Похоже на птичку, которая попала в фабричный станок и выбралась с другого конца, – подумала она. – Но зато на мне больше нет наручника. Его действительно нет.
– Даже не верится, – прохрипела она. – На самом деле не верится. Мать моя женщина…
Не отвлекайся, Джесси. Тебе надо спешить.
Она испуганно вздрогнула, как человек, которого неожиданно разбудили. Надо спешить? Да, конечно. Она не знала, сколько она потеряла крови – наверное, целую пинту, если судить по пропитанному кровью матрасу и по алым струйкам, которые продолжали стекать вниз с полки, – но зато она знала, что если не остановить кровь сейчас же, она просто-напросто потеряет сознание, а путь от обморока до смерти будет уже недолгим. Как говорится, всего один шаг.
Ну уж нет, не дождетесь, – подумала Джесси. Это снова был твердый и непреклонный голос, только теперь это был ее голос, а не какой-то там посторонний. И Джесси было приятно это осознавать. – Я пережила такие страсти вовсе не для того, чтобы хлопнуться в обморок и умереть. Я не читала контракт, но я почему-то уверена, что такого пункта в моем договоре нет.
Ладно, но твои ноги…
Джесси вовсе не нуждалась в этом напоминании. Она больше суток провалялась на этой кровати, и хотя постоянно разминала ноги, насколько это было вообще возможно в ее положении, ей все же не стоило полагаться на них сейчас. Во всяком случае, в первое время. Вполне вероятно, что как только она попробует встать, у нее будут судороги или ноги просто подкосятся. Или и то, и другое вместе. Но кто предостережен, тот вооружен… кажется, так говорится. За свою жизнь Джесси вдоволь наслушалась подобных полезных советов (советов, которые исходили от неких таинственных мудрецов, обозначаемых местоимением «все» в сочетании «все говорят»), но ничто из того, что она видела по телевизору или читала в популярных журналах типа «Ридерз дайджест», не подготовило ее к тому, что она только что сделала. Она дошла до всего сама. Однако ей следует быть осторожной. Опять же, как говорится, лучше не зарываться.
Джесси перевернулась на левый бок. Изуродованная правая рука безжизненно волочилась за ней, как хвост воздушного змея или ржавая выхлопная труба старенького автомобиля. Джесси почти не чувствовала руки, и только страшная рана на тыльной стороне ладони – там, где кожа свернулась, обнажив сухожилия, – горела огнем. Боль была адской, и хуже всего было мерзкое ощущение, что правая рука сейчас просто-напросто отомрет, но, несмотря ни на что, Джесси была преисполнена торжествующей радости пополам с надеждой. Как здорово было осознавать, что теперь она может перекатиться набок и никакие наручники ей уже не помешают. Очередная судорога скрутила мышцы внизу живота, но Джесси не обратила на нее внимания. Она назвала свое состояние радостью?! Нет. Радость – это еще мягко сказано. Это была эйфория. Беспредельный восторг…
Джесси! Там край кровати! Господи, остановись!
Да. Только это было совсем не похоже на край кровати; скорее это было похоже на край света, как его изображали на старых картах времен Христофора Колумба. И там, за краем, живут чудовища и кровожадные звери, подумала Джесси. Они тебя сразу сожрут. И в довершение ко всему ты еще вывернешь левую руку, а то и вовсе сломаешь запястье. Остановись, Джесс.
Но тело не подчинилось приказу. Оно продолжало переворачиваться – несмотря на все судороги и боли, – и Джесси едва успела провернуть левую руку в браслете наручника, чтобы действительно не сломать запястье, когда легла животом вниз на самом краю и скатилась с кровати. Ступни с глухим стуком ударились о пол, и Джесси закричала, но не только от боли. Она все-таки слезла с этой дурацкой кровати. У нее получилось коснуться ногами пола. У нее получилось.
Не сказать, чтобы все вышло удачно. Левая рука, все еще прикованная к столбику кровати, неуклюже торчала в сторону и вверх, а правая, неловко прижатая к груди, оказалась зажатой между Джессиным телом и боковиной кровати. Джесси чувствовала, как теплая кровь толчками льется из раны и стекает по груди.
Она приподняла голову и попробовала повернуть ее вбок. Ей пришлось подождать в этой болезненной и неудобной позиции, пока не пройдет новая судорога, которая парализующей болью пронзила спину от шеи до ягодиц. Простыня, к которой Джесси прижималась грудью и искалеченной правой рукой, уже пропиталась кровью.
Мне нужно встать, – сказала она себе. – Прямо сейчас, иначе я тут умру от потери крови.
Судорога в спине отпустила. Джесси подобрала под себя ноги и попыталась подняться. Она боялась, что ноги ее не послушаются, но нет – они были совсем не такими слабыми и онемевшими, как она опасалась. На самом деле они были вполне даже дееспособны. Джесси осторожно выпрямилась. Наручник на левой руке скользнул вверх по столбику кровати и остановился, наткнувшись на следующую деревянную перекладину. Джесси было трудно поверить, что она действительно встала, а ведь в какой-то момент она уже начала отчаиваться. Но у нее все-таки получилось: она снова стоит на ногах, рядом с кроватью, которая была ее тюрьмой… и едва не стала могилой.
Нахлынуло чувство щемящей, пронзительной благодарности, но Джесси решительно подавила его в себе, как раньше она подавила панику. Время для благодарности будет потом, а сейчас у нее есть другое, более важное дело. Она все еще прикована к кровати, и ей надо как можно скорее освободиться. Потому что времени у нее мало. Пока что ее не мутит, голова не кружится, предобморочной слабости нет, но это еще ничего не значит. Если она потеряет сознание, то скорее всего это будет внезапно и резко. Она просто вырубится, и все.
Но все равно, разве это не здорово: просто встать на ноги – просто встать и больше ничего?! Даже выразить невозможно, как это здорово!
– Нет, – прохрипела Джесси. – Сейчас не время об этом думать.
Крепко прижав искромсанное запястье к левой груди, чтобы хотя бы слегка остановить кровь, она развернулась впол-оборота и прижалась к стене ягодицами. Теперь Джесси стояла с левой стороны кровати в позе солдата, расслабившегося по команде «вольно». Она сделала глубокий вдох, заставляя себя оторвать правую руку от груди. Ждать больше нельзя. Пора делать дело.
Рука поднялась медленно и неохотно, как рука старенькой заводной игрушки, за которой никто не следит. Изрезанная ладонь легла на полочку в изголовье кровати. Безымянный палец и мизинец по-прежнему не слушались, но Джесси удалось ухватиться за полочку большим, указательным и средним пальцами и сбросить ее с креплений. Полка упала на постель, на которой столько часов пролежала Джесси и на которой еще оставались отпечатки ее тела – вмятины в розовом стеганом матрасе, пропитанные потом, а сверху и кровью. Вид этих вмятин вызывал в Джесси злость, страх и слабость. Ей было противно на них смотреть. Ее это бесило.
Джесси перевела взгляд на свою дрожащую правую руку. Потом поднесла ее ко рту и попыталась вытащить зубами осколок стекла, застрявший под ногтем большого пальца. Стекло вроде бы поддалось, но потом прошло между зубами и вонзилось глубоко в десну. Больно особенно не было – просто быстрый и резкий укол. Кровь потекла на язык, сладковато-соленая и густая, как вишневый сироп от кашля, которым Джесси поили в детстве, когда она болела. Джесси даже не обратила внимания на эту новую ранку – за последние несколько минут она и не такое пережила. Она только крепче стиснула зубы, вытащила осколок из пальца и выплюнула его на кровать вместе с теплой алой кровью, переполнившей рот.
– Ладно, – пробормотала она и принялась протискиваться между стеной и спинкой кровати.
Кровать отодвинулась от стены на удивление легко – гораздо легче, чем смела надеяться Джесси. Впрочем, она никогда и не сомневалась, что кровать можно сдвинуть, если найти подходящую точку опоры. И она нашла эту точку опоры и принялась толкать ненавистную кровать по вощеному полу. Поначалу кровать постоянно сдвигалась вправо, потому что Джесси могла толкать только с левого края, но Джесси быстро под это подстроилась, и дело пошло быстрее. Если удача приходит, – размышляла она, – то приходит во всем, Джесс. Да, ты порезала себе десну, но зато не наступила босой ногой на осколки стекла. Так что давай, дорогая, толкай кровать и продолжай считать свои…
Нога наткнулась на что-то мягкое. Джесси опустила глаза и увидела, что это было пухлое плечо Джералда. Кровь из ее изрезанной правой руки капала ему на лицо и на грудь. Одна капля упала прямо на остекленевший открытый глаз. Джесси смотрела на мужа и не чувствовала ничего: ни жалости, ни ненависти, ни любви. Сейчас она чувствовала только ужас и отвращение к себе за то, что все чувства, которыми она жила столько лет – так называемые чувства культурных людей, что составляют костяк любой «мыльной оперы», телевизионного ток-шоу или радиопередачи, куда слушатели звонят и делятся своими проблемами, – оказались такими мелкими и ничтожными по сравнению со стремлением выжить любой ценой. Джесси не знала, как это бывает у других, но в ее случае инстинкт выживания сметал все на своем пути, как безжалостный скребок бульдозера. Хотя случай действительно был критический, и Джесси почему-то не сомневалась, что, окажись на ее месте, скажем, Арсенио или Опра, они бы действовали почти так же, как действовала она.
– Прочь с дороги, Джералд. – Джесси пнула его ногой (при этом она испытала ни с чем не сравнимое удовольствие, но постеснялась признаться в этом даже себе самой). Джералд, однако, даже не шелохнулся. Как будто химические процессы, происходившие при разложении его тела, намертво приклеили его к полу. Только мухи жужжащим облаком поднялись с его развороченного живота. Только мухи – и все.
– Ну и хрен с тобой, – заключила Джесси и снова толкнула кровать. Ей удалось переступить через Джералда правой ногой, но левой пришлось наступить прямо ему на живот, при этом у него в горле раздался долгий хрипящий свист и из открытого рта вырвались вонючие газы. Хорошо еще, что немного.