Джесси с готовностью согласилась. Но тут она вспомнила тот странный запах и поняла, что задаст еще один – последний вопрос, прежде чем они «выйдут из этой комнаты».
– И вот еще что. Прости меня, Джесс. Мне очень стыдно. То, что я сделал… это мерзко и отвратительно.
Джесси помнила: говоря эти слова, он смотрел в сторону. Все это время он сознательно доводил ее до истерики – заставлял чувствовать груз вины и внушал страх неотвратимой расплаты. Пока он мучил ее, угрожая разоблачением и добиваясь того, чтобы она уже точно никому ничего не сказала, он смотрел ей прямо в глаза и ни разу не отвел взгляда, а когда извинялся, его взгляд скользил по рисункам, разделявшим комнату. Это воспоминание породило в ней странное чувство: смесь пронзительной грусти и жгучей ярости. Он совершенно спокойно врал ей в лицо, но прятал глаза, когда говорил правду.
Она помнила, как хотела сказать ему, что извиняться не нужно, но все-таки промолчала. Потому что боялась, что если она сейчас скажет хоть слово, он передумает и расскажет все матери. Но самое главное, даже тогда – в десять лет – она понимала, что он должен был перед ней извиниться.
– В последнее время Салли была со мной холодна, что верно, то верно. Но это меня не оправдывает. Даже не представляю, что на меня нашло. – Он рассмеялся, по-прежнему пряча глаза. – Может быть, это затмение виновато? Если да, то слава Богу, что мы больше его не увидим. – Он умолк на мгновение и добавил, словно про себя: – Господи, если мы ей ничего не расскажем, а она как-то узнает сама…
Джесси прижалась к нему и сказала:
– Она не узнает. Я никогда ей не скажу, папуля. – Она помедлила и добавила: – Да и что я могу сказать?
– Правильно, – он улыбнулся, – ведь ничего не было.
– А я… Ведь я не…
Она взглянула на него, надеясь, что он поймет, что она хочет спросить, однако он лишь смотрел на нее, озадаченно подняв брови. Улыбка сменилась озабоченным выражением ожидания.
– Я не беременна? – выпалила она.
Он вздрогнул. На лице появилось странное напряжение, словно он изо всех сил пытался подавить какое-то сильное чувство. Страх или грусть – подумалось ей тогда. И только теперь, спустя столько лет, до нее дошло, какие чувства пытался сдержать отец: взрыв безудержного смеха от облегчения. Наконец он взял себя в руки и поцеловал ее в кончик носа.
– Нет, малышка. Конечно, нет. Мы ведь не делали то, от чего женщины могут забеременеть. Ничего подобного не было. Я просто чуть-чуть повозился с тобой, вот и все.
– Ты меня приласкал. – Джесси прекрасно помнила, что сказала именно эти слова. – Мне было страшно, и ты меня приласкал.
Он улыбнулся:
– Да, вот именно! Ты просто прелесть, малыш. Ну что, все уже решено? Тема закрыта?
Она кивнула.
– Ничего подобного больше не будет… и ты это знаешь, да?
Она снова кивнула, но ее улыбка поблекла. Его слова должны были ее успокоить, и она действительно вроде бы успокоилась, но и испугалась тоже – может быть, потому, что его голос звучал как-то уж слишком угрюмо, а во взгляде читалась какая-то странная грусть. Она помнила, как схватила его руки и сжала что было сил.
– Ты все еще меня любишь, папа? Несмотря ни на что, ты меня любишь? После того, что случилось?
Он кивнул и сказал, что любит, и даже сильнее, чем прежде.
– Тогда обними меня крепко-крепко.
И он обнял ее, но теперь Джесси вспомнила кое-что еще: теперь он больше не прикасался к ней нижней частью тела.
Ни в тот раз, ни потом. Больше уже никогда, – подумала Джесси. – Во всяком случае, я не помню, чтобы такое было. Даже когда я окончила колледж и во второй раз в жизни увидела слезы у него на глазах, он лишь приобнял меня, по-старушечьи отклячив зад, чтобы – не дай Бог – не прикоснуться ко мне промежностью. Бедный, бедный папа. Думаю, что никто из его коллег и деловых партнеров ни разу не видел его таким взволнованным и смущенным, каким его видела я в день затмения. Столько боли и переживаний… и из-за чего? Из-за какого-то сексуального эпизода, который и гроша ломаного не стоил. Господи, что за жизнь. Что за херовая жизнь.
Она принялась машинально сгибать и разгибать руки, чтобы разогнать кровь. Сейчас примерно около восьми утра. Она прикована к кровати уже почти восемнадцать часов. Из рубрики «невероятно, но факт».
Тут проявилась Рут, причем настолько внезапно, что Джесси даже подпрыгнула от неожиданности. В ее голосе сквозило неприкрытое отвращение:
И ты до сих пор его оправдываешь? Винишь во всем себя, а он как бы и ни при чем? После стольких лет, до сих пор… Чудно!
– Замолкни, – хрипло отозвалась Джесси. – Это здесь ни при чем. И уж тем более…
Да ты просто шедевр, Джесс!
– Но даже если бы было при чем, – продолжила Джесси, повысив голос, – даже если бы было при чем, оно все равно не поможет мне выбраться из теперешней передряги. Так что давай закроем тему.
До Лолиты тебе было как до луны. И не важно, что ты там себе напридумывала.
Джесси сочла за лучшее промолчать. Но Рут все равно не унималась:
Если ты все еще думаешь, что твой разлюбимый папуля был добрым и благородным рыцарем и самоотверженно защищал тебя от огнедышащей драконихи, то тебе очень не помешает взглянуть на это с другой точки зрения.
– Заткнись! – Джесси принялась еще быстрее двигать руками. Цепи позвякивали, браслеты наручников гулко клацали по столбикам. – Заткнись, ты, мерзавка!
Он все спланировал, Джесси. Неужели ты не понимаешь? Это было не спонтанным порывом: изголодавшийся по сексу отец вдруг воспылал к дочке отнюдь не отеческой любовью. Он все спланировал заранее!
– Неправда, – выдохнула Джесси. Пот стекал по лицу солеными прозрачными каплями.
Да неужели? А чья была идея надеть сарафанчик? Тот, который был слишком мал и тесен? Кто знал, что ты будешь слушать – и восхищаться, – как он спорит с матерью? Кто лапал тебя за грудь накануне вечером? И на ком в день затмения были только спортивные шорты?
Джесси внезапно представилось, что в спальне был Брайан Гамбел. В безупречном костюме-тройке и с золотым браслетом. Он стоит у кровати, а рядом с ним – парнишка-оператор с портативной камерой на плече. Он медленно водит камерой, снимая каждый дюйм почти обнаженного тела Джесси, а потом берет крупным планом ее вспотевшее лицо. Брайан Гамбел ведет прямой репортаж из спальни в летнем домике на берегу озера, где лежит женщина, прикованная наручниками к кровати. Он наклоняется, подносит ей микрофон и спрашивает:
– Когда вы впервые поняли, что ваш отец питает к вам далеко не отеческие чувства?
Джесси перестала двигать руками и закрыла глаза. На лице застыло упрямое выражение. Хватит, – решила она. – Я еще могу смириться с голосами Рут и примерной женушки… и даже, наверное, с голосами НЛО, которые время от времени проявляются и пытаются меня поучать… но я перечеркну свое прошлое. Я дам интервью Брайану Гамбелу в «прямом эфире», пусть даже на мне только описанные трусы. Пусть только в воображении, но я это сделаю.
Скажи мне одну вещь, Джесси, – это был не НЛО, а Нора Кэллиган. – Только одну, и на сегодня тема закрыта. А может, и навсегда.
Джесси замерла в ожидании.
Когда ты вышла из себя вчера вечером, кого ты пнула? Джералда или?..
– Конечно, Джерал… – начала было она и запнулась. В голове возник четкий образ: беловатая капля слюны, свисающая с подбородка Джералда. Джесси очень ясно видела, как она вытягивается, срывается и падает ей прямо на живот. Всего лишь капля слюны. Неужели такая малость имеет значение после стольких лет совместной жизни и стольких страстных поцелуев?! Столько раз их слюна смешивалась, и никто от этого не страдал. Разве что иногда один подхватывал от другого простуду.
Подумаешь, ерунда… Но вчера все изменилось. Изменилось в тот самый момент, когда он отказался ее отпустить, хотя она очень просила. Да, мелочь и ерунда. Но так было раньше, пока она не почувствовала слабый запах минеральной воды, так похожий на запах воды из колодца у озера Дак-Скор и запах воды в самом озере в жаркие летние дни. Как 20 июля шестьдесят третьего года, например.
Она видела слюну, но думала, что это сперма.
Нет, неправда, – начала было она, но себя не обманешь. Тут даже Рут не нужна в своей вечной роли Адвоката дьявола. Это правда. Это его чертова сперма – вот в точности ее мысли. А потом она перестала думать вообще. И рефлекторно ударила мужа ногами. Не слюна, а сперма. И не отвращение к любимой игре Джералда, а старый, полусгнивший страх, всплывший на поверхность сознания, как чудище – на поверхность моря.
Джесси взглянула на искалеченное тело мужа. На глаза навернулись слезы, но она сдержалась. Потому что подумала, что Министерство Выживания не одобрило бы эту слабость. Сейчас слезы были бы непозволительной роскошью. Но все-таки ей было жаль Джералда. Он умер, и это прискорбно. Но гораздо печальнее, что она осталась одна в такой дрянной ситуации.
– Вот вроде бы все. Больше добавить нечего, Брайан. Передавай мои наилучшие пожелания Вилларду и Кати. И вот еще, не мог бы ты расстегнуть наручники, прежде чем уйдешь? Я была бы очень тебе признательна.
Брайан не ответил, что было вовсе неудивительно.
Глава 23
Если ты собираешься выжить, Джесс, тогда послушай дружеский совет: перестань ворошить прошлое и подумай о том, что ты намерена делать в будущем… скажем, в ближайшие десять минут. По-моему, это не очень приятно – умирать от жажды здесь на кровати, а ты как считаешь?
Да, действительно неприятно… и жажда – это еще не самое страшное. Самое страшное – это боль. Джесси ощущала себя так, как, наверное, ощущали себя распятые на кресте. Эта мысль не давала ей покоя буквально с первых секунд пробуждения. Тяжелая мысль, гнетущая: распятие на кресте… В университете на курсе истории она читала статью об этом очаровательном старом способе пыток и казни и с удивлением узнала, что это только начало – когда тебе в руки и в ноги вбивают гвозди. Подобно карманным калькуляторам или льготной подписке на журналы, распятие – это настырный подарок судьбы, которого лучше бы избежать.