчите, — шагая к подъезду, наставлял Аркадий. — Откроет — я вхожу, и сразу вы за мной. Если увидит троих, может испугаться, ясно? А потом ей, голубушке, деваться будет некуда.

Молча вошли в подъезд, поднялись по лестнице мимо почтовых ящиков, подошли к лифту. Олег нажал кнопку, и она загорелась кровавым ярким светом. Опустилась кабина, открылись двери. Так же молча вошли в лифт, и Жедь нажал на кнопку нужного этажа.

На лестничной площадке Лыков уверенно подошел к двери квартиры Ставич и позвонил. Витек и Олег встали сбоку, чтобы их не было видно в глазок.

— Кто там? — спросили из-за двери.

— Милиция, — чуть дрогнувшим голосом ответил Аркадий. — Откройте, пожалуйста, нам надо с вами поговорить!

Щелкнул замок, приоткрылась дверь на цепочке, Татьяна настороженно выглянула. Лыков достал красную книжечку и издали показал ее. Звякнула скинутая цепочка, и он, нажав на дверь, вошел, а следом за ним ввалились в тесную прихожую Олег и Жедь.

— Что вам надо? — побледнела Ставич. — Я закричу!

— Я тебе закричу! — Шагнув вперед, Витек резко ударил ее кулаком в лицо, сбив с ног.

Лыков запер дверь и, наклонившись над упавшей на пол хозяйкой, укоризненно сказал:

— Рукосуй! Чего бьешь, дурак?!

— Все одно догадалась, что не милиция! — брызгая слюной, заорал Жедь. — Чего вожжаться?

— Тихо ты! — шикнул на него Кислов. — Соседи сбегутся.

— Во дурак, — выпрямился Аркадий и, поглядев на подручных, распорядился: — Тащите ее в комнату. Олег, срежь бельевую веревку на кухне.

Татьяну перетащили в комнату, посадили на стул. Олег принес веревку, сбросив висевшее на ней белье прямо на пол. Связав хозяйке руки и ноги, Лыков закурил и начал бить Ставич по щекам, приводя в чувство. Наконец она застонала и открыла полные ужаса глаза.

— Закричишь — прибьем! — мрачно пообещал ей Жедь, с каким-то садистским удовольствием разглядывая расплывшуюся под глазом Татьяны опухоль.

— Не будем терять времени, — взяв свободный стул и присев на него, начал допрос Лыков. — Таких женщин, как вы, просто так не оставляют. Это понимаем и мы, и вы. Где сейчас находится Михаил Котенев? Быстро отвечайте.

— Я не знаю. — Она испуганно переводила взгляд с одного мужчины на другого, но ни в ком не находила и тени сочувствия.

— Придется повозиться, — заметил Лыков, затягиваясь сигаретой. — Сейчас прижгу маленько, тогда, может, вспомните?

Знаком приказав Жедю подать лежавшую на столе салфетку с кружевами, он скомкал ее и запихал в рот пленнице.

— Вот так, теперь не заорешь. — Рванув за ворот халат Татьяны, он обнажил ей грудь. — Жалко портить, — поднося к ее телу горящую сигарету, с сожалением сказал он, — однако вынуждаете!

Горящий кончик сигареты ткнулся в кожу груди хозяйки квартиры. Она дернулась, замычала, извиваясь от боли, запахло паленым. Олег, не выдержав, отвернулся, а Жедь хищно осклабился, нетерпеливо переступая ногами.

— Еще, давай еще, — толкнул он Аркадия, — скажет, курва!

Лыков поглядел в глаза Ставич и чуть вытащил из ее рта салфетку, заменявшую кляп:

— Ну, не передумали?

Татьяна глухо застонала, запрокидывая голову.

— Поищи кипятильник, — повернувшись к Олегу, распорядился Аркадий.

— Зачем? — не понял тот.

— Вставим кое-куда, тогда сразу станет сговорчивее. Живей, не копайся!

Кислов начал выдвигать ящики буфета, выбрасывая их содержимое на пол, открыл полки стенки; не найдя кипятильника, метнулся на кухню. Оттуда послышался звон посуды, что-то упало.

— Помоги ему, — кивнул Жедю главарь и обратился к Ставич: — Зря упрямитесь. Стоит только сказать, и мы тут же уйдем.

— Нету кипятильника. — Потный от усердия, Жедь вбежал в комнату, держа в руках утюг. — Может, этим? Или нет, у нее плита газовая, давай на кухню.

Не дожидаясь согласия Аркадия, он спихнул Татьяну со стула и волоком потащил. Лыков бросился ему помогать.

На кухне, отстранив Олега, Жедь открыл крышку духовки и засунул в нее голову пленницы. Удерживая ее за шею, свободной рукой повернул кран газа, приговаривая:

— Скажешь, скажешь! А то спичку поднесу! Говори, сука!

Татьяна замычала, задергалась, пытаясь освободиться.

Дернув ее за веревку назад, Жедь посадил пленницу на пол и ногой захлопнул крышку духовки.

— Ну! — наклонившись к Ставич, просипел он.

Пленница жадно хватала ртом воздух — такой живительный, сладкий после газа. Голова ее разламывалась от боли, и не было сил терпеть этот кошмар. У нее же будет ребенок, надо думать о нем, о дочери, оставшейся у родителей.

Аркадий выдернул у нее изо рта салфетку. Ухватив сильными пальцами за лицо, повернул к себе, заставляя смотреть в глаза:

— Где он?!

— Я скажу, — едва слышно произнесла Татьяна. — Скажу…

— Если обманешь?.. — угрожающе начал Жедь, но Лыков остановил его:

— Погоди, пусть говорит, а мы проверим. Если обманет, сама понимает, что с ней будет. Говори!

Запинаясь и едва ворочая языком, Ставич назвала адрес и, словно отдав вместе с ним последние силы, закатила глаза. Лыков тут же плеснул ей в лицо воды из кувшина.

— Откуда знаешь адрес?

— Он мне звонил… Сказал…

Аркадий тщательно занес адрес в записную книжку. Запихав пленнице в рот салфетку, вышел из кухни, знаком приказав Олегу и Витьку следовать за собой. В прихожей остановился и, понизив голос, распорядился:

— Сейчас уходим. Большего от нее все равно не добиться. Думаю, не врет. Олег, задержись и кончи. Свидетелей оставлять нельзя.

— Как? — побледнел Кислов.

— Головой в духовку и кран открой, — отпирая дверь, посоветовал Жедь. — Или сделай петельку на веревке.

— Не вздумай стрелять! — бросил Аркадий и шагнул за порог. — Ждем в машине, не тяни!

Олег обессиленно прислонился спиной к стене прихожей, чувствуя, как предательски дрожат колени и сухо во рту, — неужели сейчас он, Олег Кислов, должен убить в этой квартире связанную, истерзанную женщину?

На лестничной площадке прогудел лифт, опуская вниз Жедя и Лыкова, потом гулко хлопнула дверь подъезда, а Олег чуть не застонал от свалившегося на него — ну почему Аркадий не велел сделать это Витьку, ведь тому все равно?! Почему должен убивать он, Олег?!

Дрожащими руками вытянув из кармана пачку сигарет, он закурил и, с трудом переставляя ноги, поплелся на кухню. Сколько случилось смертей, после того как он встретил на свое несчастье в дешевом кабаке проклятого Гришку? Убили парня в квартире Лушина, Лыков застрелил Гришку, раненного милиционерами у подъезда Хомчика, а теперь и…

Олег не видел, как кончили Анашкина. Но, поглядев в лицо Аркадия, когда тот выбрался из гаража и недрогнувшей рукой навесил замок на его ворота, повернув в нем ключ, понял: и с ним будет то же, если, не приведи господи, он ослушается или покалечится. Вот и сейчас, попробуй не сделай — кто-то из них, либо сам Аркадий, либо Витек, поднимется в квартиру проверить — и тогда кончишь, как Гришка.

Ставич лежала на полу без сознания. Глаз заплыл, на закушенной губе запеклась кровь, полы халата откинулись, обнажив ноги, в которые врезалась бельевая веревка, волосы рассыпались по полу, смешавшись с грязной водой, пролитой из кувшина. В углу — отброшенное и затоптанное белье, еще недавно чистое, приготовленное хозяйкой для глажения.

Олега прошибла слеза от жалости к себе — почему он такой невезучий, что ему стоило послать в свое время куда подальше пьяного Анашкина, и не было бы теперь ничего. Но не послал, дурень!

Неожиданно в прихожей раздался звонок. Олег застыл. Что это — телефон или звонят в дверь? Неужели Витек или Аркадий устали ждать и решили его поторопить, а заодно проконтролировать?

На цыпочках, стараясь не шуметь, Кислов прокрался в переднюю, настороженно прислушиваясь. Если звонил телефон, то почему один звонок? Бросили трубку или все-таки звонили в дверь? Но зачем Аркадию или Жедю звонить? Они знают, что дверь не заперта, а в квартире, кроме Олега, не должно быть ни одной живой души — только еще тело Ставич.

Посмотреть в дверной глазок? Нет, нельзя — в прихожей горит свет, и стоящий по ту сторону увидит тень. Что делать, что?

Снова позвонили, и звонок показался Олегу гулом погребального колокола — неужели конец? Увидев, как дернули ручку двери, он похолодел — сейчас войдут, увидят его! О том, что под курткой спрятан пистолет, о том, что ему велел сделать Лыков, Олег совершенно забыл: до того ли сейчас?! Вдруг это пришла соседка или еще кто? Да не все ли равно кто?!

Метнувшись, он с трудом втиснул свое большое тело между шкафом и стеной. Затаил дыхание. Дверь открывалась! Хорошо еще, что, распахиваясь, она прикрывала собой его убежище, давая шанс на спасение.

— Татьяна Васильевна? — позвал от порога чей-то низкий голос, явно принадлежащий молодому, крепкому мужчине.

Олег старался не дышать, чувствуя, как рубаха под курткой намокает от холодного пота.

— Татьяна Васильевна? — повторил мужчина и шагнул через порог.

Олег прикрыл глаза, моля всех богов помочь ему выпутаться из этой истории и выбраться отсюда живым.

Послышались тяжелые, уверенные шаги — неизвестный посетитель прошел в комнату. Решившись, Кислов тихонько вылез из своего убежища и выскользнул на лестничную площадку, успев заметить краем глаза плотную фигуру мужчины, стоявшего к нему спиной посреди комнаты.

На лифт? Услышат, погонятся. Бочком пробравшись вдоль стены, Олег начал спускаться по лестнице, страшась услышать сверху окрик, приказывающий остановиться, замереть на месте, поднять руки.

Вот и площадка следующего этажа. Сдерживая желание припустить бегом, он потихоньку спустился еще ниже и только после этого побежал, перепрыгивая сразу через несколько ступенек…

Плюхнувшись на сиденье рядом с Аркадием, он, с трудом переводя дыхание, выкрикнул:

— Гони! Чего стоишь?!

— Поехали. — Покосившись на него и удовлетворенно усмехнувшись, Аркадий дотронулся до плеча сидевшего за рулем Жедя. Помолчав, спросил: — Все сделал?

— Все, — буркнул Олег и, боясь дальнейших расспросов, отвернулся к окну, показывая, что более говорить на эту тему не намерен.

— Нормально, — прикуривая, подытожил Лыков и засвистел мотивчик модного шлягера.

— Чего свистишь? — поймал его взгляд в зеркале Жедь. Недовольно поморщившись, пояснил: — Примета плохая, еще моя бабка говорила: у свистунов денег не бывает. Кончай свистеть.

— Не бойся, Витек, — засмеялся Аркадий, примирительно похлопав его по спине. — У нас теперь все будет, и деньги тоже…

Вместе с новыми песнями и музыкой пришли и новые развлечения — технический прогресс не стоит на месте. И вот под эгидой избравших коммерческий путь научно-технических обществ при райкомах комсомола, при домах и дворцах культуры, при ЖЭКах и других подобных учреждениях, вплоть до молодежных общежитий, стали возникать и расти как грибы видеосалоны. «Рэмбо-1» и все его прочие номера, «Смертельное оружие», «Вид на убийство», «Иллюзия убийства», «Кровавый пляж», «Машина смерти», «Телевампиры», «В когтях дьявола» — примерно таковы названия фильмов из их репертуаров, утвержденных… идеологическими отделами обкомов комсомола.

Заплати денежки, и тебе откроются двери «Кабула» — одного из таких видеосалонов, с баром и танцевальной площадкой. Название у него, естественно, совершенно иное, если говорить об официальном названии, но среди любителей полупорнухи и фильмов типа «Коммандос» этот салон, отдавая дань времени, давно прозвали «Кабулом». Именно туда отправились Купцов и Бондарев, надеясь отыскать Карлу, о котором рассказал Буня.

Дорогой Иван жаловался Саше на неразбериху в своем «корзинном» деле, вернее, тяжбе с Сараниной:

— Везде требуют справки, а те, кто их выдает, почему-то работают в одно время со мной. Когда я свободен, их уже нет на месте. Как хочешь, так и успевай. В бюро экспертиз тоже порадовали: могут ответить только фифти-фифти, а впереди суд и вообще не пойми чего. Дожил я до седых волос, а веры к себе нигде не нашел. Обидно, Саша, когда в родной стране чувствуешь себя пасынком. Уйти, что ли, в постовые?

— Не отпустят, — хмыкнул Бондарев.

— Это точно, — согласился Купцов, — не отпустят, зато выгнать со службы могут как аморального типа. Всегда найдутся готовые к выражению полного недоверия своему бывшему товарищу.

— С людьми работаем, — пробасил Саша, — а среди них разные есть, не только плохие и радостно лижущие задницу начальству… Мы как, за вход в богоугодное заведение будем платить или по удостоверениям пройдем?

— Заплатим, — вздохнул Иван. Можно, конечно, пройти и по удостоверению, но тогда тут же окажешься под пристальным наблюдением, поскольку стоящие на «воротах» сообщат в зал, что появилась милиция.

Однако платить не пришлось — в дверях стоял один из давних знакомых Купцова, с которым он когда-то вместе занимался спортом.

— Здорово, — оценивающим взглядом окинув массивную фигуру Саши Бондарева, приветливо кивнул Ивану давний знакомый. — Пришел полюбопытствовать? Заходи.

— Получи, — протянул ему деньги Купцов.

— Перестань, — отстранил его руку знакомый, — со своих не берем. Ты правда хочешь посмотреть или по делу? У нас все законно. Сегодня даем «Аллигатора».

— Честно говоря, пресмыкающиеся нас мало интересуют, — признался Иван, пропуская стайку ребят-подростков, торопившихся успеть к началу просмотра. — Ты, значит, теперь здесь обосновался?

— Надо же где-то, — зевнул знакомый. — Тепло, видик работает. Может, в баре посидим, там сейчас свободно? Если не будешь смотреть, то обожди пару минут, я скоро.

Бондарев и Купцов прошли в пустой бар, отделанный пластиковыми панелями, имитировавшими темное дерево, присели к столику.

— Это кто? — кивнув в сторону дверей, поинтересовался Саша.

— Знакомый, — объяснил Иван. — Тренировались когда-то вместе, а потом он сломался и бросил спорт, а я пошел учиться и тоже бросил. Нормальный малый, только зациклен на кладоискательстве — все ищет, где можно без хлопот заработать, но с законом старается жить в ладу. Так, виделись время от времени, — город хоть и большой, а сталкиваешься, бывает, нос к носу, как сегодня.

Минут через пять пришел знакомый, подав Бондареву руку, представился:

— Борис, будем знакомы. Сок выпьете? Фирма угощает.

— Сок потом, — отказался Купцов. — Ты тут кем трудишься?

— Сразу на многих должностях, — улыбнулся Борис, — билетики продаю, подметаю, по телефону отвечаю, новые кассеты привожу, ну и тому подобное.

— Нравится? — поинтересовался Бондарев.

— Ничего, — пожал плечами бывший спортсмен, — все лучше, чем на заводе или официантом в забегаловке. А вы чего, пришли мою биографию уточнять? Я слыхал, ты из Москвы уехал? — повернулся он к Ивану. — Проштрафился, что ли?

— Как видишь, вернулся, — ушел тот от прямого ответа. — Давно ты здесь обосновался?

— Ваня, не крути мне, как коту… Если чего надо, так и скажи. Накапали на нас, желаешь документацию проверить? Сразу предупреждаю, что я отвечаю только за видик, а бар и пляски — дело не мое.

— Брось, Боря, я же не БХСС, — успокоил его Иван. — Ты мне лучше скажи, Карлу знаешь? Говорили, он любит у вас бывать.

— Любил, — подняв глаза к потолку, поправил Борис. — В нашем подвале много кто бывал и бывает. А зачем тебе Карла?

— Поговорить, — ответил за приятеля Бондарев. — Где его сыскать? Сегодня придет?

— Нет. И поговорить с ним даже вы не сумеете, — криво усмехнулся бывший спортсмен. — Помер Карла!

— Шутишь? — даже привстал от изумления Купцов. Он мог ожидать всего, чего угодно, но только не этого. Хотя с чего Борьке шутить? Такими вещами не шутят. — Отчего помер, убили?

— Почему убили? — недоуменно вытаращился на него Борис. — Сам помер, он же старый был, лет под семьдесят, если не больше. Сморчок такой, небось от выпивки вся печень, как губка гнилая, рассыпалась на ходу. Кому надо его убивать, совсем там, в своей уголовке? — Он выразительно покрутил пальцем у виска.

— Дела… — протянул Бондарев, доставая папиросы. — А чего его сюда тянуло? Тут же больше молодежь гуляет, даже прозвание для вашего подвала придумали.

— «Кабул»? — засмеялся Борис. — Знаем, романтика влечет, ну и пусть, мне дела нету. А Карла жил рядом, выпить заходил, денежки у него водились. Иногда примет граммульку и в зал, видик глядеть, да так и уснет под пальбу на экране. Фильм кончится, я его вежливенько так в плечико потолкаю, а он зенки протрет и опять в бар, добавить. Но рисовал классно, он нам стены расписал.

— Рисовал? — оживился Иван. — Он что, художник?

— Говорят, был гравером, потом оформителем витрин, в какой-то газете работал, не помню где, — отмахнулся Борис. Для него Карла стал уже давним прошлым, и только интерес к нему Купцова заставил вспомнить неаккуратного, вечно хмельного старика.

— Он с кем-нибудь здесь встречался? Где он жил, знаешь?

— Жил тут, рядом. Как из нашего подвала подниметесь, так прямо по переулку, в доме с молочной. Я как-то раз его провожал, чтобы он не свалился. Поговорочка у него любимая была: «как папа Карло». За это и кликуху приклеили. Насчет встреч не скажу: тут по вечерам народу много шьется, за всеми разве углядишь, да и ни к чему мне, я же не милиция? — Борис подмигнул и хрипловато рассмеялся, но вдруг посерьезнел: — Вспомнил! К нему весной, кажется, один мужик приходил. Лысый такой, средних лет. Выпили они, пошептались, а потом Карла был как убитый, всем жаловался, что шила в мешке не утаить. Поддал он прилично после разговора и все про итальянскую оперу болтал, арии петь пытался.

— Ла Скала? — быстро переспросил, уточняя, Бондарев. — Миланская опера?

— Черт ее знает, может, и миланская. Я в опере как свинья в апельсинах.

— Этот приходил? — Повинуясь внезапно возникшей догадке, Иван достал фоторобот одного из драконов и показал карточку Борису.

Тот взял, повертел в толстых пальцах, рассматривая со всех сторон. Наконец его лицо расплылось в улыбке:

— Похожий! Только тот покрасивше. Он, Витек!

— Витек?!

— Чего? — не понял Борис.

— Откуда ты знаешь его имя? — насторожился Купцов.

— Карла говорил, — объяснил бывший спортсмен. — А чего? Он, когда пьяный, языком, как помелом, работал. Хвастался, что этот Витек ему клевую работенку по художественной части предложил и обещал прилично заплатить. Ну, время прошло, и стал Карла убитый, на жизнь жаловался. Я ему говорю, чего, мол, тоскуешь, а он в ответ, что обманули его, работу забрали, а денег обещанных не заплатили.

— Понятно… — протянул Иван и начал прощаться.

— Заходи, — провожая их до дверей, пригласил Борис, — фильмец поглядишь, вечером в баре девок полно.

— Я пока не по этой части, — поскучнел Иван, сразу вспомнив про Саранину.

На улице он остановился и, взяв Сашу под руку, предложил:

— Сходил бы ты в ЖЭК по поводу Карлы, проверил, а я к Ставич поеду. Жалко время терять.

— Думаешь, фальшивые билетики на Ла Скала в свое время Карла слепил? — усмехнулся Бондарев.

— Думаю, — не стал скрывать Иван. — А потом другие фальшивки сделал. Видимо, этот Витек знал о билетах и сумел заставить или уговорить поработать на себя. Как точно было, мы теперь узнаем, только когда возьмем Витька и всю его компанию. Давай иди, в конторе встретимся…

Ставич жила на другом конце города, и, немного подумав над маршрутом, Купцов все же решился поехать на метро — пусть душно, но быстрее, а о множестве оперативных машин, как это любят показывать в кино, пока приходится только мечтать. Жаль, конечно, что сорвалось с Карлой, не побеседуешь с ним, не узнаешь теперь никаких подробностей, не получишь информацию из первых рук, но… разве поспоришь с судьбой?

Выйдя из метро, он решил пройтись пешком — всего-то три-четыре квартала, — но, завидев подходивший троллейбус, сел в него.

Двор оказался обычным. Помойка, бродячие кошки у мусорных баков, пустой в этот час стол для доминошников, любовно покрашенный любителями «забить козла» в голубенький цвет, чахлая растительность на газонах, двери подъездов со сломанными кодовыми замками. Войдя в подъезд, Иван поднялся на лифте и позвонил у двери квартиры.

В прихожей горел свет — это он видел через глазок, но никто не открывал. Почудилось, что за дверью раздался слабый шорох. Или только почудилось?

Купцов снова нажал на кнопку звонка и толкнул дверь — к его удивлению, она открылась.

Настороженно прислушиваясь, он нерешительно шагнул за порог, быстро обежал глазами пустую прихожую, висевший на стене яркий календарь с обнаженными красотками, шкаф, вешалку.

— Татьяна Васильевна? — позвал Иван.

Тишина. Слегка попахивает газом и такое ощущение, что рядом неведомая опасность. Сунув руку под пиджак, Купцов проверил, легко ли вынимается из кобуры оружие, и на всякий случай сдвинул предохранитель на затворе пистолета — он привык доверять своим предчувствиям.

— Татьяна Васильевна! — позвал он громче.

Тишина. Ни шороха, ни стука. Что тут могло произойти, почему она не откликается? Нет дома? Но тогда как же оставила открытой входную дверь? Ушла к соседке и сейчас вернется? Бывает же, что женщины берут друг у друга взаймы луковицу или соль? Но на кухне не слышно привычных легких шумов, обычно сопутствующих приготовлениям пищи, — не шкварчат на конфорках сковороды, не урчит, закипая, чайник, не булькает варево в кастрюльках.

Вытянув шею, Иван попытался заглянуть в комнату, потом сделал осторожный шаг. Ничего не произошло. Тогда, немного осмелев, он вошел и увидел разбросанные по полу вещи, выдвинутые ящики, опрокинутый стул — неужели воры?!

Услышав легкий скрип входной двери, он резко обернулся, сунув руку под пиджак и схватившись за рукоять пистолета. Дверь медленно закрывалась.

Выхватив оружие, Купцов метнулся в прихожую, ударом ноги распахнул дверь — никого! Выглянул на площадку — тоже никого. Сквозняк, что ли, заставляет дверь то открываться, то закрываться, а его, Ивана, дергаться? Вроде бы кто-то спускается по лестнице?

Он хотел побежать вниз, догнать, посмотреть, но в этот момент с кухни донесся слабый стон. Глухой, болезненный. Иван пошел туда.

В луже воды на полу лежала связанная бельевой веревкой Татьяна Ставич. Убрав оружие, Купцов наклонился над ней — слава богу, жива! Размотав стягивающие ее руки и ноги веревочные петли, он быстро подхватил женщину на руки, отнес в комнату и уложил на диван.

— Я скажу… Скажу, только не надо больше, — простонала Ставич.

— Что? Что скажете? — наклонился к ней Иван.

— Он уехал… С греком. — Она открыла мутные глаза и шепотом назвала адрес.

— Кто тут был? — пытаясь привести ее в чувство, спросил Купцов, но Татьяна опять потеряла сознание.

«Дела, как любит говорить мой друг Саша Бондарев, — выпрямился Иван, — глаз подбили, прижигали чем-то, открытая духовка на кухне. Уж не старые ли знакомые здесь побывали?»

Сняв трубку телефона, он позвонил дежурному по городу и в скорую…

Когда Купцов вернулся в управление, Бондарев уже был там. Покуривая казавшуюся маленькой в его толстенных пальцах папиросу, он сидел за столом, перелистывая бумаги. За окнами уже сгустились сумерки, уютно горела настольная лампа, и Ивану на миг почудилось, что случившееся недавно в квартире Ставич просто страшный сон или кадры из очередного фильма ужасов, вроде тех, что крутят в подвальчике, прозванном «Кабулом». Но, к сожалению, это не было ни сном, ни фильмом.

— Они были у Ставич, — опускаясь на диван и с удовольствием вытягивая уставшие от беготни по городу ноги, сообщил он Саше. — Выбивали из нее адрес Котенева.

— Выбили?

— Скорее всего, да! В квартире разгром, хозяйку пытали и били. Вызвал ребят из местного отделения и скорую.

— Адрес? — подался вперед Саша.

— Адрес знаю, — вздохнул Иван. — Назвала. Сейчас свяжемся, попросим проверить, действительно ли он там. Видишь, как дела поворачиваются? Успели опросить местных старух и соседей, вроде бы видели машину и троих, по приметам схожих с драконами.

— Весело, — покрутил головой Бондарев. — Надо было там засаду ставить.

— Куда уж веселее! Опять нас опередили и успели уйти. Когда я входил в квартиру, у меня было ощущение, что там кто-то прячется. Жаль, что нам пришлось расстаться, а то бы ты покараулил у дверей.

— Может, примерещилось? — успокаивая приятеля, предположил Саша.

— Откуда я знаю? — нахмурился Купцов. — Мало нас, понимаешь, мало! Техники не хватает, людей опытных, времени. И кто бы нам разрешил у нее засаду устраивать?

— Перестань себя мучить. Кстати, твой знакомый, ну, Борис этот, из видеобара, не обманул.

— Да? — оживился Иван. — Ты проверил?

— Проверил, помер Карла, то есть гражданин Дубов Артем Иванович. Все сходится.

— Опять обрыв ниточки? Нашли Ворону, но поздно, его успели убрать. Нашли Карлу, но тоже поздно, он успел помереть, — горько засмеялся Купцов. — Кто следующий? Уж не Котенев ли?

Услышав телефонный звонок, он поднялся с дивана и, подойдя к столу, снял трубку:

— Слушаю, Купцов!

— Ваня? — раздался в наушнике женский голос. — Привет, это Люба говорит.

— Какая Люба? — не сразу понял Иван.

— Из ресторана, помнишь? Заехать ко мне обещался, так я жду.

— Пришел? — еще не веря в удачу и боясь ее спугнуть, выдохнул Купцов. — Пришел или нет?

— Здесь. — Она засмеялась. Вместе с ее голосом долетал шум оркестра, звон посуды и сердитые женские голоса. — Я с кухни тебе звоню, не задерживайся.

— Сейчас буду, жди.

Положив трубку, Иван поглядел на Бондарева, внимательно прислушивавшегося к разговору:

— Звонила Сокина. Официантка, которую задержали с облигациями, украденными на квартире Котеневых. Тот, кто с ней расплатился этими облигациями, сейчас сидит в зале кафе.

— Едем. — Бондарев встал, открыл сейф. Убрал бумаги и достал из него кобуру с пистолетом.

— Я к Рогачеву. Надо взять машину, а ты позвони в отделение, пусть дадут ребят. Да, предупреди, что он может быть вооружен, жилеты пусть наденут. И нам бы не мешало, да только где их сейчас возьмешь, на ночь-то глядя?..

* * *

Лыков заявился к Жедю в тот момент, когда Витек поедал со сковороды жареную свинину. Пропустив стаканчик, он с урчанием закусывал — перегорели сегодня нервишки, надо подкрепиться, а то недолго и дистрофию нервной системы заработать, если не будешь хорошо питаться. Занятый мыслями о собственном здоровье, Жедь не забывал подливать себе водки — по его мнению, спиртное способствовало восстановлению равновесия духа лучше любых транквилизаторов и импортных лекарств. Пусть их глотает Европа, если у нее кишка тонка.

Выйдя на звонок в прихожую и открыв дверь, он с удивлением увидел Аркадия.

— Ты? — выковыривая пальцем застрявшее между зубов мясо, уставился на него Витек. — Случилось чего?

— Один? — заглянув в открытую дверь комнаты, вместо ответа, поинтересовался Лыков.

— Холостякую, — хохотнул Жедь, хлопнув себя по животу. — Соломенный вдовец, а что?

— Доедай и собирайся, — не терпящим возражений тоном велел Аркадий. — Я сейчас заезжал к Олегу, а его, дурака, нет дома. Шляется где-то. То ли загулял, то ли уже загремел. Давай, не лупай глазами, время не ждет.

Опустив глаза, Витек увидел в руках Аркадия сумку.

— Это чего? — кивнул он на нее.

— Жратвы на дорогу в «Таганском» купил, — проходя в комнаты, объяснил Лыков, — хорошо еще, стали ночные магазины открывать. А до этого на работу мотался.

— После всех дел? — недоверчиво прищурился Жедь. — И охота тебе на работу гонять?

— Охота, — усаживаясь в кресло и доставая сигареты, буркнул Аркадий.

Объяснять Витьку, что не следует оставлять в машине собранную информацию и программу, ни к чему — все одно не поймет. Ему чего попроще надо, а не про электронику. Да, созрело решение, все пустить побоку, кроме основного, поэтому он поехал на работу и, воспользовавшись еще действующим распоряжением начальства о свободном доступе к машине в любое время суток, изъял диски и дал монстру сигнал об уничтожении памяти.

Хватит, поиграли, теперь выход на финишную прямую — либо пан, либо пропал! Диски упакованы и лежат в сумке, там же «парабеллум» с патронами, белье, одежда, деньги и продукты. Документы в кармане, квартиру запер, ключи взял, свет и газ выключил. Заехал по дороге к Витьку на квартиру к Олегу Кислову, но того не оказалось дома.

«Ну и черт с ним, — спускаясь вниз, решил Аркадий, — обойдемся без него».

Путевка на выезд жгла карман, времени в обрез — надо добивать Котенева.

— Куда поедем? — набив полный рот, невнятно спросил Витек.

— К Мишке Котеневу, — усмехнулся Лыков.

— Чего? — Жедь с трудом проглотил непрожеванный кусок и ошарашенно выпучил глаза. — Соображаешь, чего буровишь? Какие поездки за тыщи верст?

— На машине. Выведешь свою лайбу и покатим. На чужой нельзя, засекут по дороге.

Витек сразу потерял аппетит. Меланхолично ковыряя вилкой в остывающей картошке, он прикидывал, как бы половчее отказаться от поездки — экие, однако, у Аркашки выверты. Поехали, и все!

— Куда же на ночь глядя? — все еще надеясь уговорить приятеля отказаться от бредовой затеи, промямлил Жедь.

— Зато трасса свободна. За пару-тройку дней управимся, еще поспеешь вернуться до приезда своих. Работа у тебя все равно не бей лежачего, по пути вывесишь табличку, что на базе, и все дела, — как о давно решенном и обдуманном, ответил Лыков. — Доедай живей, не делай культа из еды.

— Так я выпил! — сделал еще одну попытку Витек.

— Ночь на дворе, — нетерпеливо вздернул подбородок Аркадий. — Кому нужно проверять тебя? Потом проветришься. Собирайся.

— Может, самолетом? — прибирая со стола, несмело предложил Жедь. — Быстрее, а за бабки билеты перекупим в аэропорту. Ну, перекантуемся часа три и улетим, а?

— С этой дурой? — Лыков, приоткрыв сумку, показал «парабеллум». — Скажешь на контроле, что это машинка для делания дырок в дуршлагах? Там же нас как миленьких повяжут, а у Мишки Котенева без стволов делать нечего. Надо его потрошить, понял? У него все, иначе не уехал бы, а позволить опередить себя нельзя никому. Живей, Витя, поворачивайся. За ночь сколько отмахать успеем!

Жедь бестолково закрутился по комнате, хватая то одно, то другое. Выезжал он из города редко — разве к родне в деревню, но там совсем другое дело, там все тебе жена соберет и только заставит тащить тяжеленные сумки и чемоданы, а когда приобрел машину, просто ставил их в багажник. Тут едешь в неизвестное, и хорошо, если действительно уложишься в три дня, как обещает Аркашка. Но можно и не уложиться? Что брать: бритву, деньги, паспорт, старый тренировочный костюмчик, на всякий случай тапочки, запасную рубаху, сандалеты, прихватить из холодильника пару пива?

— Сумка где? — Не выдержав, Лыков начал помогать ему собираться. — Кидай навалом, потом разберем. Тачка твоя на ходу, не подведет?

Заметив выставленные Витьком из холодильника бутылки с пивом, он взял одну, зубами открыл пробку и, запрокинув голову, жадно припал губами к горлышку, высосав сразу больше половины содержимого.

— Пересохло в глотке, — отставив бутылку, пояснил он Жедю, — как от Таньки уехали, так и мотаюсь без передышки. Ключи от машины не забудь, возвращаться — плохая примета.

Витек, слушая его, прыгал на одной ноге, не попадая в штанину. Наконец он оделся, вышел на кухню, погремел там посудой и вернулся, держа в руках наган.

— Вообще я его в приемном пункте прячу, — убирая в сумку оружие, сказал он, — а сегодня не заехал. Жигуленка куда девать? Он тут стоит, в переулочке, к дому не решаюсь подъезжать.

— Доедем на нем до твоего гаража, — быстро сообразил Лыков, — там и бросим. Не боись, когда нашего миллионера выпотрошим, у тебя «мерседес» будет. Собрался? Пошли!

— Щас, записку своим оставлю, — роясь в буфете, в надежде отыскать карандаш и бумагу, откликнулся Жедь.

— Брось, сам раньше вернешься, — потянул его за собой Аркадий.

— Тогда присядем на дорожку.

Присели. Уходить Витьку не хотелось, и он в оставшиеся минуты все еще старался придумать что-то такое, способное заставить Лыкова отказаться от поездки. Но, как назло, в голове вертелись обрывки пустых мыслей о недопитом пиве и испорченном ужине, должной завтра прийти на приемный пункт стеклотары машине с ящиками, запропастившемся куда-то Олеге — хорошо, если тот действительно загулял, а вдруг повязали? Хотя когда его могли успеть повязать мильтоны, да и на чем бы ему сгореть за время, прошедшее после налета на квартиру Ставич? Втроем, конечно, поехать веселее, и Жедь предложил:

— Может, заедем еще разок к Кислову?

— Некогда, — отрубил Аркадий. — Время, Витя, дороже денег…

Пользовавшийся широкой популярностью в молодежной среде кабак, в который повадился ходить обладатель украденных на квартире Котенева облигаций, Ивану никогда не нравился. Шумный, бестолковый, похожий на зал ожидания вокзала, зажатый с двух сторон стеклянными стенами, полный пестро одетых, подвыпивших молодых людей, готовых затеять между собой скандалы или драки, он пользовался в среде милицейских работников дурной славой. Участковые, на чьей территории находился кабак, называли его с презрительностью «гадючником». Случалось, в «гадючнике» приторговывали наркотиками, предлагали на ночь девочек или прижимали в углу приезжего простака и обирали до нитки. Всякое случалось.

Днем там обычно сонно и тихо, подают пельмени с маслом и сметаной, а вечером зажигаются разноцветные фонарики над эстрадой, гремит оркестр — какая-нибудь малоизвестная, но исполняющая модные мелодии группа, распаренные официантки разносят вино и мороженое, оглушает музыка, ломаются друг перед другом танцующие и звенят бокалы, а на улице, даже в трескучие морозы, не убывает очередь желающих попасть внутрь. Еще бы, известное место — в центре города, на широком, продуваемом всеми ветрами проспекте, являющем собой памятник эпохи застоя, овеществленный в стекле и бетоне многоэтажных зданий различных министерств. А внизу сплошной чередой — витрины магазинов и агентств, парикмахерских и кабаков.

Купцов знал, что известный проспект имеет этажи не только над землей, но и под ней — вниз уходили лестницы, ведущие в царство длинных коридоров, облицованных серой бетонной плиткой, разорванной воротами складов, подсобных помещений, холодильников для продуктов. В этих коридорах-тоннелях, пробитых для хозяйственных нужд, свободно могли разъехаться два грузовика, а вдоль серых бетонных стен тянулись узенькие тротуарчики, на которых не разойтись двум пешеходам. Когда смолкал шум наверху, оживали тоннели, принимая машины с товарами, продуктами и выпуская из своего чрева тяжело осевшие мусоровозы. Проспект готовился к новому дню — суетному, колготному, с ненасытным урчанием кассовых аппаратов в огромных универмагах и универсамах, пересчитыванию сальных денежных купюр, кряканью мясников, разделывающих перемороженные туши, звону бутылок в ящиках, толпам народа, жару кухонь ресторанов, грому оркестров и последним всплескам «веселья», когда, уже за полночь, подгулявшие гости столицы дрались на улице из-за такси.

Сейчас предстояло задержание в известном злачном месте на проспекте, и Купцов, вспомнив давнюю историю, попросил двух оперативников из местного отделения спуститься вниз, в тоннель, и занять позицию у двери черного хода — когда имеешь дело с одним из драконов, подобная предосторожность отнюдь не лишняя.

К дверям «гадючника» подошли вчетвером. Швейцар, узнав «начальство», приоткрыл дверь, окриками отгоняя рванувшихся в образовавшуюся щель страждущих из очереди:

— Осади! Мест нету!

Не слушая оскорбительных выкриков, оперативники вошли в вестибюль. Около пустой вешалки курили две молоденькие девицы, другие толпились у дверей женского туалета, ожидая, пока смогут попасть в него, и Купцов подумал, что проектировщикам давно пора догадаться строить дамские комнаты вдвое, а то и втрое больше мужских, но кто у нас хочет думать о таких мелочах?

Нижний зал не работал — за стеклянными дверями темнота, смутно белели запятнанные соусами несвежие скатерти на столах, громоздились в углу сдвинутые стулья, мокро отсвечивал протертый влажными тряпками пол: время к полуночи — скоро закроют и верхний зал.

— Ключ от выхода через нижний зал у тебя? — обернулся Иван к местному оперативнику. — Выводить лучше там, чтобы не будоражить очередь.

— Ключ есть.

— Хорошо. Передай по рации, чтобы машину подогнали со двора, и подожди нас.

Поднимаясь на второй этаж в верхний зал, который почему-то именовался Красным, Купцов попытался представить, как все будет происходить. Они обсудили свои действия заранее, распределили роли, предусмотрели возможные варианты, но кто способен точно угадать будущее? Они не гадалки, да и те частенько ошибаются.

Еще у дверей уши заложило от децибелов оркестра — казалось, чем ближе час закрытия, тем громче он играет, словно подхлестывая публику: ну, веселись до упаду, пей, закусывай, прыгай под музыку, приглашай на танец тех, кого еще не успел пригласить, заказывай то, что еще не успел заказать, договаривайся, с кем проведешь сегодняшнюю ночь! Торопись, скоро пробьют куранты и кончится вечер!

Чуть поморщившись — он не переносил громкой музыки, — Иван пропустил вперед Бондарева и следом за ним вошел в зал. Саша сразу направился к стойке бара, откуда прекрасно просматривалось пространство, занятое столиками, танцующими парами и праздно шатающимися от одной компании к другой молодыми людьми. Купцов, лавируя между сновавшими с подносами официантками, начал пробираться к кухне.

Любу он заметил сразу — она стояла около декоративной стенки, скрывавшей раздаточную, и напряженно всматривалась в каждого входившего, видимо сгорая от нетерпения поскорее увидеть Ивана.

— Здесь? — подойдя к ней, с замиранием сердца спросил Купцов.

Еще бы, сейчас он увидит первого живого дракона, которого обязательно надо взять, причем тихо, без шума и скандала, не привлекая внимания посетителей.

— Да, — выдохнула Сокина, и лицо ее пошло красными пятнами от волнения. — Только я вас очень прошу, чтобы потом мне никаких неприятностей. Знаете, как бывает? Поможешь, а тебя начнут таскать по судам…

Торопливо и сбивчиво приговаривая, она показала ему глазами на столик около стеклянной стены. Иван медленно обернулся.

В компании с двумя девицами за столиком сидел рослый, широкоплечий парень в модной куртке бежевого цвета. Ничем не примечательное обычное лицо, даже симпатичное, без следов «злодейства», скорее усталое, несколько равнодушное, с легкой улыбкой на полных губах. Но это лицо Купцов узнал бы среди тысяч других. Лида Котенева потрудилась на славу — фоторобот, лежащий в кармане Ивана, был удивительно схож с оригиналом. Вот он, живой дракон.

— Вы не ошиблись? — отвернувшись, чтобы не выдать себя взглядом, на всякий случай уточнил Купцов. Кто знает, а вдруг это случайный человек, получивший от настоящих драконов облигации и расплатившийся ими с Сокиной?

— Да чтоб мне повылазило! — даже отшатнулась Люба. — Чего я, склерозная, что ли? Он это, он! Я его, паразита, на всю жизнь запомнила, не сомневайтесь!

У Ивана тоже исчезли сомнения — не может быть такого совпадения внешности этого парня с фотороботом. Случайности исключены. Котенева не могла придумать внешности человека, которого она никогда не видела, — у криминалистов имеются свои хитрости и приемы проверки. Значит, она описала и помогла составить фоторобот того, кто в числе других приходил к ней на квартиру с самочинным обыском. И этот человек здесь, в Красном зале.

Поблагодарив Любу, Иван пошел к бару. Встав рядом с Сашей спиной к залу, он объяснил ему, где сидит дракон.

— Девицы мешаются, — пробурчал Бондарев, поглядев на парня в бежевой куртке. — А он, кстати, совсем трезвый. Хмель не берет, что ли? Бутылок пустых на столе много, официантки убирать не поспевают.

— Сухое пьют, — потягивая из стакана минералку, откликнулся Купцов. — Вместе пойдем или я один?

— Давай как договорились, — расстегивая пиджак, ответил Саша. — Я прикрою выход, тяни его ко мне и смотри за руками.

— Ладно. — Поставив на стойку стакан, Иван направился к столику, за которым расположился Олег Кислов, еще не зная, что тот уже обратил внимание на Сокину и беседовавшего с ней мужчину.

Опасность Олег почувствовал в тот момент, когда незнакомец, расставшись с официанткой, направился к стойке бара — почудилось нечто знакомое в его манере держать спину, повороте головы, цвете и покрое пиджака. Возникло ощущение, что он его уже где-то видел, причем не так давно. Но где? Уверенная походка, широкие, чуть сутулые плечи…

И словно ударило — когда он выбирался из квартиры Ставич, этот человек стоял спиной к нему в комнате!

«Продала, сука, торговая падаль! — ожгла мысль. — Точно, официантка настучала! И зачем я, дурак, дал ей облигации? Говорил же Лыков, что гулянки до добра не доведут!»

Сразу все встало на свои места — наверняка официантка попалась с облигациями, ее допросили и велели позвонить, когда он придет. Она позвонила, и теперь тут появились ребята из милиции. Надо же было совершить еще одну глупость, снова завалившись в этот проклятый кабак?! Но что сейчас толку казнить себя за недостаток ума, опыта и хитрости, потеть от страха и беспомощно оглядываться, когда уже идут к его столику?!

На лестницу не прорваться — там, недалеко от выхода, стоит второй милиционер, а этакого громилу не сбить с ног и не отпихнуть в сторону. Бросаться в окно — безумие — стекло толстенное, его не выбить, а внизу асфальт и наверняка другие милиционеры, а как только вывалишься наружу, это привлечет массу любопытных и они не дадут уйти.

Стрелять? Под курткой спрятан пистолет с полной обоймой, но что это даст? Захватить в качестве заложницы одну из подсевших к его столику проституток и, приставив ей ствол к виску, попробовать пробиться к выходу? А что и кто ждет внизу? Не пришли же они сюда вдвоем, могли оставить еще несколько человек в вестибюле.

Лихорадочно соображая, как вырваться из западни, Олег медленно поднялся из-за стола, не обращая внимания на недоуменные взгляды девиц, моргавших густо намазанными тушью ресницами.

— Ты чего? — спросила одна, доливая в свой бокал вина.

— Знакомого встретил? — хихикнула вторая.

Мужчина, которого он видел в квартире Ставич, неумолимо приближался. Его глаза, казалось, совершенно не смотрели на Кислова, но тот готов был поклясться, что незнакомец чутко сторожит каждое его движение.

«Обученный, — мелькнуло у Олега в голове, — пистолет не успею достать, он выстрелит раньше».

Захотелось завыть от отчаяния. Зачем он так глупо попался, решив залить винцом нервную дрожь после поездки к любовнице Котенева и воспоминания о пытках в газовой духовке? Правильно говорят — благими намерениями дорога в ад вымощена.

И тут вспомнилось, что за кухней есть лестница, ведущая вниз, а в конце ее стеклянная дверь в дюралевом переплете, за которой подвалы — роскошные подвалы проспекта, с тоннелями, ползущими по ним грузовиками. Можно уцепиться за кузов и выбраться на улицу. Там нет любопытных, там наверняка не караулят милиционеры, там свобода!

Толкнув развалившуюся на стуле проститутку, наступив ей на ноги и не слушая рассерженных воплей, Кислов рванулся и побежал через зал к декоративной стенке, скрывавшей прилавок раздачи. Скорее! Плевать на опрокинутые стулья и крики за спиной, плевать на разбитые фужеры и тарелки, скорее, скорее!

Сбив с ног официантку, выносившую в зал уставленный бутылками тяжелый поднос, он перемахнул через стойку раздачи и бросился бежать — мимо огромных, пышущих жаром плит, противней с мясом, кипящих котлов, потных женщин и мужчин в белых поварских куртках, мимо разделочных столов с горками нарубленных овощей, пустых ящиков и электрических мясорубок, — одержимый одним стремлением: выбраться к лестнице, ведущей в подвал.

Оглянувшись, он увидел, что незнакомец бежит за ним, а с другой стороны, пытаясь отрезать от черного хода, с удивительной для его комплекции быстротой продвигается второй милиционер.

Развернувшись, Олег подпрыгнул и ударил ногой по огромному баку, в котором шипело и булькало какое-то варево. Бак накренился и грохнулся на выложенный керамической плиткой пол. Рванулась вверх струя пара, тут же превратившаяся в душное облако, расплескалась горячая жижа, и Купцов едва успел отпрянуть в сторону, чтобы не обжечься.

А Олег уже понесся дальше, все опрокидывая на пути, топча помидоры и мясо, скользя на капусте и картофельном пюре, перепрыгивая через котлы с водой и колоды для рубки туш.

Бондарев, успев заметить, куда бросился бежать парень в бежевой куртке, заторопился к кухне, поняв, что Иван не успеет перехватить дракона. Публика в зале еще не осознала, что происходит, а с кухни уже доносились крики и грохот разбитой посуды.

Саша видел, как Купцов, вынырнув из молочно-белого облака пара, перепрыгнул через лужу кипятка и побежал вдоль стены, стремясь опередить дракона и раньше оказаться у лестницы, ведущей к черному ходу. Если преступник затеряется в тоннелях-коридорах, сумеет обмануть или устранить со своего пути оперативников из местного отделения, то потом придется искать его в лабиринтах подземелий. А это дело гиблое — попробуй обшарь их! Суток не хватит.

И все же Бондарев не успел — когда он подбежал к лестнице, бежевая куртка уже мелькнула внизу и донесся дробный стук каблуков по ступеням. В один прыжок преодолев расстояние до нижней площадки, Бондарев увидел дракона около сделанной из толстого матового стекла двери. Затравленно оглянувшись, тот отступил назад, намереваясь плечом высадить стекло.

Саша рывком бросил вперед свое сильное, большое тело и, ударив парня ногами в спину, сбил его на пол. Навалившись на противника, Бондарев перехватил его запястье, вывернул руку и надел на нее браслет наручника. Подтянув другую руку, защелкнул замок браслетов и рывком поставил дракона на ноги. Обыскал задержанного, вытащил у него из-под куртки пистолет. Он ожидал увидеть «парабеллум», но это был ТТ.

Подбежал запыхавшийся Иван и открыл дверь черного хода:

— Выводи к машине, а я поднимусь. Там на кухне еще разобраться надо. Без меня не уезжайте…

Домой Купцов возвращался под утро. В машине укачивало, глаза слипались и клонило ко сну. В приоткрытый ветровичок врывался холодный ветер — казалось бы, еще считаные дни назад стояли теплые ночи, а уже засвежело.

Промелькнет бабье лето, отпылают пурпуром калины и клены, упадет жухлый лист, набрякнут от дождей проселки, водостоины на лугах и лесных тропах. Надо бы до дождей все же выбраться и побывать на могилке у деда, а то мучает и мучает раз за разом все тот же сон.

Иван устало откинул голову на высокую спинку сиденья — сегодня он, пожалуй, сделал все, что мог. Теперь известны фамилии и адреса драконов, дежурные оперативные группы выехали на их задержание. Конец банде, конец дела, и дал бы Бог, чтобы не было такого следующего.

Как хочется подремать, но в ушах стоит истеричный, надсадный крик задержанного:

— Не убивал! Не убивал я!.. — тонкий, почти женский голос насмерть перепуганного человека, которому теперь предстоит отвечать за свои дела.

Как он кричал! И крик затихал в глубине долгих, по-ночному пустых коридоров Петровки…

Глава 4

Хорошо поставленный, чуть осипший от напряжения голос солидно вещал через мегафон:

— Дорогие гости столицы! Вас приглашают на экскурсию по достопримечательным местам нашего прекрасного города. Автобус подвезет вас к Ваганьковскому кладбищу, где вы сможете посетить могилы Высоцкого и Есенина, а потом мы отправимся на Новодевичье кладбище, где вам покажут могилу Хрущева и других известных деятелей. Автобус отходит через полчаса…

Проходя мимо большого комфортабельного красного «Икаруса», Иван поглядел на вещавшего в мегафон мужчину — к его искреннему изумлению, им оказался негр, одетый в потрепанные джинсы и отечественную курточку.

«Наверное, из „детей фестиваля“», — подумал Купцов, на глазок попытавшись определить возраст чернокожего диктора, в курчавых волосах которого уже пробивались седые пряди.

— После экскурсии обедаем в нашем кооперативном кафе, — подмигнув Ивану, сообщил негр.

«На чем только не делают бизнес. Ничего святого, даже усопшим не дают покоя», — усмехнулся Купцов.

В зале аэропорта, как всегда, многолюдно — объявляли прибывающие рейсы, пассажиры получали багаж, толпились у окошечка справочной и у стоек регистрации отлетающих. Иван остановился, высматривая Сашу Бондарева. Мимо прошел полный мужчина в дорогом костюме, важно шествуя впереди живописной группы клерков, почтительно несущих за ним коробки с «шарпами» и «тошибами». Его потное узкоглазое лицо недовольно морщилось.

— Не могли машину подать к трапу, — выговаривал он сопровождающим, — все-таки начальник прилетел.

— Да, да, неприятная заминка получилась, — угодливо соглашался семенивший рядом с ним клерк. — Как поездочка, Джума Юнусович?

— Нормально, — важно ответил толстяк и вышел в предупредительно открытые перед ним двери.

Наконец заметив Сашу, возвышавшегося над толпой, Иван заторопился к нему. Зарегистрировались и вышли на поле через служебный коридор. Смеркалось, зажгли прожектора, осветившие бетон взлетных полос и самолеты, готовящиеся подняться в небо. От света голубоватых прожекторных лучей показалось еще темнее, особенно там, где летное поле кончалось и стоял редкий лесок.

Их места оказались в хвосте. Пристегнулись, стюардесса сообщила, кто пилотирует самолет и сколько времени займет полет. Потом машина начала выруливать на полосу, разгоняться, двигатели заревели, и Купцов почувствовал, что оторвались от земли. Самолет начал стремительно набирать высоту. Прикрыв глаза, Иван вжался в кресло, стараясь не думать о том, что от страшной бездны внизу его отделяет только тонкий пол салона.

Открыв глаза, он поглядел в иллюминатор — внизу россыпью огней, медленно превращающихся в одну большую пульсирующую световую точку, уплывал назад город.

— Нас встретят? — вспомнив толстяка и сопровождавших его клерков, спросил Купцов.

— Обещались, — устраиваясь поудобнее, буркнул Саша. — Надеюсь, мы раньше Лыкова и Жедя прибудем.

— Посмотрим, — протянул Иван.

Задержание Олега Кислова позволило многое выяснить — стала понятна роль погибшего Анашкина, определился состав и число преступников, входивших в группу драконов, но оперативные работники, выехавшие по адресам Жедя и Лыкова, вернулись ни с чем — и Витек и Аркадий исчезли.

На следующий день соседка Жедя по лестничной площадке рассказала, что к тому поздно вечером приходил молодой человек — она как раз решила вынести мусор во двор, поскольку мусоропровод опять засорился, а дождаться, пока его прочистят, так вся квартира зарастет грязью, — но, приоткрыв дверь, увидела незнакомца, поднимающегося по лестнице, и не рискнула выходить. В щель она видела, как он позвонил в дверь квартиры Жедя и вошел. По описаниям соседки выходило, что это мог быть только Лыков.

Все та же соседка, оказавшаяся кладезем информации, сообщила, что, возвращаясь с пустым ведром к подъезду, она видела, как Жедь и незнакомец садились в светлые «жигули». Номер, конечно, не запомнила — ей это ни к чему, — а вот что они были с сумками, заметила.

— Интересно, — помолчав, Иван снова обратился к Бондареву, погрузившемуся в чтение толстой книги, — почему Котенев поехал именно туда, а не в другое место?

— Узнаем, — прикрыв книгу, зевнул Саша. — Ставич не говорила?

— Она, похоже, ничего не знает о его делах. Рассказывала, что он обещал уйти от жены, да все никак не решался, а потом вдруг приехал с чемоданом и портфелем. С ними же и убыл на отдых.

— Как у нее состояние, ничего?

— Врачи сказали, опасности нет. Не исчез бы только наш любезный Михаил Павлович.

— За ним местные товарищи приглядывают, — снова зевнул Бондарев. — От драконов всего можно ждать, не зря же они отправились на машине? Видимо, не могли на самолете. Боялись контроля.

— Только к Котеневу ли они поехали? — грустно усмехнулся Иван.

— Больше некуда, — резонно возразил Саша, — зачем же они из Ставич адрес выбивали, если не собирались повидаться с Михаилом Павловичем?

Иван не ответил — прикрыв глаза, он думал о том, что разговор с Котеневым теперь будет другой и интересно, как отреагирует Михаил Павлович на показания Хомчика? Но больше беспокоили Лыков и Жедь — драконы! Он уже видел их фотографии. Лысоватый, одевавшийся в милицейскую форму, и есть Виктор Жедь, а главарь, выдававший себя за следователя, — Аркадий Лыков. Ориентировка об их задержании дана, но задержат ли их на пути к убежищу Котенева?..

Дом, куда привез Котенева хитроумный грек, Михаилу Павловичу понравился — двухэтажный, просторный, с двумя верандами, большим холлом и низким сводчатым подвалом, полным припасов. Вокруг тенистый сад, через него бежит ручей, играя камушками и тихо журча непонятные людям песенки о далеких горных ледниках, где под солнцем тает снег, отдавший ему свою прохладу.

И комнаты удобные — с окнами во всю стену, отделанными деревом потолками и резными дверями. На полу красивые ковры, удобная мебель, приличная библиотека, не говоря уже о магнитофонах, телевизорах японского производства и видео. Наслаждайся: отдыхай, вкушай яства, приготовленные приходившей помогать по хозяйству старухой, похожей на старую ведьму из сказок Гофмана. Когда Михаил Павлович увидел ее в первый раз, то чуть не вздрогнул — вся закутана в черное, и не понять, где платки, где юбки, а где кофты, и из этих черных тряпок торчит кривой нос и поблескивают карие глаза, не по-старчески острые, внимательные.

Старухину стряпню он попробовал тоже с опаской и недоверием, но ведьма оказалась кулинарной кудесницей — так вкусно Котенев еще никогда не ел. Какая из ее рук выходила рыба — сдобренная специями, ароматная, нежная, тающая во рту; а какое было мясо — что жареное, что тушенное с овощами, что сваренное в супах! Каждый день новые блюда, прекрасные напитки, полные фруктов хрустальные вазы, стоявшие на столах в каждой комнате. Через неделю Михаил Павлович заметил, что брюки стали сходиться на поясе с трудом, и начал бегать по утрам. Впрочем, не так уж жали брюки, была и другая причина для пробежек.

В первые же дни он понял, что вынужден пребывать в гостеприимном доме как в роскошной тюрьме, — Лука не отходил от него ни на шаг, а когда Котенев решил прогуляться, мягко, но очень настойчиво посоветовал не делать этого, особенно в одиночестве. Прогулки следовало совершать только в компании Александриди и по избранным им маршрутам. О том, чтобы дать Татьяне телеграмму или позвонить, нечего думать. Телефон в доме был, но он стоял в комнате грека, которую тот запирал на ключ, а по приезде он сразу предупредил: никаких звонков, писем, телеграмм — никто не должен знать, где проводит отпуск Котенев.

— Так надо, — придав лицу многозначительное выражение посвященного в таинства, недоступные другим людям, сказал Лука.

Пришлось скрепя сердце согласиться. Заветный кейс Михаил Павлович засунул в шкаф, а пистолет носил при себе, на ночь кладя оружие под матрас. Рубашки и костюмы он развесил на плечиках, а из портмоне выгреб мелочь и завязал ее в узелок из носового платка, спрятав тяжелую «колбаску» в плавки, — играть в детектив так уж играть.

Утром он выбежал в трусах на участок и пригласил уже поднявшегося грека пробежаться, чтобы скинуть лишний жирок. Лука вставал на удивление рано, словно совсем не ложился — чуть не до рассвета читал или смотрел видео, болтал с кем-то по телефону то на русском, то на каком-то непонятном гортанном языке, — а утром выйдешь в холл, так он уже там: свеженький, чисто выбритый, приветливо улыбающийся, пахнущий дорогим одеколоном. Иногда у Михаила Павловича появлялась мысль о двойниках — один Лука спит, а другой в это время бодрствует. Но двойника не было.

— Бегать? — критически осматривая экипировку Котенева, усмехнулся грек. — Нет, увольте. А вы, если хотите, пожалуйста. Только недалеко и недолго. За участком есть приличная дорога, можете порезвиться там.

Михаил Павлович кивнул и выскочил за калитку. Он был в трусах и кроссовках, даже без майки, а на голове легкая велосипедная кепочка. Лука проводил его взглядом и остался ждать возвращения гостя на веранде. Котенев был более чем уверен, что Александриди засек по часам время, чтобы определить, сколько бегал поднадзорный. В том, что он поднадзорный, Михаил Павлович уже не сомневался.

«Ну и пусть, — припуская по дороге, подумал он. — Пока наши планы совпадают, я готов потешить хозяев. Мне надо пересидеть в тиши смутное время, а потом посмотрим. Если захочу уйти, то Лука невелика преграда, отодвинем».

Побегав, он свернул в проулок между домами и, выбравшись на проезжую дорогу, остановил какого-то местного смуглого парня, расспросив его, где находится почта и можно ли оттуда позвонить в Москву из автомата. Получив утвердительный ответ, Михаил Павлович побегал еще с полчасика и, вернувшись, сразу отправился под душ.

Плескаясь под струями теплой воды, он усмехался, вспоминая, как нервно вышагивал из угла в угол веранды Лука, обеспокоенный долгим отсутствием гостя. Ничего, пусть икру помечет, ему полезно, больше желчи стечет.

День прошел как обычно, а на следующее утро Котенев снова выскочил за калитку в трусах, уже не спрашивая разрешения грека. Добежав до знакомого проулка, он быстренько отыскал почту и позвонил Татьяне. Успел сказать свой адрес, что любит и соскучился, попросил взять отпуск и поехать к родителям, обещал позвонить еще. Как выяснилось, звонок он сделал вовремя. Когда вернулся на участок, там стояла машина и потные парни выгружали какие-то железки, обернутые в промасленную бумагу. Покосившись на них, Михаил Павлович поспешил в душ. Потом завтракали, а после кофе и фруктов Лука повел его в сад и показал полностью оборудованную спортивную площадку с тренажерами — все красиво, компактно, подобрано со знанием дела.

— Мое упущение не подумать о физическом развитии гостей, — взяв под руку Котенева, ворковал грек, — гиподинамия губительна, а вам не следует маячить в городке и мозолить чужим глаза, тем более в трусах. Здесь это не принято. Можете пользоваться тренажерами, а пробежки придется прекратить. Так надо.

Михаилу Павловичу захотелось дать греку в ухо, и он едва сдержал желание, подавив его и изобразив на губах признательную улыбку:

— Я вам так благодарен. Конечно, вы, как всегда, правы и удивительно предусмотрительны.

«А позвонить я успел, — ехидно подумал он, возвращаясь в дом. — И ты, голубчик, не уследил. Нет, не уследил».

На душе стало весело — не так уж все плохо и страшно, стоит, наверное, сделать вид, что все принимаешь и исполняешь, отдохнуть, набраться сил, а потом уйти, когда придет время. А оно придет! Захотелось запеть, как в детстве: «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел…»

— Чего это вы развеселились? — подозрительно покосился на него Александриди. — Радуетесь? Чему?

— Прекрасные тренажеры, — улыбнулся Михаил Павлович. — Ну а рыбалку устроите? Знаете, с ночевкой, костром, душистой ухой. Отдыхать так отдыхать. Или даже лучше охоту. Здесь есть на кого охотиться?

— Есть, — буркнул грек. — На кого охотиться, везде есть. Я подумаю, посоветуюсь.

«С кем?» — чуть не вырвалось у Котенева, но он вовремя прикусил язык. Зачем настораживать подозрительного грека.

— И еще хорошо бы купаться. Здесь есть где?

— Не устраивает душ? — поднимаясь на веранду и перебирая лежавшие на столике видеокассеты, недовольно проскрипел Лука.

— Хочется живой воды, — устраиваясь в кресле и ожидая сеанса, ответил Михаил Павлович. Фильмы у грека были интересные, многие доставляли истинное удовольствие.

— За дорогой, сзади дома, есть озеро, — включая телевизор, сообщил Александриди. — Думаю, можно купаться. Вы как хотите, утром или вечером?

— Лучше утром.

Посмотрели американскую музыкальную комедию о похождениях двух братьев-джазменов, старавшихся заработать деньги для воспитавшего их приюта. Потом обедали на другой веранде, где закутанная в черное ведьма собрала на стол. Отобедав, немного соснули в своих комнатах; поднявшись, попили чаю, поиграли в нарды, до которых Александриди был большой охотник, — играя, он заводился, пыхтел, лицо краснело, и каждый проигрыш огорчал его так, словно он отдавал последнее.

Гулять пошли вместе — жара немного спала, воздух, казалось, напоен ароматами, и грек, довольный сегодняшним выигрышем, сам отвел Котенева к озеру.

Вернулись к ужину. Поели, покурили, поболтали о пустяках, посмотрели телевизор и разошлись по комнатам. Михаил Павлович разделся и, задернув противомоскитный полог, зажег бра над изголовьем — решил почитать перед сном. В наступившей тишине было слышно, как прошаркала по плитам дорожки ведьма в черном. Где-то, наверное в соседнем доме, играло радио, а Котенев вдруг подумал: странно, что в таком доме не держат сторожевой собаки. Не похоже, чтобы здесь постоянно жили, хотя все содержится в образцовом порядке. Может быть, когда нет гостей, здесь постоянно живет сторож и у него есть собака, а сейчас его вместе с ней убрали, чтобы не глазел на неположенное и сам не вертелся перед гостями?

За стеной в комнате Александриди тихо зазвонил телефон. Потом послышался приглушенный голос грека.

«Опять докладывает, — лениво поворачиваясь на другой бок, подумал Михаил Павлович. — Дисциплинированный».

Вскоре глухо прозвучали по коврам шаги Луки. Через минуту он без стука вошел в комнату Котенева, присел на край постели. Лицо у грека было озабоченным.

— Что читаете? — Видимо оттягивая начало неприятного разговора, он близоруко сощурился, разглядывая обложку книги. — История инквизиции? Охота на ночь глядя забивать голову кошмарами давно прошедших веков? В наше время своих неприятностей хватает.

— Ладно, не крутите, — приподнялся на локте Котенев. — Выкладывайте, что там еще приключилось?

— Так, — отвернулся грек. — Завтра мы должны уехать.

— Куда? — Михаил Павлович сел, опустив босые ноги на пол.

— Недалеко, — уклончиво ответил Александриди. — Однако надо заранее собраться, приготовить вещи и машину.

— Вещи готовлю я, а машину вы? — Котенев вспомнил, что, когда они прилетели, их никто не встречал, но у здания аэропорта стояли «жигули»: новенькие, с полным баком и документами в перчаточном отделении. Открыв багажник, грек вытащил из него ключи и, погрузив вещи, по-хозяйски уселся за руль. Привез гостя в этот дом, а машину поставил в гараж.

— Вы готовите и собираете свои вещи, — поднялся Александриди. — Завтракаем и выезжаем. Дорога не утомительная, не беспокойтесь.

— Что случилось, вы можете мне, наконец, сказать? — Не давая ему уйти, Котенев ухватил грека за руку, заставив снова сесть на постель.

— Сами подвели себя, — высвободив руку, ответил тот. — Звонили в Москву? Я же просил этого не делать! После вашего отъезда мы сняли охрану, и преступникам удалось узнать у Ставич адрес, где мы находимся. Они могут появиться здесь, а следом за ними и милиция, серьезно взявшая их в оборот. Вы же не хотите встретиться с Московским уголовным розыском или БХСС?

— Нет, — помотал головой ошарашенный Михаил Павлович. Ну и система оповещения у Курова!

— И я не хочу, — снова встал Лука. — Поэтому перебазируемся и продолжим наш отдых, но… без фокусов! Ваша безопасность зависит от нас. Понятно?

— Вполне, — заваливаясь на кровать, мрачно ответил Михаил Павлович. — Можете не сомневаться.

— Спокойной ночи. — Грек прикрыл за собой дверь.

Заросший щетиной Витек устало крутил баранку, напряженно вглядываясь через лобовое стекло — где тут особняк, в котором обосновался Котенев? Пора бы уже ему показаться, но вдоль шоссе тянутся сады, глухие заборы, журчат арыки с несвежей водой и поднимается за машиной тонкая, как пудра, красноватая пыль, оседающая на листве придорожных кустов. Солнце стоит высоко, хотя еще рано, и припекает просто спасу нет, а внутри салона как в парилке — хоть снимай с себя одежду и сиди голышом. Рубаха прилипает к мокрой спине, в ботинках хлюпает, и Жедь недолго думая разулся.

Сзади, разморенный жарой, полудремал Аркадий, откинув голову на спинку сиденья — маетно, душно, а выпьешь воды, так она тут же выходит из тебя потом. Сменяя друг друга, они гнали машину почти без остановок, и вот цель их нелегкого путешествия близка.

— Вон, гляди, — едва шевеля пересохшими губами, просипел Витек.

Лыков встрепенулся, потер кулаками слезившиеся глаза и поглядел вперед. Там, утопая в зелени, стоял двухэтажный дом с застекленными верандами.

— Точно? — растирая щеки ладонями, чтобы окончательно прогнать сон, с сомнением переспросил Аркадий.

— Улица, номер дома, все сходится, — ответил Жедь.

— Не останавливайся! — зашипел Лыков. — Езжай вперед.

Витек послушно прибавил скорость и, чуть повернув голову, с недоумением буркнул:

— Передумал, что ли? Зачем тогда в такую даль тащились? Бензин прожигать?

— У нас номера московские, — почти прилипнув к стеклу и внимательно рассматривая дом, где должен жить Михаил Павлович, объяснил Лыков. — Увидеть могут, а нужна внезапность, испуг. Он ведь полагает, что никто до него здесь не доберется. Давай вдоль улицы, до первого поворота, — и сворачиваем. Поглядим, может, удастся подобраться с задворков? Только бы собаки не было.

— Вроде будки не видно.

— Черт их маму знает, это тебе не подмосковная деревня, — продолжая рассматривать дом уже через заднее стекло, откликнулся Аркадий, — у них все может быть совсем по-другому, не как у нас. И вдруг он там не один?

Пропылив по длинной улице, свернули, и машина, рискуя завалиться в канаву, подпрыгивая на колдобинах и комьях засохшей грязи, покатила по проулку. На перекрестке с грунтовой дорогой — узкой, покрытой толстым слоем пыли — Жедь притормозил и, обернувшись, предложил:

— Хочу дальше вперед проехать. Там, похоже, есть спуск к кустам. Оставим машину и пешком.

— Валяй, — согласился Лыков.

Через пять минут остановились среди зарослей. Жедь обулся, вышел из машины и достал из багажника сумки. Аркадий вынул из них оружие.

— Пойдем снизу, — пряча «парабеллум» под курткой и засовывая запасную обойму в карман, распорядился он. — Поднимемся по тропинке и через забор. Если собака, ты в нее стреляй, а я сразу в дом. Все, пошли.

— Перекусить бы не мешало, — запирая дверцы машины, напомнил Витек. — Десять минут или полчаса дела не решат.

— Потом перекусим, — оборвал его дрожавший от нервного возбуждения Лыков. — Перекусим по дороге, когда уберемся отсюда. Со спокойной душой и пищеварение лучше. Пошли, не тянись!

Вздохнув, Жедь поплелся следом за Аркадием к тропке, ведущей к домам. Шли молча, стараясь держаться в тени. Сверху, казалось, падали не солнечные лучи, а раскаленный металл, придавливавший своей тяжестью к пересохшей от зноя земле — серо-красноватой, потрескавшейся без влаги. Не дойдя нескольких шагов до дороги, Лыков остановился.

— Видишь? — притянув ближе к себе мокрого от пота Жедя, прошептал он, как будто тут их кто-то мог подслушать.

— Чего? — не понял тот. Лысину ему успело напечь, и от непривычной жары, бессонных ночей и усталости перед глазами плыли радужные пятна, мешая смотреть. Очки, что ли, пора заказывать?

— Да не туда смотришь, — повернул его голову Аркадий. — Тачка у забора стоит. Засек? До других домов далеко, если будешь стрелять в собаку, не услышат. Вон, вон, гляди, мужик около машины вертится.

— Это не Котенев, — приглядевшись, определил Витек.

— В общем, так, — приказал Лыков, — идем к дому и перелезаем через забор. Я беру на себя этого мужика, а ты собаку. Потом сразу в дом.

Подтолкнув Жедя вперед, он следом за ним, чуть пригнувшись, чтобы их не заметили раньше времени, перебежал через дорогу и, чуть отдышавшись в кустах около забора, перемахнул через него на участок. Рядом тяжело спрыгнул Витек и настороженно прислушался: не раздастся ли злобный собачий лай?

— Похоже, нет собачки? — Растянув в улыбке рот, Жедь ладонью смахнул пот со лба.

— Заходи справа, — выхватив оружие, велел Лыков, — пока я не появлюсь у него за спиной, не высовывайся. Давай!

Витек, стараясь не шуметь, полез через кусты. Аркадий крадучись пробирался ближе к машине. В доме не раздавалось никаких шумов, и это его успокаивало. Возившийся у «жигулей» мужчина тоже не проявлял беспокойства — повернувшись спиной к Лыкову, он ставил в багажник тяжелую сумку. Незнакомец — седоватый, одетый в светлые брюки и рубашку с коротким рукавом — поднял руку, намереваясь захлопнуть крышку багажника, и в этот момент Аркадий, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, приставил к его спине ствол «парабеллума»:

— Не двигайся!

Незнакомец застыл. Пальцы руки, лежавшей на крышке багажника, чуть заметно вздрогнули, лопатки под тонкой тканью сошлись, как при ознобе, и снова раздвинулись.

— Что вам нужно? — глухо спросил он.

— Кто в доме? — с нетерпением ожидая появления Жедя, спросил Аркадий. Где этот лысый придурок, заблудился, что ли?

— Никого. Я могу опустить руки?

— Стой так! — На всякий случай Лыков провел свободной рукой по одежде незнакомца. Оружия у того не оказалось.

— Где Котенев?

— Его нет, — ответил незнакомец, и в это время перед капотом машины наконец-то появился Витек с наганом в руке.

— Лихо! — присвистнул незнакомец и попробовал обернуться.

Аркадий рубанул его рукоятью пистолета по шее и, подхватив обмякшее тело, прикрикнул на Жедя:

— Веревку давай!

Тот суетливо вытянул из брюк ремень и протянул его Лыкову. Связав незнакомцу руки, они запихали его в салон «жигулей» и захлопнули дверцы.

— В дом! — Лыков бросился к особняку. Сзади, тяжело топая по плитам дорожки, бежал Витек.

Ударом ноги распахнув дверь, Аркадий ворвался на веранду — никого. Работает стоящий на тумбочке цветной телевизор, мелькают на экране кадры какого-то зарубежного фильма — пляшут полуголые женщины в платьях с декольте пониже спины, а среди них пританцовывает, сияя своей знаменитой улыбкой, Адриано Челентано.

Лыков метнулся в комнаты — открытые дверцы шкафов, неубранная постель, чемодан у кресла. Он побежал в другую комнату — там тоже никого, но стоит еще одна кровать. Значит, их двое — незнакомец, возившийся около машины, и Котенев? Но где Михаил Павлович?

Жедь уже успел сбегать на второй этаж и подергать запертую дверь подвала. Вернувшись на веранду, он зло сплюнул и рухнул в кресло, жалобно скрипнувшее под его тяжестью.

— Провалился, зараза! — имея в виду Котенева, сказал Витек в ответ на вопросительный взгляд Аркадия и налил себе воды из стоявшего на столике сифона. Жадно выпил и, широко размахнувшись, грохнул хрустальный стакан об стенку, вымещая злобу.

Лыков нервно дернул плечом и, широко расставив ноги, уставился за окно — ухоженный сад, бегущий по камушкам ручеек, гнущиеся под тяжестью плодов ветви, уютный гамак в тенечке, кажущаяся неправдоподобно яркой трава на лужайке, чисто подметенные дорожки, выложенные каменными плитками. Но где же Котенев?!

В комнатах две смятые, неубранные постели, незнакомец готовил к поездке машину, укладывая в багажник сумки, на полу одной из комнат стоит закрытый чемодан — может быть, открыть его, выпотрошить, поглядеть, какие там вещи? Попытаться определить по их размеру, кому они принадлежат? Тому, кто лежит связанным в машине, или Михаилу Павловичу? Где он, черт бы его побрал?

Неужели все зря — риск, нападения на квартиры, общение с машиной, кража тетради, убитый Анашкин, пытки Ставич, дорога сюда без сна и отдыха?

Проведя рукой по небритой щеке, Аркадий поймал себя на мысли, что он может не выдержать новой гонки за сокровищами, как по воле злого рока постоянно ускользающими от него вместе с Котеневым. Не заколдован же он на самом-то деле, не могут же ему помогать потусторонние силы, постоянно отводя опасность?

И тут Аркадий понял, что он не в силах заставить себя успокоиться, не в силах избавиться от дрожи, а к горлу подкатывает комок, и хочется с разбегу удариться об стену головой и завыть дурным голосом от отчаяния — конец всем мечтаниям! Котенев опять ушел!

Сзади раздался звон. Лыков резко обернулся — Жедь выпил еще один стакан воды и запустил им в стену.

— Перестань, — брезгливо поморщился Аркадий.

— Пожгу все тут, — плюнув на пол, прямо на роскошный ковер, мрачно пообещал Витек. — Оболью бензином из ихней тачки и пожгу!

«Правда подожжет», — отстраненно подумал Лыков, отворачиваясь к окну и бездумно скользя взглядом по пышной зелени.

И тут сердце его радостно дрогнуло и забилось быстрее — на дорожке, ведущей к дому, показалась знакомая фигура с полотенцем через плечо. Неужели?

— К двери! — свистящим шепотом приказал он Жедю. — Скорее! Он идет сюда!..

— Там что-то происходит. — Опустив бинокль, смуглый парень обернулся к напарнику, сидевшему на стуле в глубине комнаты.

Напарник поднялся, подошел к окну и, взяв бинокль, поглядел на особняк, стоявший на другой стороне улицы. Наблюдать мешали пышная зелень и другие дома, но сильная оптика приблизила веранду и мелькавшие за опущенными занавесками тени.

— Двое, — не опуская бинокля, отметил напарник.

— Да, но Котенев ушел купаться, — возразил первый наблюдатель, — и еще не возвращался. Откуда появился второй? Неужели он все время прятался в доме и только сейчас решился выйти? Тогда что его заставило это сделать?

Напарник опустил бинокль и потер кончиками пальцев усталые веки — солнце било в глаза, вызывая слезы. Действительно, откуда на веранде появился еще один человек?

— Может, старуха? — помолчав, предположил он.

— Она сегодня еще не приходила.

— Точно?

— Я с дома глаз не спускал, — обиженно ответил первый наблюдатель.

Напарник отдал ему бинокль и, отойдя от окна, взял лежавшую на столе рацию. Нажав на клавишу переговорного устройства, поднес микрофон ближе к губам:

— Гора! Гора! Я — Долина! Гора, ответьте!

Сердито встряхнув аппарат, он снова начал вызывать Гору, но рация молчала.

— Батареи сели? — предположил первый наблюдатель.

— Возможно, — нервно щелкая тумблером переключателя, откликнулся напарник. — Техника на грани фантастики. Старье, списывать пора, а новой все равно нет. Гора! Гора!

— Мы только теряем время, — подошел к нему первый наблюдатель. — Рация молчит, телефона здесь нет. Придется сбегать позвонить. Иди, я продолжу наблюдение. Скажешь, что вдруг появились новые люди, а гостеприимный хозяин утром вывел из гаража машину. Пусть примут меры.

— Хоп! — откладывая рацию, согласился напарник и вышел.

Первый наблюдатель вернулся к окну и снова поднял бинокль — о современной технике приходится только мечтать.

…По выложенной каменной плиткой дорожке к дому неторопливо шел Котенев с полотенцем через плечо. Наблюдатель насторожился и подкрутил колесико настройки, наводя оптику на резкость…

Утром Александриди зашел в комнату к Михаилу Павловичу.

— Пора, — без стеснения позевывая и прикрывая рот ладошкой, сообщил грек, — поднимайтесь, перекусим и поедем.

Котенев бросил взгляд на часы, висевшие на стене, — пять утра, хочется поспать, а за окнами уже вовсю светит яркое солнце, обещая знойный день.

— Поднимайтесь, поднимайтесь, — снова зевнул Лука и вышел.

Михаил Павлович встал, накинул легкий халат, вышел на веранду. На столике был приготовлен завтрак: сок, бутерброды, сифон с минеральной водой. Грек почему-то обожал наливать минералку в сифон и газировать ее, а потом разбавлял ей замысловатые сиропы — кизиловый, рябиновый, анисовый.

Вяло пожевав бутерброд с копченой колбасой и запив его соком, Котенев поглядел за окно — Лука вывел из гаража автомобиль и заботливо протирал стекла мягкой ветошью. Куда же они сегодня отправятся?

Вернувшись в комнату, Михаил Павлович устало присел на край кровати. Голова болела, руки и ноги как ватные, а надо куда-то ехать, собирать вещи, отвечать на вопросы Луки.

Послать бы его к чертям и снова завалиться спать, но ведь не даст покоя, будет без конца прибегать, торопить — он вообще назойлив без меры, когда ему надо чего-то добиться. Придется уступить, поскольку не ты здесь хозяин положения.

Сунув руку под матрас, Котенев вытащил кобуру с браунингом — по его просьбе один знакомый сделал ее, взяв за образец картинку в зарубежном полицейском журнале. Кобура пристегивалась к ноге, и оружие можно легко достать, если чуть приподнять брючину. Вздохнув — как ему все надоело! — Михаил Павлович пристегнул к левой ноге кобуру и надел легкие спортивные брюки. Натянув майку с отпечатанной на груди эмблемой шведской компании по производству бытовой техники — косматый лев, широко открывший пасть с огромными клыками, — он взял полотенце и спустился в сад.

— Куда это вы? — оторвался от своего занятия Лука и подозрительно прищурился, уставившись на гостя-пленника.

— Сбегаю на озеро, — подавляя вновь возникшее раздражение, как можно безразличнее ответил Михаил Павлович. — Не проснусь никак. Ополоснусь холодной водичкой и сразу обратно.

— Не задерживайтесь, — буркнул грек, скрываясь в гараже.

Выйдя за калитку, Котенев задумался — сбегать на почту и позвонить Татьяне? А что он ей скажет? Сообщит, что переезжает по неизвестному пока адресу, что жив, здоров и скучает? Стоит ли звонить? Может быть, лучше сделать это, когда узнаешь, где теперь придется обитать? Опять же, к тому времени и у нее многое прояснится. Пожалуй, так и стоит поступить.

Побродив немного вокруг озера, берега которого в этот ранний час были пустынны, он решил вернуться — не стоит злить Луку и заставлять его лишний раз волноваться. Еще вместе жить, и он здесь единственный знакомый человек, не говоря уже о том, что только через него осуществляется связь с Куровым.

Возвращался Котенев в поганом настроении. Еще только подойдя к калитке, начал шарить глазами по участку, надеясь определить, где Александриди. Наверное, уже все собрал, уложил, приготовил машину и сидит на веранде в кресле, сердито барабаня пальцами по подлокотникам и готовясь сделать выговор задержавшемуся на прогулке гостю? Скорее всего.

Поднимаясь по ступенькам веранды, Михаил Павлович представил себе недовольное лицо грека и приготовился извиниться. Шагнув за порог, он с улыбкой начал:

— Извините, кажется, немного задержался? — И тут ему в бок ткнулось что-то твердое.

— Ничего, главное, что ты пришел! — услышал Котенев знакомый голос.

Рядом, уперев ему в бок ствол нагана, стоял лысоватый бандит, довольно ухмылявшийся щербатым ртом, а в кресле вместо Александриди сидел другой бандит, командовавший в тот памятный вечер обыском в квартире Михаила Павловича.

— Не двигайся! — заметив, как дернулся от неожиданности Котенев, приказал Лыков. — Если будешь благоразумен, с тобой ничего не случится.

— Пошел! — Лысоватый бандит подтолкнул Михаила Павловича стволом нагана. — Не стой в дверях.

«Где Лука?» — терялся в догадках Котенев. Чувствуя, как деревенеют от страха ноги, он сделал несколько шагов вперед и остановился. Лысый встал сбоку, не опуская оружия. Обретя способность четко отдавать себе отчет в происходящем и немного справившись с испугом, Михаил Павлович заметил, что в руках сидевшего в кресле бандита угрожающе поблескивает «парабеллум». Влип!

— Что вам надо? — Свой голос Котенев услышал как бы со стороны и мысленно приказал себе встряхнуться, не паниковать. Александриди где-то рядом, им не удастся тут безнаказанно хозяйничать.

— То, что мы искали у тебя дома, — ответил сидевший в кресле и бросил лысому: — Обыщи!

Жедь ощупал замершего Михаила Павловича, проведя руками по бокам, поясу, бедрам. Обыскивать он явно не умел и не додумался проверить ноги ниже колен. Поняв, что не все потеряно, Котенев украдкой перевел дух.

— Пустой! — Витек отступил на шаг назад.

— Твой приятель не поможет, — усмехнулся Аркадий, наслаждаясь, что западня сработала и Котенев полностью оказался в его власти. Он не сомневался, что из двух компонентов в известной формуле «жизнь или кошелек» Михаил Павлович выберет первое. Не дурак же он, на самом деле? Должен осознать, что ему просто некуда деваться и придется поделиться.

— Что вы с ним сделали? — тиская в руках полотенце, спросил Котенев.

— Не бойся, живой твой придурок, — засмеялся Жедь. — Мы не кровожадные, если с нами по-людски.

— Это вы называете «по-людски»? — Михаил Павлович показал глазами на оружие.

— Кончай болтать, — оборвал его Лыков. — Нам нужны деньги и ценности. Отдаешь и можешь катиться на все четыре стороны. Советую быть благоразумным и не заставлять нас вытягивать из тебя добро силой. Понял? Жадность фраера сгубила.

— Слыхал, — чуть усмехнулся Котенев.

На Луку рассчитывать не приходится. Видимо, его так же застали врасплох, и теперь судьба грека неизвестна. Можно ли верить бандитам, что Александриди жив? В любом случае стоит рассчитывать только на себя, на собственную изворотливость, хитрость, опыт и браунинг, спрятанный в пристегнутую к ноге кобуру. Пусть это не наган и не «парабеллум», но для самообороны в пределах комнаты или дачного участка вполне достаточно. Тем более бандиты не подозревают, что он вооружен.

— Где хозяин дома? — решив потянуть время, спросил он.

— Отдыхает в машине, — поднялся Аркадий и подошел к Михаилу Павловичу. — У нас мало времени. Понял? Если здравый смысл тебе изменяет, то сейчас найдем утюг или кипятильник. На худой случай сгодится паяльник.

Поглядев в его глаза, Котенев понял, что это не пустые угрозы. Уронив полотенце, он нагнулся за ним, проверяя, как на это отреагируют бандиты. Выпрямившись, увидел, что оба ствола направлены на него. Нет, так ничего не выйдет, надо что-то придумать, чтобы хоть один из них выпустил из рук оружие, — тогда появится реальный шанс на спасение. Но что придумать, что?

— Вы должны понимать, я не таскаю всего с собой, — поджав губы, пробормотал он, лихорадочно ища выход из создавшейся ситуации.

— Понимаем, — с нехорошей улыбкой заверил Лыков. — Живей телись, я же сказал: нам некогда.

— Хорошо, вы получите все, что хотите, — согласился Котенев.

— Сколько? — слизывая языком соленые капли пота, скатывавшиеся по лицу к губам, спросил Жедь.

— Точно не считал, но внукам останется, — скосил на него глаза Михаил Павлович. — Камни, валюта, золото, советские деньги. Все в подвале.

— Тут? — топнув ногой по ковру, лежавшему на полу веранды, недоверчиво переспросил Аркадий.

— Да, в подвале этого дома, в железном ящике.

— Веди, — оживился Витек, — да не вздумай шутить!

— Какие уж тут шутки? — криво усмехнулся Котенев. — Я могу пойти первым?

— Первым пойдет он, — Лыков показал стволом «парабеллума» на Жедя, — а ты будешь идти следом и показывать, куда спрятал. Сзади буду я, и упаси тебя господь обмануть!

Михаил Павлович не ответил. Знаком показав, что надо пройти в угол веранды, он подождал, пока туда направится Жедь, и пошел следом за ним. Отстав на пару шагов, как конвоир, за его спиной вышагивал Лыков, не выпускавший из рук «парабеллума».

Узкая лесенка привела их к закрытой двери кладовой. Жедь подергал ее ручку и недоуменно оглянулся:

— Заперто?!

— Где ключ? — ткнул стволом в спину пленника Лыков.

— Посмотрите справа, должен лежать на выступе, у косяка, — ответил Котенев и, немного обернувшись назад, попросил: — Вы могли бы не тыкать в спину своим пистолетом? Я боюсь случайного выстрела, а без меня вам ничего не найти.

— Ладно, ладно, — согласился нетерпеливо ждущий счастливого момента Аркадий. Пусть пленный миллионер только все отдаст, а там… Хорошо, что он ведет в подвал. Не придется потом туда тащить его труп.

Тем временем Жедь отыскал ключ и отпер дверь. Распахнув ее настежь и оставив ключ в замочной скважине снаружи, что не укрылось от внимательно наблюдавшего за ним Михаила Павловича, он первым вошел в подвал.

Прохладный полумрак разрывали лучи света, падавшие из низких окошек-отдушин, пробитых в фундаменте дома, тускло блестели рядами уложенные на стойках бутылки, соблазнительно пахли подвешенные на крюках копчености, темнели пузатые кадки с соленьями. Остановившись посреди подвала, Витек ковырнул носком ботинка плотно утрамбованный земляной пол и сплюнул сквозь зубы:

— Здесь, что ли?

— В стороне, — пояснил Михаил Павлович. — Надо отодвинуть кадку и рыть.

— Чем? — подозрительно уставился на него Аркадий.

— Лопатой, — издевательски улыбнувшись, ответил Котенев.

— Рой! — приказал Лыков.

— Я отказываюсь, — гордо скрестил руки на груди Михаил Павлович, зорко следя за реакцией бандитов и опасаясь пережать, вызвать у них подозрение. — Инструмент в гараже. Кадка и стальной ящик с ценностями, зарытый под ней, перед вами. Прошу, господа!

— Ты мне в зубах принесешь! — угрожающе придвинулся к нему Жедь, но Аркадий знаком остановил его.

— Погоди, — охладил он пыл Витька, — успеется. Вдруг обманул, а? Смотри, — повернулся Лыков к Котеневу, — потом не обрадуешься! Пригляди за ним, Витя, а я сбегаю за лопатой.

Дождавшись, пока Аркадий выйдет и затихнут его шаги, Михаил Павлович подошел к кадке с соленьями и попытался сдвинуть ее в сторону.

— Чего стоишь, помоги, — прикрикнул он на Жедя, — сами говорили, что торопитесь! Придержи верхний край.

Поколебавшись, Витек подошел. Упершись руками в край кадки, кивнул:

— Давай!

Наклонившись, словно для того чтобы ухватиться ближе к дну, Михаил Павлович быстро вытащил из прикрепленной к ноге кобуры браунинг и, резко распрямившись, выстрелил Жедю в голову. Тот рухнул на кадку, пятная ее кровью.

Небрежно отпихнув тело, Котенев подобрал выпавший из руки убитого наган и забросил его в угол подвала. Прислушавшись, прокрался к двери и вытащил из нее ключ, встав сбоку от косяка.

Вскоре на лестнице раздались шаги Аркадия, стукнула задевшая о ступеньку лопата. Не ожидая засады, Лыков сбежал вниз и похолодел — из-за кадки виднелись ноги Жедя, а сбоку, направив на него пистолет, стоял Котенев.

— Брось «парабеллум», — приказал он. — Подальше кинь, а то я уже успел сегодня понервничать.

Медленно, опасаясь получить пулю и лечь рядом с Витьком, Аркадий разжал пальцы. «Парабеллум» глухо стукнул о земляной пол.

— Непослушный, — отметил Михаил Павлович. — Ногой отбрось!

Лыков повиновался и отшвырнул ногой пистолет.

— Теперь рой! — приказал Котенев.

— Зачем? — прыгающими губами едва смог вымолвить Аркадий.

— Дружка своего зароешь. Не валяться же ему тут? А потом получишь пулю в затылок и ляжешь вместе с ним. Придется мне взять труд на себя забросать вас землицей. Рой! Я тоже тороплюсь! Ну!

— Я же тебе жизнь обещал. — Побледневший Аркадий заискивающе поглядел в глаза Михаилу Павловичу.

— Хорошо, — неожиданно согласился тот, — я зарою тебя живым. Согласен?

Закаменев лицом, Лыков воткнул штык лопаты в земляной пол. Или дрожали руки, или ослаб от нервного перенапряжения, но только и смог, что сковырнуть небольшой пласт слежавшейся земли.

— Не халтурь, поторапливайся! — прикрикнул Котенев.

Перехватив поудобнее лопату, Аркадий резко взмахнул ей и развернулся, целясь штыком в бок Михаила Павловича. Тот отпрыгнул и ловко выбил лопату из рук Аркадия. Не удержав равновесия, упал. Не давая противнику опомниться, Лыков прыгнул на него, навалился, пытаясь перехватить руку с браунингом и отобрать оружие.

Тяжело сопя, кусая друг друга, бодаясь лбами и пихаясь коленями, они покатились по полу, обдирая спины о стойки с бутылками, кадки, разбивая банки с маринадами. Аркадию удалось добраться зубами до плеча Котенева, и он вцепился в него, чувствуя, как рот наполняется своей и чужой кровью, как хрустят на зубах разрываемые чужие мышцы.

— О-у! — дико взвыл Михаил Павлович, пытаясь оторвать Лыкова от себя, но тот вцепился насмерть.

Извернувшись, Котенев ударил Аркадия рукоятью браунинга по голове — раз, другой, третий, — бил, пока не почувствовал, как ослабла хватка противника, и не увидел, что тот, хрипя и закатывая глаза, отвалился в сторону, ткнувшись окровавленной головой в земляной пол.

С трудом подтянув ноги, Михаил Павлович уперся ими в Лыкова и отпихнул его. Потом поднялся и, придерживаясь рукой за стену подвала, поплелся к двери, ощупывая рану на плече.

«Кусался, стервец», — отстраненно подумал он, оглянувшись на валявшегося без признаков жизни Аркадия.

Плечо заметно припухло, кровоточило и нестерпимо болело — у Котенева даже возникло подозрение: не бешеный ли попался разбойничек? Нет, вроде бешеные бывают только животные.

Заперев снаружи дверь подвала, Михаил Павлович поднялся наверх, отыскал домашнюю аптечку и залил рану йодом. Потом, морщась от боли, залепил ее бактерицидным пластырем. Прихватив чемодан и заветный дипломат, побрел во двор. У дверей остановился и спрятал браунинг в кобуру на ноге.

С трудом дотащив поклажу до машины, открыл дверцу и увидел Луку, корчившегося в бесплодных попытках освободиться.

— Скорее, — просипел тот, — помоги!

Развязав стягивающий его запястья ремень, Котенев помог греку сесть за руль, бросив чемодан и дипломат на заднее сиденье. И в этот момент на дороге перед домом показались несколько машин.

— Милиция, — дрожащими, непослушными руками включая зажигание, безошибочно определил Александриди.

— Успеем? — тревожно оглянувшись на мчавшиеся к их участку милицейские машины, обеспокоенно спросил Михаил Павлович.

— Уйдем!

И тут грохнул выстрел. Пуля ударила в ствол дерева, стоявшего рядом с «жигулями».

— Живой, подлец! — выругался Котенев. — Из отдушин бьет!

— Я уже думал, все, — торопливо выруливая к задним воротам, признался Лука. — Потом расскажешь, как удалось их убрать. Пригнись!

Машина выскочила на грунтовую дорогу и, чуть не сбив бросившегося к ней незнакомого парня, помчалась прочь от особняка…

Лыков пришел в себя от жгучей боли в затылке. Открыв глаза, он сквозь застилавший их багровый туман с трудом различил над собой низкий сводчатый потолок. Пахло землей, пряностями, чесноком и кровью; в спину упиралось что-то твердое, неудобное, прибавляющее боли и мешавшее опять соскользнуть в темноту забытья.

Пошарив вокруг себя руками, отыскивая опору, он сел, уперев ладони в земляной пол, — к горлу сразу подкатила тошнота, перед глазами заплясали разноцветные светляки.

Застонав от боли, Аркадий ощупал голову слабыми руками — проклятый Котенев, почему он сразу не всадил пулю, а заставил мучиться? На ладонях осталась кровь. Вытерев ее о джинсы, Лыков встал на четвереньки. Понятно, что так мешало — под ним оказалась лопата, которой он безуспешно пытался убить Михаила Павловича.

Добравшись до стены, Аркадий подобрал «парабеллум» и пополз к двери — с Жедем все ясно, не стоит тратить на него время — надо выбираться наверх и гнаться за ушедшим отсюда Котеневым. Его сокровища, якобы зарытые в подвале, просто приманка для дураков, на которую он и Витек попались, как глупые караси на удочку опытного рыболова. Но где проклятый Мишка раздобыл пистолет?

Доковыляв до двери, Лыков поднялся на ноги и всей тяжестью тела налег на нее. Дверь не поддалась — сколоченная из толстых, плотно пригнанных друг к другу досок, усиленная металлическими полосами, она была заперта на ключ с той стороны. Приставив ствол к замочной скважине, он нажал на спуск. Стукнул выстрел, но дверь опять не открылась.

Шатаясь и с трудом подавляя приступы тошноты, Аркадий пробрался к отдушине, — может быть, ему удастся пролезть в нее и выбраться на волю? Однако отверстие оказалось настолько мало, что в него не просунуть голову. Выглянув наружу, он увидел Котенева, помогавшего пожилому незнакомцу сесть за руль «жигулей». На заднее сиденье машины Михаил Павлович бросил чемодан и дипломат.

«Вот где деньги!» — увидев дипломат, сразу понял Лыков и застонал от собственной недогадливости. Что стоило, когда осматривал комнаты, сразу обратить на него внимание и взять?! Тогда остался бы в живых Витек Жедь и сам он не сидел в этом подвале, среди кадок, разбитых банок и бутылок, как глупый мышонок, попавшийся в мышеловку.

Просунув в отдушину ствол «парабеллума», Аркадий тщательно прицелился и выстрелил, метясь в автомобиль. Мимо!

Мешают заросли, и пуля прошла совсем рядом, тупо чмокнув в ствол дерева.

«Спокойно, — приказал себе Лыков, прищуривая глаз. В голове гудело, руки дрожали, но единственным выходом казалось заставить Котенева и водителя „жигулей“ остановиться, не дать им выехать со двора. Тогда они будут вынуждены вступить в переговоры. — Спокойнее целься, спускай курок плавно».

Еще один выстрел. Опять мимо, а машина уже вылетела за ворота и, подняв облако пыли, понеслась по дороге.

Аркадий дико завыл и, забыв про боль в голове, про саднивший рот, про ободранные ладони, метнулся к другой отдушине, надеясь оттуда достать беглецов пулей, заставить остановиться, повернуть назад.

Однако увиденное Лыковым повергло его в ужас — перед домом остановились милицейские машины, и из них, сноровисто изготовившись к бою, высыпали люди в пуленепробиваемых жилетах и касках, с автоматами в руках. Развернулись цепью, охватывая участок и особняк.

— Вот вам, вот! — в исступлении закричал Лыков, выпуская пулю за пулей в этих ненавистных ему людей, уже совершенно не отдавая себе отчета в том, что он делает, и только понимая одно: если они наденут на него наручники — это смерть!

Глава 5

— Вот он, «парабеллум»! — прислушавшись к звукам выстрелов, определил Иван. — Здесь драконы, здесь!

Выскочив из машины, он следом за Бондаревым поспешил к особняку. Впереди рассыпались в цепь ребята из группы захвата, уже успевшие преодолеть забор и охватывавшие полукругом дом, стоявший среди зарослей. Скоро они замкнут кольцо, и преступнику, засевшему в подвале, некуда будет деться.

Добежав до каменных столбов, на которые была натянута проволочная сетка ограды, Купцов и Бондарев встали за ними, прячась от пуль. Подоспел начальник местного уголовного розыска. Встав рядом с Иваном, вытащил из кармана форменных брюк с выпоротым кантом носовой платок и, вытирая мокрое лицо, сообщил:

— Ушел ваш Котенев.

— Как ушел? — оглянулся на него Купцов.

— На машине, — пряча платок, объяснил начальник розыска, — во дворе наготове «жигули» стояли, на них и ушел. Наш сотрудник пытался задержать, но не удалось, а когда подошла машина, то из «жигулей» начали стрелять по скатам, пробили, собаки, и ушли. Рация подвела, — прислушиваясь к доносившимся со стороны особняка выстрелам, начал оправдываться он, — техника старая, отказала. Один из наблюдавших за дачей побежал позвонить, а потом занял позицию позади дома. Ну а мы пока подъехали…

— Значит, в подвале кто-то из драконов, — заключил Бондарев. — Но как он там оказался?

Иван считал выстрелы «парабеллума» — когда счет дойдет до восьми, надо ждать некоторого перерыва: преступник будет перезаряжать, менять обойму. За эти секунды ребята смогут подтянуться почти вплотную к подвалу и займут исходную позицию для последнего броска и задержания дракона.

— Дороги перекрыты? — загибая для верности пальцы, чтобы не сбиться при подсчете выстрелов, уточнил он.

— Обязательно, — подтвердил начальник розыска, — городок маленький, отыщем, а выехать не смогут, попадутся. Сейчас этого надо взять.

Купцов осторожно выглянул — стрельба из подвала прекратилась, парни в бронежилетах моментально пришли в движение и подтянулись еще ближе к дому, а двое успели подняться на веранду.

В узком продолговатом окошечке отдушины как искра мелькнул огонек, хлопнул приглушенный расстоянием выстрел, и пуля ударила в столб ограды, выбив облачко розоватой кирпичной пыли.

— Сейчас, — сдвигая на грудь висевший через плечо мегафон, пробормотал начальник розыска, а Купцов вдруг вспомнил московский аэропорт, негра с таким же мегафоном, рекламировавшего экскурсии на кладбища и обеды в кооперативном кафе. Как же давно это было! Хотя прошло всего несколько часов, а кажется, что в какой-то иной жизни, где не бегут по пыльным дорогам ишачки, не сидят внешне безучастные к окружающему миру седобородые старики с длинными посохами в руках, не журчат арыки, не манят роскошные сады и не ярится на бирюзово-голубом небе добела раскаленное солнце.

— Предлагаю сдаться! — закричал в мегафон начальник розыска. — Вы окружены и сопротивление бесполезно! Бросайте оружие и выходите из подвала!

В ответ снова щелкнул выстрел, потом еще один.

— Не сдастся, — прикуривая, буркнул Бондарев. — Жилетика на мой размер не найдется?

— Нет, вы гости! — отрезал начальник розыска. — Сами управимся.

— «Черемуху» давай, — посоветовал Иван. — Пора!

Словно услышав его, один из милиционеров группы захвата ловко забросил в отдушину патрон со спецсредством. Купцов представил себе, как по подвалу растекается удушливый, вызывающий неудержимые слезы, перехватывающий дыхание газ, не оставляющий никаких мыслей, кроме желания скорее очутиться на свежем воздухе, пока не сожгло слизистую в носоглотке. Теперь стоит подождать минуту-другую, и из какой-нибудь отдушины вылетит на траву «парабеллум», а потом из подвала выползет задыхающийся, кашляющий дракон.

Отвернув рукав, он впился глазами в секундную стрелку.

Приглушенно стукнул еще один выстрел в подвале, и Иван опустил руку. Выйдя из-за столба, не таясь и не обращая внимания на отчаянные знаки парней из группы захвата, пошел к дому. Следом за ним направился Бондарев, бросив начальнику местного розыска:

— Все, пошли…

Стараясь не смотреть на тело Лыкова, распростертое у стены подвала, Иван прошел туда, где за кадками и ящиками с яблоками обнаружили убитого Жедя.

— Значит, тот — Лыков? — полуутвердительно спросил Бондарев, зажимая нос платком. В подвале еще не выветрился запах «черемухи», и на глаза набегали слезы, мешая смотреть.

— Да, — кивнул Купцов и направился к выходу. Что здесь делать? Все закончено, теперь предстоит работа по осмотру места происшествия.

Сейчас придут прокурор, судмедэксперты и криминалисты, соберут гильзы, отыщут оружие, тщательно осмотрят дом и участок, сад и гараж, следователь напишет протокол, вещественные доказательства отправят на экспертизу, а тела драконов в морг.

Надо искать Котенева и того, кто был с ним в доме…

* * *

Лука гнал по закоулкам городка, не снижая скорости, только взвизгивали покрышки на резких поворотах да тучами поднималась пыль, долго стоявшая в неподвижном воздухе, прокаленном зноем. Бормоча под нос ругательства на непонятном языке, грек ловко крутил баранку.

Михаил Павлович, прямо через заднее стекло метко выстреливший из браунинга по колесам милицейского уазика, тревожно оглядывался, боясь снова увидеть позади погоню, но дорога была пуста.

Свернули в узкий проулок, и Александриди посигналил у ворот дома, спрятавшегося за высоким забором. Ворота немедленно распахнулись, и «жигули» влетели во двор.

С крыльца навстречу вылезавшим из машины гостям спускался пожилой человек в европейском летнем костюме и расшитой тюбетейке. Его загорелое лицо светилось радушием, но темные глаза, прятавшиеся под набрякшими веками, глядели озабоченно.

— Нехорошо у нас получилось, Саттар, — протягивая ему руки, прищелкнул языком Лука. — На тебя надежда, дорогой!

— Слышал уже, слышал, — по очереди пожимая руки каждого гостя, откликнулся хозяин. — Правда, нехорошо. Но я все для вас сделаю, все. Проходите в дом, скорее!

Он повел их к крыльцу, услужливо распахнул двери, ввел в просторную комнату и показал на расстеленные на полу ковры с мягкими подушками:

— Отдохните здесь, я на минуту отлучусь.

Александриди, скинув обувь, повалился на ковер и, схватив с подноса, стоявшего на маленьком низком столике, бутылку пепси, жадно припал губами к горлышку.

Михаил Павлович тоже снял обувь и, тяжело ступая по ворсистым коврам, подошел к окну, выходившему во двор. Там, около «жигулей», на которых они только что приехали, стояли хозяин дома и двое молодых мужчин в трикотажных спортивных костюмах, держа в руках ящички с инструментами. Судя по жестикуляции Саттара, он приказывал мужчинам что-то сделать и объяснял, как лучше выполнить его распоряжения. Мужчины в трикотажных костюмах открыли свои ящички, достали инструмент и сноровисто начали разбирать машину.

На глазах изумленного Котенева они подвели под нее домкраты, сняли колеса, вынули лобовое стекло, потом заднее и занялись дверями. Саттар немного постоял в тенечке, наблюдая за их работой, а потом вернулся в дом.

— Через час, самое позднее через два, машины не будет, — довольно потирая коричневые ладошки, сообщил он. — В первую очередь будут искать кого? Машину!

— Не «кого», а «что»! В данном случае речь идет о неодушевленном предмете, — лежа на ковре вверх животом и лениво покуривая сигарету, назидательно поправил его Лука, видимо почувствовавший себя в полной безопасности.

— Правильно, дорогой, — ничуть не обидевшись, согласился Саттар и ласково улыбнулся греку. Налив себе чаю из расписанного розами пузатого фарфорового чайника и скрестив ноги, он уселся неподалеку от Александриди на ковре, подсунув под тощий зад пару мягких подушек. — Ты у нас ученый человек, — мелкими глотками прихлебывая чай, продолжил он, — все знаешь. Машины не будет — вас не будет. Машина что? Куча железа. Человека труднее прятать, но у него ум, а машина железо глупый.

— Скажи своим, — приподнялся на локте Александриди, — чтобы не вздумали тащить детали на базар.

— Хоп, — заулыбался Саттар, собирая вокруг глаз ласковые морщинки и похлопывая ладошкой по колену. — Так и будет, да.

Он допил чай и, обтерев руки полотенцем, вынул из кармана пиджака длинный костяной мундштук с резьбой. Вставил в него американскую сигарету и прикурил от золоченой зажигалки. Михаил Павлович, по примеру грека растянувшийся на ковре, только молча покосился на небрежно брошенную хозяином пачку «Мальборо» — такие сигареты среди местной публики продают по умопомрачительным ценам.

Лука погладил себя по животу и, глядя в потолок, расписанный восточными узорами, словно покрытый ярким, невесомым покрывалом, буркнул:

— Мы не завтракали. Распорядись и приготовь нам комнаты. И еще, я хочу позвонить.

Хозяин вновь закивал, заулыбался, выражая полную готовность всем, чем только может, услужить гостям. Котенев рассмотрел Саттара ближе — под глазами изрезанные морщинками мешки, покрытая несходящим загаром кожа ноздреватая, с едва заметным сероватым оттенком. Видимо, гостеприимный хозяин серьезно болен, но старательно скрывает это.

Впрочем, какое Михаилу Павловичу дело до состояния здоровья Саттара, если сейчас надо думать о себе!

Сколько он тут просидит — день, неделю, а потом что? Ведь надо же будет когда-то вылезать из убежища и отправляться обратно в Москву, выходить на работу после отпуска. А как выходить на службу, коль скоро здесь появились милиционеры и еще неизвестно, чем закончились приключения в оставленном доме, где его поджидала засада бандитов. Вдруг кого из милиционеров подстрелили? Тогда они совсем озвереют и перевернут вверх дном весь городишко.

— Пойду узнаю, как дела в вашем доме, — словно подслушав его мысли, поднялся Саттар. — Завтрак подадут.

Подарив гостям улыбку, он вышел.

— Гнусная история, — дождавшись, пока за ним закроется дверь, повернулся к Котеневу Лука. — Нам только этих разбойников не хватало для полноты ощущений. Кстати, вы намерены и дальше таскать с собой пушку? Может быть, лучше сдать ее хозяину на хранение?

— Если бы я ее с собой не таскал, вы сейчас давали бы объяснения милиционерам или архангелы открывали перед вами райские врата, — огрызнулся Михаил Павлович.

— Не злитесь, — примирительно ответил грек, — нам еще многое предстоит сделать вместе. Зачем портить отношения? А насчет райских ворот не знаю, вдруг там меня отправили бы в совершенно иное место?

— Вам виднее, — немного успокоившись, буркнул Котенев. — Чем пытаться меня разоружить, скажите-ка товарищу по несчастью, что будем делать дальше?

— Завтракать, — усмехнулся грек, увидев входящего в комнату хозяина, следом за которым две женщины внесли подносы с шашлыками, зеленью и фруктами. Поставив их на низкий столик, они поклонились и, не сказав ни слова, ушли.

— Кушайте, кушайте, — устраиваясь рядом со столиком, начал угощать гостей Саттар, — сейчас барашка режут, на обед плов будет. Ай, какой будет плов! Кушайте.

Александриди взял шампур и впился зубами в сочное мясо. Его примеру последовал и Михаил Павлович. Перебираясь поближе к подносам, он словно ненароком выглянул в окно — от машины остался только кузов, сиротливо зиявший голыми внутренностями, даже обшивку салона успели снять. Вокруг кузова, похлопывая по нему ладонями, прохаживались мужчины в тренировочных костюмах, о чем-то негромко совещаясь. «Лихо они управились», — подумал Котенев.

— Всех убили, — открывая бутылку коньяка и разливая спиртное в серебряные чарочки, буднично сообщил Саттар, — никто не остался.

— А милиция? — насторожился грек, перестав жевать.

— О, милиция! — усмехнувшись, поднял руки к потолку хозяин и провел ладонями по гладко выбритому подбородку, словно завершая мусульманскую молитву. — Слава Аллаху, милиция, как всегда, оказалась на высоте. У них никто не пострадал. Преступников было двое.

— И… что, оба? — спросил после некоторой паузы Михаил Павлович.

— Пей, дорогой, — поднял чарочку Саттар и выцедил коньяк. Выбрав себе сочный персик, с наслаждением вонзил зубы в его мякоть и, посмеиваясь, хитро взглянул на Котенева. — Оба убиты, дорогой, оба. Отдыхай, кушай, пожалуйста, шашлык стынет.

— Значит, у вас есть свои люди в милиции, как у Адылова? — закусывая, продолжал расспрашивать Михаил Павлович.

— Мы давно тут живем, — уклонился от прямого ответа хозяин, — все вместе живем. И будем дальше жить. Адылова вспомнил? Большой был человек, у него никто не безобразничал, умел с народом управляться. Разное теперь пишут, но кто может знать правду? Только Аллах!

«Непрост старичок, — откидываясь на подушки, подумал Котенев, — вон как заворачивает и наводит тень на плетень, а у самого небось тоже где-нибудь потайная яма с решетками есть. И послушные люди, готовые на все. Как же, отдам я ему на хранение браунинг, нашли дурака!»

Он покосился на дипломат, брошенный на ковер в углу комнаты, — надо с него глаз не спускать и думать, что делать дальше. Стоит, наверное, переждать здесь несколько дней, пока не уляжется шум, вызванный перестрелкой в особняке, а потом выбираться на волю. Купить билет на самолет или на поезд и отвалить туда, где все говорят на родном языке и не бросаешься в глаза среди местного населения. Если верить Саттару, то бандиты никому ничего уже не смогут рассказать, и, следовательно, шансы затеряться на российских просторах увеличиваются. Для начала он отправится к родителям Татьяны, а там видно будет. С такими деньгами, как у него, можно все купить, не только новые документы. А работа? Да шут с ней — стоит там появиться, как тут же угодишь в руки милиции.

Выпили еще по чарочке коньяка, поболтали, но вяло, явно тяготясь присутствием друг друга, и Саттар повел их показать комнаты. Михаилу Павловичу отвели угловую, с окнами, выходившими во двор, который был уже пуст — от стоявшей там машины не осталось и следа. К его удовольствию, комната оказалась меблированной на европейский манер — с диваном, покрытым ковром, нормальным столом и стульями, полированным буфетом, полным хрусталя. Сунув дипломат под диван, Котенев разобрал чемодан и повесил пиджаки и рубашки на плечики в платяной шкаф. Закурив, повертел ручку настройки стоявшего на столе приемника, поймал музыкальную передачу и завалился отдохнуть. Незаметно он задремал, утомленный событиями дня.

Проснулся оттого, что в комнату кто-то вошел. Открыв глаза, Михаил Павлович увидел Александриди, одетого в длинный шелковый халат.

— Скоро обед, — проходя в глубь комнаты, сказал грек.

Котенев сел, потер ладонями лицо — сколько же он проспал? Солнце стоит высоко, в воздухе дрожит знойное марево, и обедать, честно говоря, совершенно не хочется.

— Я говорил с Москвой, — присев к столу и выключив приемник, сообщил Лука. — Приятная новость: завтра здесь будет Виктор Иванович, наш консультант.

— Проконсультирует? — желчно усмехнулся Михаил Павлович.

— Зря иронизируете, — поджал губы Александриди.

— А что еще остается в нашем положении и тем более в моем? Из одной клетки в другую, да еще со стрельбой, — горько посмеялся Котенев. — Вот она, жизнь состоятельного человека в наше время.

— Перестаньте, — поморщился грек, — все будет нормально. Сергей Владимирович лично справлялся о вас, передавал привет. Если приезжает Виктор Иванович, то дела обустроятся, вот увидите…

В Москве, сидя в рабочем кресле у стола, Полозов настойчиво набирал номер междугородной связи, дозваниваясь до «пришельца из будущего». После звонка Александриди и его подробного доклада о произошедших событиях Виктор Иванович уже успел повидаться с Куровым и обсудить создавшееся положение. И теперь вернулся домой и начал звонить. Наконец соединило.

— Это я, привет! — услышав в трубке знакомый гортанный голос, поздоровался Полозов. — Пришло время повидаться. Хотелось бы, чтобы к моему приезду все было готово.

— Будет, — заверил невидимый собеседник.

Виктор Иванович сказал ему еще несколько слов, отдав малопонятные посторонним распоряжения, и повесил трубку. Пора собираться в дорогу.

Вечером, когда уставшее от собственной ярости солнце садилось и наступали сумерки, несущие призрачную прохладу, в комнате Саттара зазвонил телефон. Отложив арабскую книгу, хозяин дома снял трубку:

— Слушаю.

— Как гости? — не удостоив его приветствием, спросил властный гортанный голос.

— Отдыхают, — лаконично ответил Саттар.

— Звонили наши друзья, — ворчливо сказали на другом конце провода, — они недовольны старой жесткой бараниной. Чем ты кормишь гостей?

— Понял, — заверил хозяин дома, — к завтраку будет только молодая.

— Хоп! — В трубке раздались короткие гудки.

Вздыхая и бормоча молитвы, Саттар положил трубку и прошаркал к лестнице, ведущей во двор. По дороге он заглянул в комнату на первом этаже, где ужинали двое мужчин, утром разобравших машину гостей. Сейчас они были одеты в легкие брюки и футболки. Поманив пальцем одного из них, хозяин дома пошептал ему на ухо и, тяжело отдуваясь, поднялся по лестнице наверх. Остановившись перед дверью комнаты Луки, постучал и, дождавшись разрешения, вошел.

Александриди сидел перед телевизором Обернувшись, он поверх спинки кресла поглядел на Саттара.

— Тебе чего? Хочешь, чтобы я разрешил продать на рынке хотя бы колеса? Ах ты, старый жулик, не жадничай, всех денег не скопишь.

— Вах, — укоризненно покачал головой хозяин, — у меня душа болит, потому и зашел. Хотел узнать, всем ли ты доволен?

— Да, нормально, иди, — милостиво разрешил грек, поворачиваясь к телевизору.

— Не откажи в просьбе, — заискивающе прогундил Саттар, подлаживаясь под угодливый тон восточных нищих.

— Какие просьбы? — досадливо дернул голым плечом Лука.

— Гость большой приезжает, сам знаешь, а я волнуюсь, душа болит, места не находит…

— Короче давай.

— Погляди, все ли я так сделал, — попросил хозяин. — Ты лучше меня знаешь привычки Виктора Ивановича, может, подскажешь чего, а я в долгу не останусь.

— Ладно. — Грек взял рубашку и, накинув ее на плечи, пошел к двери. — Мишка что делает?

— Лежит, думает, — торопливо забегая вперед и распахивая перед Александриди дверь, сообщил Саттар.

Он показал Луке комнаты, приготовленные для гостя, а потом повел во двор — смотреть барана. Грек откровенно зевал, слушая болтовню старика, и мечтал поскорее отвязаться от него и вернуться к телевизору.

— Сюда, — открывая дверь хозяйственной пристройки, пропустил гостя вперед хозяин.

Александриди шагнул за порог и тут же почувствовал, что шею ему захлестнула тонкая прочная петля. Он хотел закричать, вырваться, но горло сдавило, а в спину сзади уперлись коленом и затягивали витую шелковую петлю все туже. Последнее, что увидел в своей жизни хитроумный грек, было лицо Саттара, забежавшего вперед и с нескрываемым жадным наслаждением заглядывавшего в лицо теряющего сознание гостя.

— Готов. — Мускулистый мужчина в футболке опустил тело грека на земляной пол и, смотав удавку, убрал ее в карман брюк. — Куда его?

— Обыщи и в раствор, — распорядился хозяин. — Вещи уберете из комнаты.

Мужчина вытащил длинный деревянный ящик, поставил на козлы и налил в него цементный раствор. Наклонившись, легко поднял тело Луки и опустил в раствор. Потом начал заливать его цементом, старательно распределяя густую кашицу по всей длине ящика. Вынутое из карманов удавленного он свалил в угол на расстеленный цветастый платок.

Закончив работу, мужчина ополоснул руки и, завязав платок в узел, вышел из сарая, погасив свет…

Когда Саттар поднялся в комнату Луки, там уже было чисто прибрано. Сердито ворча, старик подошел к работающему телевизору и выключил его, бормоча об экономии электричества. Возвращаясь к себе, он на минутку задержался у комнаты Котенева, прислушавшись, что делается за дверями. Там тихо мурлыкал приемник, из щели тянуло запахом табака и поскрипывали пружины дивана под тяжестью тела ворочавшегося с боку на бок Михаила Павловича.

Удовлетворенно усмехнувшись, хозяин тихо побрел к себе, благодаря Аллаха за прожитый день и прося его милостей на завтра.

Проснулся Михаил Павлович рано — за окнами голубовато-серое предрассветное небо, чуть отливающее перламутром, щебечут беззаботные птицы в саду и слышится шум воды из шланга поливальщика, работающего во дворе. Негромко перекликаются на местном языке какие-то люди, разговаривая о своих повседневных делах и заботах; проехала по улице машина, отдаленно прошумев мотором, и опять слышны только тихие голоса и щебет птиц в ветвях.

Уставившись в потолок, Котенев задумался, как ему выбраться отсюда — вспомнилась шумная, пыльная Москва, толпы народа, среди которого легко стать абсолютно незаметным чужому глазу. И вообще, там, дома, в родном городе, все так привычно и знакомо, вот только как туда попасть?

Надеяться на помощь хитроумного грека? Ведь он вывез его сюда, вовремя предупредил об опасности, и если бы так внезапно не объявились бандиты, рыскавшие по их следу, то и из гостеприимного особнячка Лука увез бы Котенева тоже без особых осложнений. Дать ему денег, попросить достать билет на поезд, где, слава богу, никого из пассажиров не регистрируют, и исчезнуть отсюда? Или подождать, пока приедет консультант фирмы Виктор Иванович, и послушать, что он станет предлагать в сложившейся ситуации? Ежели взялись Куров и компания за дело, так пусть доводят его до конца.

Поднявшись с дивана, Михаил Павлович подошел к окну, приоткрыл его и выглянул во двор — двое вчерашних мужчин деловито свежевали барана. Рыжая жесткошерстная собака с обрубленным хвостом, облизываясь длинным розовым языком, ходила кругами около таза с требухой и виляла своим обрубком в надежде, что ей удастся поживиться свежатинкой. Над тазом, небрежно прикрытым марлей, роем вились жирные мухи, и Котеневу подумалось, что такие же мухи появились бы и в подвале оставленного ими особняка, если бы не приехали милиционеры.

При мысли о милиции настроение испортилось — если раньше, еще до того, как он выстрелил по их машине, можно было бы посмеиваться в ответ на вопросы следствия, рассчитывая на ловкость адвокатов и собственную удачливую неуязвимость, то теперь дело осложняется. Хотя кто докажет, что стрелял именно он? Особенно если выбросить пистолет. С другой стороны, если выбросишь, останешься голеньким и беззащитным.

В углу двора были свалены длинные бетонные блоки. Скользнув по ним безразличным взглядом, Михаил Павлович отошел от окна и начал одеваться. Кобуру с браунингом он опять пристроил на прежнее место, напомнив себе пословицу, что береженого Бог бережет.

В дверь комнаты тихонько постучали.

— Да, открыто, — ответил Котенев.

В комнату просунулась покрытая тюбетейкой голова Саттара. Лицо хозяина сморщилось в улыбке, и он бочком протиснулся внутрь, не переставая улыбаться:

— Гость уже встал? Ай, как рано. Неужели разбудили мои люди во дворе?

— Нет, привычка.

— Понимаю, понимаю. — Хозяин погладил ладонью морщинистую шею, выглядывавшую из ворота белой сорочки, и заботливо поинтересовался: — Как спали, хорошо?

— Спасибо, нормально, — поблагодарил Михаил Павлович, включая приемник. Передавали легкую музыку.

— Завтрак сейчас готов будет, — сделав приглашающий жест в сторону двери, сообщил Саттар. — Умыться подадут.

Спустившись вниз, Котенев увидел сидящего на ковре Виктора Ивановича — подложив под себя множество подушек, он восседал как падишах в гареме, не хватало только кальяна и танцующих наложниц.

«Быстро он, однако, — подумал Михаил Павлович, — неужели так запахло жареным, что бросил все дела и примчался? А где Александриди, почему его не видно?»

— О, какие люди собрались в этом доме, да будет благословенна его крыша, как говорит наш хозяин, — засмеялся Полозов, пытаясь привстать, чтобы поздороваться с Котеневым. Но это ему не удалось, и он с извиняющейся улыбкой просто протянул руку, не вставая с подушек. — Как настроеньице после приключений?

— Среднее, — не стал скрывать Михаил Павлович. — Где Лука? Неужели еще спит?

— Уехал по делам, — закрывая двери за женщинами, приготовившими стол для завтрака, ответил Саттар.

— Так рано? — подкладывая под себя подушки, удивился Котенев.

— Еще ночью, — тонко улыбнулся хозяин. — Он занятой человек, а вы крепко спали, и нам не хотелось нарушать ваш отдых. Кушайте, пожалуйста.

— Почудили вы тут, — снимая с шампура мясо, усмехнулся Полозов, — пошумели, постреляли…

— Это не мы, — наливая сок, заметил Михаил Павлович.

Виктор Иванович метнул на него быстрый взгляд: ершится, бравирует, а у самого небось на душе кошки скребут, мыслишки разные бродят, сомнения одолевают? Вспомнилось, как закаменел лицом Сергей Владимирович Куров, узнав о случившемся здесь, как дернулась в нервном тике его гладко выбритая щека и недобро сузились глаза: он начинает новое большое дело, которое может серьезно осложниться из-за досадного происшествия.

«Луке и Саттару дашь долю, — процедил тогда Куров, не поднимая потемневших глаз на своего друга и советника, — какую заслужили. Если Саттар говорит, что ценности при Мишке, то слетай сам, проследи. И не медли, Виктор!..»

И вот он здесь, сидит за низким столиком в компании улыбчивого Саттара и Мишки Котенева, а Александриди лежит замурованный в бетон — его доля уже взвешена и отмерена: слишком многое знал хитроумный и фатоватый Лука. Знание, как говаривали древние, приносит только страдания. Теперь надо отмерять и взвешивать остальным.

— Не будем ворошить то, что прошло, — примирительно сказал Полозов, вытирая губы салфеткой, — разве когда-нибудь предприимчивый, свободный, яркий человек, не похожий на других, не подвергался у нас гонениям? Да во все времена! И кто только его не гонял, особенно если у такого человека водятся деньги. Чиновничьей посредственности и завистливым обывателям этого вынести просто невозможно. Они начинают буквально задыхаться от «неприличия» его поведения и пытаются засунуть делового человека в прокрустово ложе собственных мерок. А он, к их огорчению, не вмещается — вылезает то там, то тут. Не вписывается в обстановку! По прошествии времени мы ломаем головы над вопросом — почему яркая личность всегда имеет трагическую судьбу? Лицемеры. Сейчас надо хорошо думать, как избежать трагедий. Согласны?

— Наверное, — пожал плечами Котенев. — В моем положении остается уповать на вашу помощь.

— Сергей Владимирович не зря просил меня лично приехать, не надеясь только на Александриди, — веско сказал Полозов.

Михаил Павлович не ответил. Взяв из вазочки давно исчезнувшую с прилавка конфету «Белочка», он начал разглядывать фантик — белочка на сине-голубом фоне была страшноватенькая и казалась больше похожей на диковинной породы мартышку, зажавшую в лапах кокос, чем на милого, всем знакомого зверька. Ничего не скажешь, постарался художник. Чьи же это конфетки, какой фабрики, неужели из столицы? Да, действительно. Наверное, привез Виктор Иванович?

— Как поживает уважаемый Сергей Владимирович? — заулыбался Саттар, заправляя в мундштук сигарету.

— Он сейчас занят созданием совместного предприятия, — отвалился на подушки консультант. — Здесь трудно становится реализовать деньги, надо думать о контактах с Западом.

«Вот так, — мысленно усмехнулся Котенев, — они уже думают о контактах с Западом!»

— Да, — заметив на губах Михаила Павловича тень улыбки и не поняв ее истинного значения, но растолковав ее как знак недоверия, подтвердил Виктор Иванович. — Системе становится тесно в рамках страны.

— Какой системе, что вы имеете в виду? — переспросил Котенев, отправляя в рот конфету.

— Систему теневого перераспределения благ, — засмеялся Полозов. — Ведь все мы привыкли делить людей на «своих» и «чужих». Помните, как в детстве, когда враждуешь с ребятами из соседнего двора или микрорайона? Каждый мальчишка проходит через это. Там тоже «свои» и «чужие». Человек вообще очень быстро усваивает такие понятия и принимает условия круговой поруки. И вот теперь, когда мальчики и девочки подросли, стали партийными, советскими, общественными работниками, обосновались в сфере торговли и материального производства, в сельском хозяйстве и научных учреждениях, вступили в творческие союзы и добились признания в искусстве, они тянутся к системе! Но войти в нее сможет только тот, от кого реально зависит нечто!

— Прекрасно, и что же дальше?

— А дальше действует известный принцип: от каждого по способностям, каждому по труду, — осклабился Виктор Иванович, и, глядя на него, подобострастно заулыбался Саттар. — Один способен достать, устроить, пробить, и, судя по тому, как и что он делает, ему перепадает от системы, способной удовлетворить практически любые потребности: все пробить, достать, устроить кого угодно и куда угодно. Но в зависимости от положения индивида в иерархии системы, а также степени его полезности он и получает блага — одни за приличное вознаграждение, сурово именуемое в уголовном законодательстве взяткой, другие за презент, а третьи просто по телефонному звонку, в обмен на подобную же любезность, когда она от них потребуется. Система уже создала свое право и неукоснительно блюдет его, регламентируя даже контакты и родственные связи: дочь заместителя министра выходит замуж только за сына заместителя министра, сын министра женится на дочери другого. После смерти начальственная элита тоже не смешивается с простолюдинами, а отправляется на свой, начальственный погост, как это предписано системой — великой и всемогущей, никого не отпускающей от себя! Если оступился или предал систему и входящих в нее, то против тебя пустят в ход ее возможности — информационные, правовые, физического воздействия — и сомнут, уничтожат. Свое элитарное общество, своя мораль, своя среда общения и обитания. Ей, системе, тесно, поскольку в нее входит множество богатых и супербогатых людей. По их желанию другие люди могут обосновать все, что заблагорассудится, вплоть до перехода страны на капиталистический путь развития. Деньги, друзья мои, деньги! Они хотят делать новые деньги и выходить с ними на мировой рынок, получая свободно конвертируемую валюту… Э, да что это вы зеваете, Михаил Павлович? Не выспались или неинтересно? Простите, увлекся.

— Я сделаю кофе, — докурив, поднялся Саттар. — Вы будете?

— Приноси, посмотрим, — небрежно отмахнулся Полозов и повернулся опять к Котеневу: — Хотите уехать?

— Конечно.

— Решим, как лучше это сделать. Здесь тоже страшные дела творились, — погрустнел Виктор Иванович, — сколько людей пропало, сколько светлых умов. Хорошо, что еще остались такие, как наш хозяин.

— Да, — зевнул Михаил Павлович.

Саттар принес поднос с кофейником и чашками, разлил ароматный кофе. Котенев взял чашку, пригубил — по телу сразу пошла теплая волна, но потом она подобралась к сердцу, которое вдруг стало биться редко и неровно, отказываясь гнать кровь по жилам, распространилась до головы, сделав ее пустой и странно легкой, а веки совсем тяжелыми.

— М-м-м, — с трудом открывая глаза, промычал Михаил Павлович.

— Что ты ему дал? — прикурив, спросил Полозов у Саттара.

— Клофелин, — буркнул тот. — Слушай, лошадиную дозу выпил, а никак не свалится.

Привстав, хозяин дома подполз по ковру на четвереньках ближе к гостю, заглянул ему в глаза.

Михаилу Павловичу показалось, что зрачки Саттара невообразимо расширяются и становятся похожими на темные тоннели, куда его влечет непознанная сила, которой нет возможности сопротивляться. В глубине тоннелей вроде бы вспыхивают искры, похожие на всполохи дальних зарниц, еще более заметные в сгущающейся темноте, клубящейся, как едкий дым или жуткий, черный туман. И он, повинуясь наитию, сделал шаг в один из тоннелей.

Сразу стало легко и свободно, как будто с плеч упала неимоверная тяжесть, давившая его в последнее время, грудь поднималась в такт шагам, живительный свежий воздух проникал в легкие, и где-то там, далеко, все уменьшалось в размерах, оставались у входа в тоннель Виктор Иванович и хозяин дома на тихой улочке незнакомого азиатского городка.

Но тут Саттар — маленький, уже почти неразличимый из-за разделявшего их расстояния — вдруг взмахнул рукой и набросил на него темное покрывало. И сразу опять стало нечем дышать…

— Все, — закрывая веки Котенева, отполз назад Саттар. — Можно убирать?

— Он что… э-э… — испуганно выпучил глаза Полозов. — Уже?

— Без сознания, — усмехнулся хозяин.

Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли прислужники. Осторожно ступая по коврам, подняли бесчувственного Котенева и потащили к выходу. Глухо стукнул какой-то предмет, упав на застланный коврами пол. Саттар шустро подполз и поднял маленький браунинг.

— Не надо, — брезгливо поморщился Виктор Иванович. — Зачем это?

Хозяин быстро догнал выходивших мужчин и сунул одному из них пистолет. Тот, взяв ноги Котенева под мышку, спрятал оружие в карман брюк.

Полозов подошел к окну. Через пару минут через двор пронесли спеленутый в старые простыни длинный тюк, и мужчины-носильщики скрылись со своей страшной ношей в дверях сарая. Сейчас там на козлы поставят очередной ящик, уложат в него тело и зальют раствором, а завтра он займет свое место среди таких же бетонных блоков, сваленных в углу двора.

— Тебе не страшно жить, имея во дворе собственное кладбище? — втянув голову в плечи, не оборачиваясь спросил Виктор Иванович.

— Все в руках Аллаха, — проводя ладонями по подбородку, ответил Саттар, — человек приходит на свет голым и голым уходит. Его встречают и провожают руки других людей, за них и надо молиться.

— Где его вещи? — отходя от окна, поинтересовался Полозов.

— Все наверху. Принести?

— Не надо, пойдем сами, посмотрим. Ключи от чемоданов у тебя?

— Вот. — Хозяин дома показал связку ключей на тонкой цепочке, которую он успел вытянуть из кармана Котенева.

Поднялись наверх, вошли в комнату, еще хранившую запахи ушедшего навсегда Михаила Павловича.

Саттар нагнулся и вытащил из-под дивана дипломат, подал его консультанту, предварительно обтерев несуществующую пыль рукавом светлого пиджака, и этот, почти такой же, как в российских деревнях, жест как-то умилил Виктора Ивановича и заставил на минутку пожалеть старика.

— Присядь, — кивнул он на стул, — в ногах правды нет.

Взяв ключи, он начал возиться с замком дипломата, но хитрый цифровой набор не поддавался. Обозлившись, Полозов плюнул и приказал:

— Кислоту давай, в замок капнем.

— Не надо, не надо, — замахал на него сухими ладошками хозяин. — Я инструмент принесу, откроем.

Он ушел и вернулся с ящичком инструментов, скинул пиджак и с полчаса возился с дипломатом. Полозов, напряженно сопя, курил у него за спиной, заглядывая через плечо и горя нетерпением взглянуть на добычу. Да, теперь придется поделиться с Саттаром, но это уже мелочи.

Наконец замочки открылись. Увидев содержимое дипломата, Виктор Иванович быстро опустил его крышку.

— Получишь свой процент, — буркнул он Саттару, собиравшему инструменты…

Вечером, отдыхая в своей комнате, Полозов раздумывал. Доллары, золото, камни — все собирал покойный Котенев. Виктор Иванович зябко передернул плечами, представив себе, как еще живого, но находящегося без сознания Михаила Павловича замуровали в бетонный раствор.

Наследником покойного стали Куров и его команда. Хомчик ничего о них не сможет рассказать, впрочем, как и Лушин, — все проверено, и осечки не произойдет. Оставшихся после провала дела Котенева предпринимателей возьмет под свою руку Сергей Владимирович. Конечно, милиционеры там порезвятся, разломают отлаженный механизм бизнеса, разорвут связи предпринимателей с поставщиками и сбытчиками, многих посадят на скамью подсудимых. А все из-за чего — из-за глупости, из-за вшивого придурка, сколотившего банду и решившего взять свой банчок в игре сильных. Как же он не к месту вылез со своими инициативами, уголовник проклятый! Спутал карты, поломал планы, а как было бы славно оставить дело в руках Мишки и постоянно сосать с него деньги, вкладывая новые средства и имея приличные дивиденды. Ладно, хоть касса Котенева покрывает расходы.

Теперь фирма Михаила больше не существует — уцелевшие обломки поглотят другие, а ценности пойдут в кассу сильного. Таковы правила игры — переспи ночь с бедой и встречай новый день!

Сняв трубку телефона, Виктор Иванович набрал местный номер.

— Джума Юнусович? Это я, привет.

— Салам, — ответил ему знакомый гортанный голос «пришельца из будущего».

— Хочу завтра улететь, дела закончены. Осталось немногое. Поможешь?

— Обязательно, — заверил Джума. — Как тебе у нас?

— Нормально. Проследи, чтобы завтра не задержались с отправкой.

— Хоп! — И короткие гудки в трубке…

Ближе к полудню следующего дня в ворота усадьбы Саттара втиснулся грузовик с краном. Сам хозяин, стоя на дворе, отсчитал водителю деньги и, прицокивая языком, попросил:

— Сбрось, дорогой, где-нибудь эти блоки. — Сухая рука Саттара показала на громоздившиеся в углу бетонные параллелепипеды. — Одни расходы, слушай! Хотел строиться, да не пригодились, а теперь мешают. Лучше отвези туда, где дорожная стройка. Пусть пригодятся людям. Неудобно, понимаешь, — понизив голос, он взял водителя под руку и заглянул ему в глаза, — я старый человек, за деньги их мне достали, а если все увидят, скажут: Саттар совести лишился и ума, то покупает, то выбрасывает, а? Когда сделаешь, я добавлю, клянусь Аллахом!

— Сделаем, — успокоил его водитель и, забравшись в кабину, развернул стрелу крана.

Двое мужчин в грязных тренировочных костюмах помогли зацепить крюк крана за толстую стальную скобу, вмурованную в бетон, и первый блок, покачиваясь в воздухе, поплыл к кузову. За ним последовал второй, третий, четвертый… Теперь уже никто не мог бы с точностью сказать — даже сам хозяин и его верные слуги, — в каком из блоков лежит Лука, а в каком Котенев.

— Спасибо тебе, спасибо, — провожая выезжавшую со двора машину, кланялся и благодарил Саттар.

Водитель вырулил на дорогу и погнал по ней к окраине. Сзади наглухо закрылись ворота усадьбы.

Через полчаса пути машина притормозила у заброшенной стройки. Надев рукавицы, водитель развернул стрелу крана и зацепил крюк за скобу первого блока. Заскрипели тросы лебедки, блок опять закачался в воздухе и рухнул в бурьян. За ним последовали остальные, упав друг на друга, как сваленные в кучу огромные тупые карандаши.

Здесь, никому не видимые под слоем бетона, нашли свой последний приют Михаил Котенев и Лука Александриди, бывшие еще совсем недавно частичками воспетой Полозовым системы, но отторгнутые ею за ненадобностью и уничтоженные ею, чтобы сохранить саму себя, — поскольку, став известными «чужим», они сами стали для нее чужими…

— Скоро придет машина, — укладывая вещи, сказал Саттару собравшийся уезжать Виктор Иванович.

— Добрый путь, — поклонился хозяин, открывая перед гостем дверь. — Не надо беспокоиться, чемодан отнесут.

— Ты всем доволен? — спускаясь по лестнице, приостановился Полозов. — Может быть, что-нибудь не так? Ты скажи, мы все-таки старые друзья.

— Все хорошо, все, — заулыбался Саттар.

— Тогда по рюмочке на прощание, — вытянул из заднего кармана брюк плоскую фляжку Виктор Иванович. — Так сказать, посошок на дорожку, по нашему обычаю.

— Я сейчас принесу приборы, — сделал движение хозяин, но гость удержал его:

— Не надо, выпьем из колпачка, по-походному. Ну!

Налив в колпачок фляжки коньяк, он протянул его Саттару. Тот принял и выпил, полез за сигаретами. Виктор Иванович запрокинул горлышко фляжки над широко открытым ртом. Обтерев губы ладонью, усмехнулся:

— Прости, иногда хочется нервы успокоить.

Хозяин понимающе кивнул и щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету. Спустились во двор, где уже ждала белая «Волга». Один из неразговорчивых мужчин уложил чемодан Полозова в багажник. Шофер открыл дверцу.

— Прощай, Саттар, — прижал старика к груди Виктор Иванович.

— Счастливого пути.

Усевшись на заднее сиденье и положив на колени дипломат Котенева, Полозов помахал рукой, и машина выехала за ворота.

Вернувшись к себе, Саттар достал новую сигарету, вставил ее в мундштук и, прикурив, открыл окно. Когда он повернулся, чтобы направиться к сундуку и еще раз полюбоваться полученными от гостя ценностями — так и манил жемчуг, стояли перед глазами желто-красноватые кругляшки золотых монет царской чеканки, — его желудок вдруг пронзила острая боль. Старик согнулся, выронив мундштук и прижав ладони к животу. Боль не проходила, внутри словно жгло каленым железом и резало бритвами, отдавая иглами в сердце, печень, позвоночник.

— Шакал! — просипел Саттар, падая на колени. «Вот почему он пил из горлышка», — мелькнуло в туманящемся сознании.

С усилием добравшись до телефона, он снял трубку и, непослушным, негнущимся пальцем едва попадая в дырки диска, набрал номер милиции — пусть он умрет, но этот шакал и его хозяева тоже не будут жить.

— Слушаю, дежурный…

Фамилии дежурного Саттар не услышал. Новый приступ дикой боли скрутил его и бросил на ковер. Изо рта старика хлынула темная кровь.

— Алло! Кто звонит? — пропищало в болтавшейся на шнуре трубке, а потом раздались короткие гудки.

Вытянувшийся, как будто ставший больше ростом, сухонький Саттар с перемазанным кровью лицом лежал на ковре.

Открылась дверь, и, неслышно ступая, в комнату вошел один из мужчин в тренировочном костюме.

Аккуратно загасив сигарету, упавшую рядом с покойным, он нажал на рычаг телефонного аппарата и, дождавшись гудка, набрал номер.

— Джума Юнусович? — услышав гортанный голос на том конце провода, спросил он. — Случилось большое несчастье. Старый Саттар почувствовал себя плохо и умер.

— Это для всех нас большая потеря, — вздохнул Джума и, помолчав, распорядился: — Надо все сделать как положено. То, что оставил ему гость, вечером привезете ко мне.

Положив трубку, мужчина обошел лежавшего на ковре Саттара и спустился вниз. Открыв дверь комнаты, в которой занимались стряпней женщины, он сказал:

— Старый хозяин умер. Вы можете оставаться жить в этом доме. Скоро тут будет новый хозяин…

* * *

Еще издали завидев взбирающийся по горному серпантину грузовик с краном, один из молчаливых мужчин откинул клеенчатый фартук на коляске мотоцикла и достал из нее белый шлем инспектора ГАИ, жезл и куртку из искусственной кожи с милицейскими погонами. На ногах у него уже были надеты галифе и сапоги. Второй мужчина помог ему натянуть куртку и подал шлем. Потом, взяв за руль мотоцикл, увел его за скалу.

Дождавшись появления грузовика, одетый в форму мужчина подал водителю знак остановиться.

— В чем дело? — высунувшись из кабины, закричал шофер.

— Куда ты так гонишь? — подходя ближе и похлопывая жезлом по сапогу, усмехнулся лжеинспектор ГАИ. — На тот свет торопишься?

— А-а-а, знакомый, — расплылось в улыбке лицо водителя. — Мы же с тобой встречались у старого Саттара. Помнишь?

— Помню, помню, — вставая на подножку, буркнул лжеинспектор, — мало ли кто с кем встречался и где.

— Слушай, я тогда и подумать не мог, что ты из ГАИ, — радуясь, что он, похоже, отделается вместо штрафа разговорами, не унимался шофер. — А чего ты у старика делал? Он тебе родственник?

— Помочь надо было человеку, — неохотно объяснил мужчина и открыл дверцу кабины. — Что там у тебя лежит?

— Где? — повернулся водитель, и в этот момент лжеинспектор всадил ему в спину нож — прямо под лопатку.

Сдвинув в сторону сипевшего шофера, он, стоя на подножке, погнал машину к пропасти и, когда понял, что она уже не остановится, спрыгнул. Грузовик на мгновение приостановился на краю, потом его передние колеса словно нехотя перевалили в бездну, и, задрав кузов с краном, он нырнул в провал. Что-то грохнуло, потом еще раз, и, наконец, внизу раздался глухой удар.

Подойдя к кромке обрыва, лжеинспектор заглянул вниз. От машины остались только искореженные обломки, уже успевшие заняться веселыми язычками пламени. Повернувшись, он бегом направился к мотоциклу, на ходу стягивая с себя куртку и снимая шлем…

Глава 6

— Встать, суд идет! — равнодушно произнесла привычную формулу молоденькая секретарь и обвела глазами почти пустой зал. Только на средних скамьях устроились Иван Купцов и не пожелавший оставить его в такой день одного Саша Бондарев.

— Слушается дело…

Опустившись на светлую жесткую скамью судебного зала, Иван оглянулся — где же гражданка Саранина? Сколько еще будет продолжаться эта малопонятная игра, выматывающая нервы, заставляющая не спать по ночам, с тревогой открывать почтовый ящик и ждать «душеспасительных» бесед в политчасти? Почему Саранина упорно исчезает в самые ответственные моменты, почему не пришла на экспертизу и сейчас не явилась в суд? Хочет дешевых эффектов, жаждет вывести его из равновесия и появиться в самый последний момент, сбивчиво пролепетав извинения суду за то, что задержалась, замотанная заботами матери-одиночки?

— Не вертись, — сердито шепнул Бондарев, — нету ее, не пришла.

«Опять сегодня не поставят точку, — подумал Иван, — как пишут в журналах: „Продолжение следует“».

Явно невыспавшийся, средних лет лысоватый судья — с набрякшими под глазами мешками, выдававшими в нем почечного хроника, — скучно задал несколько вопросов секретарю и отложил слушание дела ввиду неявки истца — гражданки Сараниной.

Иван и Саша вышли из зала, спустились по гулкой лестнице вниз. Дождь на улице прекратился, но по небу тянулись тучи, низко повиснув над крышами, подсыхающий асфальт посерел, весело громыхали трамваи, и у гастронома выстроилась очередь за пивом. У мусорного бака дрались из-за черствой, чуть позеленевшей горбушки хлеба воробьи, а в стороне, хитро поглядывая на них, выжидая момент, чтобы по праву сильного урвать свое, переваливаясь с боку на бок, прохаживалась серая ворона.

— Не переживай, — прикуривая, сказал Бондарев. — Она больше не объявится.

— Почему? — покосился на него Иван.

— Рогачев начал ей интересоваться, и она сразу же исчезла, — бросив сгоревшую спичку, пояснил Саша. — Алексей Семенович сам много лет оттрубил в розыске, разбирается что почем. Не вешай носа. Саранина исчезла и даже адреса не оставила. Видимо, у тех, кому ты мешал, миновала надобность в скандале.

— Похоже, — зябко передернул плечами Купцов, хотя на улице было тепло, — только противно, когда не доверяют, а видят в тебе только исполнителя. Сделай то, реши это, беги туда, помогай, спасай, раскрывай. А чуть что случится с тобой, так сразу делают постное лицо и ты вроде бы уже не нужен.

— Сразу мир не переделаешь, — вздохнул Бондарев, — после стольких-то лет нравственной глухоты и слепоты.

— Ага, — согласился Иван, — не переделать сразу, но если ничего не делать, то он никогда не изменится.

Они медленно пошли к метро. Оглянувшись, Купцов увидел, как ворона, сделав стремительный бросок, завладела краюхой и, взмахнув крыльями, понесла ее к своему гнезду, а глупые воробьи бестолково заметались, но, поняв, что добыча упущена, тоже разлетелись кто куда.

— Тебе хотели в аттестацию эту историю записать, — проследив за его взглядом, сказал Саша, — но Рогачев не дал. Заявил, что аттестация не история болезни и, тем более, туда нельзя втискивать чужие болячки.

— К сожалению, он не последняя инстанция, — усмехнулся Иван, — если захотят, все равно впишут. Тем более старику скоро уходить в отставку, а с точки зрения начальства я не лучший преемник. Поэтому готовятся заранее, чтобы были веские основания отказать в назначении на его место. Погоди, вспомнят еще, что Котенев безвестно пропал, чуть ли не испарился вместе с тем человеком, с которым жил в особняке. Где-то они вынырнут? Или обоих уже нет в живых и потому миновала надобность в скандале? Некого больше нам теребить, нет нитки, за которую можно потянуть. Кстати, Лушин и Хомчик начали отказываться от ранее данных ими показаний: я был у следователя, он жаловался, что все отрицают. Значит, неведомыми для нас путями они получили информацию, что ситуация изменилась и можно все валить на исчезнувшего Михаила Павловича? Нет, Саня, мафия сильна, мы ей еще корни не подрубили. Отдали они нам мелочовку и спрятали концы в воду. Задели мы их краем, побеспокоили, но не ликвидировали.

Я думаю, что схема наших драконов выглядела примерно так: убитый Анашкин принес из колонии сведения о богатом человеке, и нашлись люди, готовые выбить из него деньги, не зная того, что за Котеневым и его приятелями стоят более могущественные силы. Если бы не мы, то эти силы сами смяли или поставили себе на службу Лыкова, Жедя и Кислова с Анашкиным. Им тоже нашлось бы местечко в ничем не брезгующей системе… А когда запахло жареным, когда могучие силы, опекавшие Котенева или использовавшие его, поняли, что через него и до них могут добраться, тогда он бесследно исчез, а Лушин с Хомчиком начали путаться в показаниях и изменять их в нужном для себя направлении. Котенева наверняка нет в живых! Надо теперь искать его тело. А также искать тех, кто им руководил в системе. Вот они — настоящие драконы!

— Как же тогда Лыков, Жедь? Кислов плачется в следственном изоляторе, хочет прикинуться душевнобольным, выставляет себя жертвой Лыкова.

— Жертва? — пожал плечами Иван. — Знаешь, когда пытаешься «отработать» назад и понять, почему он пошел на преступление, весьма непросто одновременно быть в шкуре жертвы и преступника. Нельзя понять Лыкова и его компанию, не поняв Котенева и его подельников. Мне кажется, что здесь жертвы и преступники постоянно менялись местами: каждая жертва — преступник и каждый преступник, в свою очередь, — жертва.

— Привыкли все оправдывать бытием, и ты туда же? Украл — жертва системы, убил — тоже жертва? Не правда ли, удобно? Если ты жертва и все мы в какой-то мере жертвы, то перед нами кругом все в долгу: нас обманывали и я обману! И можем ли мы бороться со злом, не увеличивая зла?

— Не вставай на позиции Лыкова, — бросив окурок сигареты, поднялся Иван. — Жить надо по совести.

— А-а, — отряхивая брюки от прилипших к ним соринок, отмахнулся Саша. — Призывы к совести предполагают как минимум ее наличие. Вот смотри: Котенева нет, а его из-за этого никто не признает преступником. Даже если ты будешь точно знать, что его имущество нажито заведомо нечестным путем, ничего не изымешь. И деньги, происхождение которых всем прекрасно известно, останутся семье.

— Его жена убеждена, что он сбежал с любовницей, — горько усмехнулся Купцов, — а любовница уехала к родителям, сдав квартиру. Говорят, собирается рожать.

— Ладно, — взяв под руку Ивана, заглянул ему в лицо Бондарев, — ты лучше скажи, что сам собираешься делать?

— Что делать? Жить… Жить и работать. Если тебя интересует конкретное дело драконов, то не стану скрывать: буду настаивать, чтобы из него выделили отдельным производством дело Лыкова и компании. Думаю, что Рогачев меня поддержит.

— Хорошо, а дальше? Ну, предположим, выделят дело о разбойных нападениях. А другие материалы?

— Другие? — протянул Иван и хитро прищурился: — По ним будем работать дальше. Надо докопаться до тех, кто командовал Михаилом Павловичем Котеневым, его приятелями Лушиным и Хомчиком. Надо найти настоящих драконов…

Ночью Ивану опять привиделся сон, будто он в образе волка вышел на опушку и, подняв лобастую голову к низкому, покрытому серыми тучами небу, тихонько завыл, глядя на медленно опускающиеся снежинки. Незаметно они выстилали поле белым ковром, пряча под холодным покрывалом комья мерзлой земли, остья проросших в давно не паханных бороздах стеблей полыни — горькой травы забвения. Примолкнув, волк побрел через бескрайнее поле, пятная его следами лап, вышел к заброшенной деревне и постоял, чутко прислушиваясь к шумам оставшегося сзади леса и свисту ветра, раскачивавшего все еще висевший на покосившемся колоколенке старой церквушки колокол, у которого лихие люди успели вырвать медный язык. И теперь колокол не мог звонить, раскачиваясь от порывов резкого ветра, но только тихо стонал — протяжно, щемя душу печалью, неизбывностью страданий и запустения.

Ветер выжимал из глаз слезы, и они замерзали жемчужными комочками, скатываясь по шерсти на морде, и не было в том ветре несомых им запахов жилья и дыма растопленных печей, не было запаха свежего хлеба и хлева, полного скотины. Только холод и колючие снежинки.

Повернувшись к ветру боком, волк потрусил дальше, пробираясь между покосившимися избами с заколоченными досками окнами к убогому деревенскому погосту. На бугре, посреди осевших могил, виднелась темная нора, и волк не задумываясь нырнул в нее.

И тут Иван вдруг увидел себя в образе человечьем, на карачках пробирающимся по темному лазу туда, где слабо брезжил свет.

В сухой глинистой пещерке, где едва можно было приподняться, стоя у щели, похожей на амбразуру дота, его ожидал дед, одетый точно так, как он был снят на маленькой фронтовой карточке, ставшей от времени коричневой, — в потертую ушанку, стеганую фуфайку защитного цвета, подпоясанную брезентовым ремнем с тяжелыми подсумками, ватные штаны и разбитые солдатские ботинки с обмотками.

Покуривая самокрутку, дед лукаво щурился, поглядывая на внука, и, дождавшись, пока тот влезет в пещерку, заметил:

— Одинок ты, Ваня? Как волк и рыщешь?

— Одинок, — эхом откликнулся Иван, прислоняясь спиной к жутко холодной, просто-таки ледяной стене пещерки.

— И то, — вздохнул дед. — А я вот стою, смотрю, слушаю и никак не могу понять: отчего композитор Альфред Шнитке в кантате «Легенда о докторе Фаусте» поручил роль дьявола Алле Пугачевой?

Иван удивился и хотел спросить, откуда деду известно про такого композитора и певицу, и еще хотел спросить — может быть, дед слышал Кончерто-гроссо Шнитке, где в финале ропот фаготов каждый раз прерывается глухим деревянным стуком, похожим на стук упавшей крышки того ящичка, в котором уже ни встать, ни сесть? Но дед неожиданно предложил:

— А чего, не надоело мучиться? Оставайся тут со мной, глядеть вместе станем. Отсюда далеко видно! А по весне послушаем, как травка растет…

— Нет! — почему-то испугавшись остаться здесь, в ледяном плену, попятился Иван, судорожно нащупывая за спиной провал лаза, ведущего на волю.

— Ага, нет, ну и ладно, — вдруг согласился дед, — тогда иди, не задерживайся, дел у тебя много. Повидались, и слава богу.

Иван влез в темноту узкого тоннеля и, задевая плечами и спиной за его свод и стенки, пополз наружу, чувствуя, как сдавливает неимоверная тяжесть промерзшей земли, готовой поглотить и оставить тут навсегда.

Выбравшись, он жадно вдохнул свежий воздух и с удивлением заметил, что на воле, за время его пребывания в пещерке, заметно потеплело. И почему-то нет больше деревенского погоста, исчезли покосившиеся избенки, а под ногами протаявшая, но вполне проезжая дорога. Впереди небо очищается от туч и проглядывают куски манящей глаз синевы — бывает ли вообще что-либо краше, чем чистое небо после ненастья? Протаяло на горке, где возвышался храм, и первые лучи солнца позолотили его обветшалую кровлю, давно ждущую работящих рук, готовых вернуть ей прежнюю красоту и благолепие. Дышалось легко, опьянял открывшийся простор, и радостно было от упавшей с плеч тяжести. Оглянувшись, он увидел, что исчезли волчьи следы, тянувшиеся через поле, — растаяли вместе со снегом…

Когда Иван открыл глаза, за окнами еще не рассвело, только пробивался сквозь плотные занавески призрачный свет уличных фонарей да шуршали шинами неугомонно бегущие по магистрали машины. Мерно тикал будильник на тумбочке, отсчитывая время до звонка, возвещающего начало нового суетного дня — полного забот, разговоров, дорог, неприятностей и мелких радостей, — тускло мерцали за стеклами книжных шкафов корешки любимых книг, спрессовавших в себе вековую мудрость разных стран и народов, которую полностью, видимо, никому не дано ни постичь, ни измерить.

Привидевшийся сон оставил на душе тревожное чувство, а на щеке мокрый след слезинки. Подняв руку, Купцов вытер ее ладонью и повыше натянул одеяло: вставать еще рано, а спать больше не хочется.

Дед ушел из жизни как-то неожиданно — недавно был здоров, весел, рассказывал анекдоты и вспоминал войны, на которых ему довелось проливать свою кровь. Написав декорации к спектаклю, за который режиссер получил Государственную премию, а ведущий актер театра стал Героем Социалистического Труда, незаметный театральный художник, забытый всеми, кто еще совсем недавно так просил выручить театр и труппу, слег, начал сильно кашлять и таять на глазах.

Деда положили в городскую больницу и вскоре перевели в реанимационное отделение. Бабушки уже не было в живых, а сын, внук и невестка метались по городу в поисках дефицитных лекарств, сходя с ума от неизвестности, поскольку представители «гуманной профессии» хранили гордое и загадочное молчание.

Пытка неизвестностью тянулась две недели. Навсегда, до своего смертного часа, запомнил Иван последний разговор с дедом в больничной палате, пропахшей несвежим бельем, переполненной, с узкими — едва-едва протиснуться — расстояниями между койками. Дед лежал тогда в терапевтическом отделении, поскольку подозрение на инфаркт не подтвердилось и семья уже готовилась вздохнуть с облегчением, надеясь, что, может быть, и на этот раз судьба смилостивится над старым солдатом и все обойдется.

— О теле думаем, — держа в ослабевших ладонях руку внука, тихо говорил дед, — а надо бы о душе! Всем надо о душе подумать, время такое пришло. Помнишь, как в сказке Шварца? Каждому надо убить в себе дракона… А то души стали глухонемые, цепные, легавые, окаянные; душевнобольные, у которых нет души…

Похороны лучше вообще не вспоминать — везде мерзость мародерства и вымогательства, начиная с морга и кончая кладбищем. А спустя месяц-другой Иван случайно попал в театр, где работал дед, и, к своему изумлению, увидел в программке фамилию другого, весьма известного художника — человека делового, оборотистого, со связями, — который числился автором декораций нашумевшего и премированного на самом высшем уровне спектакля.

— Как же так? — показывая программку администратору, спросил внук.

— Мы, конечно, помним вашего дедушку, — пряча блудливые глаза, ответил тот, — но поймите и нас правильно. Жизнь не стоит на месте…

«Воистину надо бы подумать о душе, чтобы она не была глухонемой, цепной, легавой и окаянной, — выходя из здания театра на метель и ветер, подумал Иван, брезгливо вспоминая только что состоявшийся разговор. — Мертвые сраму не имут, нам его самим не хватает!..»

Протрещал будильник, сурово напоминая о необходимости подняться, пойти в ванную, побриться, почистить зубы, позавтракать, одеться и выйти из дома навстречу новому дню.

Тяжело вздохнув, Иван откинул одеяло и встал. Подошел к окну, отдернул занавеску — на стекле мутные капли дождя, торопливо пробегают под зонтами пешеходы, обходя многочисленные лужи на тротуарах. Черной сыростью блестит асфальт мостовой, поникли уже начинающие желтеть листья лип, и висит легкая дымка тумана между домами, навечно застывшими на другой стороне. Машины, дома, люди под зонтами — словно река в городе.

Может быть, так оно и есть: улицы — реки, а переулки — ручейки, площади — запруды или озера, и по всем ним течет нескончаемый поток, олицетворяя собой жизнь города, являясь одновременно и его кровью. Разве не люди дают городу жизнь? И от того, какие люди живут в этом городе и живут ли в них, в их душах драконы, зависит и сам город, его лицо и здоровье.

Как же хочется, чтобы каждый город на земле был здоров…