– Деми, – стону я, когда дохожу до кульминации. Она твердо держит губы вокруг меня, глотая все, что у меня есть. Я мертв. Она меня убила. Она идеальна.
Деми оставляет мягкие поцелуи на моем еще твердом стволе, пока я спускаюсь с вершины, и затем с улыбкой натягивает на меня шорты. Аккуратно вытирая рот запястьем, она поднимается на ноги, застегивает у меня молнию и встает на носки, чтобы накрыть мои губы своими.
Я углубляю поцелуй, и, почувствовав себя на ее языке, почти рвусь снова все повторить. Я дрожу.
– Ты в порядке? – дразнит она.
– Превосходно, – выдавливаю я.
Она хихикает и долго на меня смотрит, прежде чем отпереть дверь. Мы выходим в коридор, и на секунду меня ослепляет свет флуоресцентных ламп.
– Придешь сегодня? – спрашивает она, пока мы идем вместе.
– Не могу. Встречаюсь с Холлисом. Но я могу зайти сейчас и побыть с тобой до того, как надо будет к нему ехать.
– Бу-у-у.
– Не надо так меня освистывать.
– Почему? Ты постоянно так меня освистываешь.
– Потому что я ребенок, Семя. А ты слишком взрослая для такой чепухи. Имей к себе немного уважения.
Она взрывается смехом, и я улыбаюсь. Мне нравится ее смешить.
– Я бы все отменил, – говорю я, – но Холлис подчеркнул, что это важно.
Деми останавливается.
– Прости. Майк Холлис подразумевал, что что-то важно?
– Подразумевал? Скорее четко и ясно сказал. Он утром отвел меня в сторону и спросил, можем ли мы вечером поговорить.
– Почему он вообще здесь? Сегодня же понедельник.
Я морщу губы.
– Он сказал на работе, что заболел, но мне он не показался больным.
– Надеюсь, с ним все в порядке.
– Я в этом уверен. Холлис несокрушим. Уверен, он просто хочет обсудить какую-то мелочь, типа что подарить Рупи на день рождения.
– У нее скоро день рождения?
– О, это тебе понравится. Эта девушка родилась… подожди-подожди… четырнадцатого февраля.
Деми ахает.
– День святого Валентина! О боже. Бедный Майк. Ему придется выложиться на полную. Может, даже купить ей пони.
Я фыркаю.
Когда мы выходим в фойе, в нескольких метрах от нас я вижу Ти-Джея, который разговаривает с одним из ассистентов преподавателя. Он хмурится, когда нас замечает. Это похоже на слишком резкую реакцию без каких-то причин, пока я не понимаю, что он смотрит на мой пах.
Я опускаю взгляд вниз и чуть не матерюсь. Видимо, Деми не до конца меня застегнула, потому что застежка молнии опустилась обратно вниз. Я незаметно поднимаю ее обратно, но это не стирает с лица Ти-Джея недоверчивый взгляд.
Позже вечером я сажусь в кабинку напротив Холлиса, подзывая к себе официантку. Холлис еще ничего не заказал, несмотря на то, что находится здесь уже десять минут. Я опоздал из-за того, что, когда я вышел от Деми, на моем ветровом стекле был почти метр льда. Чуть не отморозил себе яйца, пока его соскребал.
– Прости, лед соскребал, – ворчу я.
– Хренов лед, надо его запретить.
– Я обязательно передам климату твое мнение, Майкл.
Я благодарно улыбаюсь, когда официантка возвращается с моим пивом. Холлис заказал банку «Бум Сос», которое он любит, мне кажется, только из-за названия. Мы чокаемся напитками.
– Так что случилось? – спрашиваю я товарища. – Зачем ты вытащил меня в «У Малоуна» в разгар чертовой зимы, когда мы живем в одном доме и могли легко поговорить там?
Холлис играет с кольцом банки пива.
– Захотелось выбраться куда-то. – Он пожимает плечами. – Как у тебя дела? Еще встречаешься с Деми? Тренер разрешил вам завести свинью?
Он тянет время, но я решаю пока что подыграть. Холлис такой истеричный, что если на него надавить, то он может сразу отсюда вылететь, а мне очень хочется допить свое пиво.
– У меня все нормально. Семестр закончил хорошо. Еще встречаюсь с Деми. И нет, тренер еще не дал добро на свинью. – Я на секунду задумываюсь. – Хотя я только что понял: когда он даст добро, Пабло придется уйти. – Блин. Я не уверен, что готов с ним попрощаться.
– Чувак, давно уже пора. Ты знаешь, как этот парниша воняет? Яйца не должны находиться в диких условиях.
Я хмыкаю.
– Я уже даже не замечаю запаха, если честно.
– Надо нам дома завести питомца, – говорит Холлис.
– Ха. Ну конечно. Рупи ни за что не даст тебе это сделать. Ведь тогда ей будут уделять меньше внимания.
– Это правда. Хватает и того, что надо уделять ей внимание по выходным.
Холлис трет глаза, и я замечаю, что он выглядит дико уставшим. Я знал, что двухчасовые поездки до Нью-Гэмпшира не могут на нем не сказаться, но, оказывается, дела намного хуже. У него так опухли глаза, как будто он годами нормально не спал.
– Ты завтра поедешь обратно или опять скажешь, что заболел? – осторожно спрашиваю я.
– Поеду обратно. – Он делает быстрый глоток. – Если честно, я больше не хочу продавать страховые полисы, Дэвенпорт. Я это терпеть не могу. Я терпеть не могу опять жить с родителями и терпеть не могу работать с папой. Этот чувак сумасшедший.
– М-м-м, это он-то сумасшедший?
– Да! И он весь день рассказывает тупейшие шутки.
Я таращусь на Холлиса.
– Представить не могу, какие мучения тебе приходится испытывать.
– Вот именно.
Ух. Не дошло.
– Почему бы тебе не попробовать найти работу в Гастингсе? – предлагаю я.
– Я пробовал, но вакансий нет. Или, по крайней мере, таких вакансий, которые были бы мне интересны. Есть вакансия работника ночной смены на заправке, но какой в этом смысл? Я буду просто весь день спать, всю ночь работать и получать копейки.
– Если я о чем-то услышу, то дам тебе знать.
– Спасибо.
– А пока что, думаю, тебе лучше по будням работать на полную ставку со страховкой, а по выходным работать на полную ставку с Рупи.
– Чувак, с ней правда надо работать на полную ставку. – И все же, произнося это, он широко улыбается.
– Я вообще не понимаю ваши отношения.
– Конечно, не понимаешь. Они трансцендентные.
– Что это вообще означает?
– Об этом я и говорю, – самодовольно отвечает он. Но скоро его голубые глаза снова становятся серьезными. Такое выражение не часто увидишь на лице Майка Холлиса. – Она только на втором курсе, братан.
– Рупи? И что?
– То есть она выпустится только через два с половиной года. А значит, еще два с половиной года мне придется ездить туда-сюда, чтобы продавать полисы с моим сумасшедшим отцом.
Я ставлю пиво на стол.
– Ты хочешь… расстаться с ней?
Он приходит в полный ужас.
– Что?! Ты охренел? Конечно, нет. Ты не слышал, как я сказал, что мы трансцендентные?
– Точно, прости, я забыл. – Я опять его изучаю. – Так о чем мы сейчас говорим? Тебя бесит твоя работа. Тебя бесит жить с родителями. Тебя бесит ездить туда-сюда. Тебя бесит, что Рупи еще учиться два с лишним года. Но ты любишь Рупи.
– Все именно так.
Я сжимаю губы.
– Хорошо, скажи мне вот что. Если бы в уравнении не было ничего из того, что тебя бесит, то что бы ты делал?
– Не понял.
– Представь, что тебе не надо беспокоиться о работе, поездках и всей этой фигне, – что бы ты тогда делал?
– Я бы… – он замолкает. – Ничего. Это тупо.
– Нет, скажи мне, – требую я. – Давай разберемся с этим, чувак.
Холлис делает глоток «Бум Сос».
– Я бы путешествовал, – наконец признается он. – Чувак, ты осознаешь, сколько еще в мире стран? Десятки!
– Сотни, – поправляю я.
– Не сходи с ума. Континентов только семь, с чего вдруг стран было бы сотни? У тебя неправильная математика. Но да, этим я бы и занимался. Я бы ездил по всему чертову миру, знакомился с новыми людьми, узнавал о новых культурах, ел странную еду и… о, и мы с Рупи могли бы трахаться в поездах, в самолетах, на верблюдах, если бы мы ездили на верблюдах…
– Стой, Рупи тоже путешествовала бы с тобой?
Он страстно кивает.
– А где еще ей быть?
Я киваю в ответ, но медленно и задумчиво.
– Хочешь мой совет? Ты должен поговорить об этом с Рупи. Скажи честно, как ты вымотался, и предложи съездить куда-нибудь вместе. Может, получится запланировать что-то на лето? Тогда тебе будет чего ждать, пока ты едешь до Нью-Гэмпшира… – заканчиваю я, пытаясь его соблазнить.
Холлис щурит глаза.
– Что? – говорю я.
– Ты всегда был таким умным, или это просто я был всегда таким тупым?
Я усмехаюсь ему.
– Предпочту не отвечать на этот вопрос.
34
К концу января мы с Хантером до сих пор не определились со статусом наших отношений. Мы просто как бы плывем по течению, постоянно занимаясь сексом, обнимаясь, переписываясь, давая друг другу советы. Я хожу на его хоккейные матчи, хотя мне плевать на хоккей. Он смотрит документальные фильмы о преступлениях, хотя они действуют ему на нервы.
Как говорит Бренна, у нас «ситуашения». А по словам Пиппы, мы женатая пара, которая даже не называет себя парнем и девушкой.
Пиппа права. Он мой парень, а я его девушка. Это смешно: мы так хорошо общаемся, но при этом ни разу не поднимали эту тему. Я знаю, почему я не поднимала, но не понимаю, что сдерживает Хантера.
Что касается меня, я боюсь сделать такой шаг. Что если все поменяется в ту же секунду, как я назову его своим парнем? Что если он вдруг решит, что я сковываю его цепями или ограничиваю его образ жизни, и он начнет искать себе кого-то нового? Это иррациональный страх, и память об изменах Нико в этом никак не помогает.
Двойственность наших отношений – постоянный источник моей тревожности. У людей всегда есть побуждение как-то все определять. Определения приносят нам комфорт. Но я разрываюсь, не понимая, чего хочу больше: повесить на нас ярлык или избежать возможного разрыва. Поэтому пока я просто не поднимаю эту тему, как и Хантер.
Его команда посреди плей-офф, и он всю неделю усердно работает. Тренировки очень изнурительные, и каждый раз, как я его вижу, он покрыт синяками. Сегодня у него все болит еще больше, поэтому я решила встретиться с друзьями и дать его телу отдохнуть. Потому что когда я вижу Хантера, то сразу хочу наброситься на это твердое тело и вытрахать ему мозги.