– Оставайся на месте. Я еду.
38
Возбуждение шкворчит в воздухе, пока мы с товарищами по команде надеваем снаряжение. Тот, кто сегодня победит, выйдет в финал, поэтому давление чувствуем мы все. В прошлом сезоне мы дошли до финала, и отвергнутый любовник сломал мне запястье. В этом сезоне с запястьем у меня все в порядке, а из-за члена не случилось ни малейшей проблемы.
Баки рядом со мной натягивает штаны, болтая с Мэттом и Алеком о какой-то новой радикальной терапии, которую стали применять на спортсменах.
– Богом клянусь, такой палатой можно было бы пытать Джеймса Бонда. Тебя обдувают жидким азотом с температурой где-то минус сто градусов.
– А потом что? – Алек, кажется, в восторге.
– Ну, теоретически это стимулирует выздоровление. В реальности, думаю, ты только получаешь обморожение.
Я весело оглядываюсь через плечо.
– О чем это ты говоришь?
– Криотерапия, – отвечает Баки.
– Звучит сильно, – замечает Конор, сидящий на скамье рядом со мной. Он поднимает руку и убирает светлые волосы за уши.
– Чувак, – говорю я ему. – Не знаю, сообщал ли тебе кто-то, но… у тебя на голове скоро будет «рыба-мул»[31].
Стоящий у своего шкафчика Мэтт улюлюкает.
– Спереди бизнес, а сзади вечеринка.
Конор лишь спокойно пожимает на это плечами. Даже узнав, что его прическа похожа на «рыбу-мула», он не забеспокоился. Жаль, что нельзя разливать его уверенность по бутылкам и продавать прыщавым мальчикам-подросткам. Мы бы срубили бабло.
– Тебе надо постричься, – советует Джесс. – Эта прическа убивает у девушек все возбуждение.
Кон закатывает глаза.
– Во-первых, ничто во мне не может убить возбуждение у девушек.
Думаю, он прав.
– А во-вторых, я не могу постричься. Иначе мы проиграем.
– Блин, – говорит Джесс, бледнея. – Точно.
Хоккеисты и их суеверия. Похоже, Кон не будет стричься до апреля.
– Господи, что это за вонь? – спрашивает тренер из дверного проема. Он заходит в раздевалку, сморщив от отвращения нос.
Я переглядываюсь с парнями. Я ничего не чувствую, и по пустым выражениям лиц остальных вижу, что они тоже озадачены.
– Такой запах, как будто взорвался серный завод, – рычит тренер.
– А, – понимает Баки. – Да, это Пабло.
– Яйцо?
Я не могу сдержать смех.
– Ага-ага…
– Не говори, мать твою, «ага-ага», Дэвенпорт.
Я его игнорирую.
– …потому что такое случается, когда вы просите кого-то заботиться о яйце целых пять месяцев. Оно испортилось. Мы уже все привыкли к запаху. – Я гляжу на Баки, который вытаскивает из своего шкафчика Пабло Яйцебара. – Я думал, он у тебя в застегнутом мешочке, чтобы вонь не распространялась.
Сейчас Пабло завернут в многочисленные слои целлофана и туго обтянут розовой полосой ткани. Теперь даже не видно лица этого поросенка, потому что оно скрыто пластиком толщиной в сантиметра два.
– Я вытащил его, потому что мне стало его жалко. Он заперт там как преступник.
В раздевалке раздается фырканье и хмыканье. А вот тренеру не весело.
– Дай его мне, – приказывает он, протягивая здоровенную лапу.
Баки выглядит встревоженным. Он смотрит на меня, словно спрашивая: «Можно?» Я пожимаю плечами.
– Он босс.
Как только символ нашей команды оказывается в руках у тренера, он подходит к мусорному ведру у двери и бесцеремонно выбрасывает Пабло.
Раздается приглушенный крик, принадлежащий Баки, за которым следует абсолютная тишина, и в комнате становится жутко.
Мне кажется, как будто из моих легких выбили воздух. Пабло так долго был нашей частью, что я не знаю, что сказать. Ошарашенные лица моих товарищей по команде подтверждают, что они чувствуют то же самое.
Тренер Дженсен сцепляет на груди руки.
– Поздравляю, вы выполнили нелепое задание, которое я не хотел вам давать и думал, что вы про него забудете. Но… – Его голос становится грубым. – …передавая друг другу яйцо, вы все показали настоящую командную работу и ответственный подход к делу. А я человек слова: я поговорил с деканом, и он сказал, что, возможно, со свиньей что-то получится сделать.
Баки в полном восторге.
– Серьезно? У нас будет свинья? Парни, мы сделали это.
– Пабло-свинья, – медленно говорит Джесс. – Не так хорошо звучит. Нам нужна новая кличка.
– Пабло Свинобар, – выдаем одновременно мы с Конором и, ухмыляясь, смотрим друг на друга.
– О господи, – говорит Мэтт сквозь смех. – Вот оно, остальным можно уже ничего не говорить. Ничего, что вы скажете, не будет лучше этого.
Остальные члены команды начинают хохотать. Даже у тренера дрожат губы. Но он хлопает в ладони, показывая, что время веселья закончилось, и все снова возвращаются к подготовке.
Я уже хочу надеть нагрудник, но у меня вибрирует телефон. Я заглядываю в шкафчик и вижу, что это Гарретт.
– Эй, тренер, – зову я. – Звонит ваш любимчик Гарретт Грэм. Можно я отвечу?
Он смотрит на часы. До начала игры осталось полчаса.
– Да, но побыстрее, Дэвенпорт. И скажи ему, что вчера в конце третьего периода в матче с Нэшвиллом игра была великолепная.
– Будет сделано. – В раздевалке чертовски шумно, поэтому я выхожу в коридор и киваю стоящему там охраннику. Брайар серьезно относится к защите своих спортсменов.
– Джи, – отвечаю я, поднося телефон к уху. – Привет.
– Привет, рад, что до тебя дозвонился. Я боялся, что ты уже отключил телефон.
– О-о. Звонишь, чтобы пожелать мне удачи?
В ухе звучит фырканье.
– Нет, удача тебе не нужна. У Бостона нет никаких шансов.
Это правда, черт побери. В этом году они наш самый сильный соперник, но я уверен, что мы их порвем. Правда, я бы предпочел противника послабее. Например, Иствудский колледж, который, как я и предполагал, не смог взять себя в руки, несмотря на потрясающего вратаря. Криска может поймать тысячу шайб, но это не поможет, если его нападающие не могут забить ни одной в противоположные ворота.
– В общем, я сейчас в офисе с Лэндоном. Он сегодня уезжает в Лос-Анджелес на две недели, но он хотел связаться с тобой перед отъездом.
– С Лэндоном? – Я понятия не имею, о ком говорит Джи.
– Лэндон МакЭллис – мой агент, но сейчас это слово нельзя произносить, поэтому притворись, что я никогда его не говорил. У нас вообще не было этого разговора, ладно?
– Ладно. Так почему ты звонишь?
– Потому что я разговаривал с Деми, и она сказала, что ты хочешь после окончания университета выставить свою кандидатуру на драфте.
Я чуть не роняю телефон.
– Что? – Когда, черт возьми, он разговаривал с Деми?
– Да, мы с ней подробно об этом поговорили. Она интересовалась, нужен ли будет тебе для этого агент, и я объяснил, что технически, пока ты в Национальной ассоциации студенческого спорта, тебе нельзя иметь агента. Но, когда она позвонила, я был с Лэндоном, и он хотел по-быстрому с тобой поговорить. Только не забудь: этого разговора не было.
Я понимаю, почему все настолько секретно. Спортсменам НАСС никак не разрешается контактировать со спортивными агентами. Даже тем, кого уже взяли в клубы, нужно официально завершить свои отношения с агентом на время учебы в университете.
По крайней мере, таково официальное требование. Хоть в любом спорте и есть свое закулисье, но осторожность всегда важна.
– Я включаю громкую связь, – говорит Гарретт. – Хорошо?
– Конечно. – Я до сих пор слегка ошеломлен.
– Хантер, привет. Это Лэндон МакЭллис.
– Здравствуйте, сэр.
– Заканчивай с «сэрканьем», зови меня Лэндон. – Он хмыкает. – Слушай, когда Джи упомянул, что ты через год будешь искать агента, то я чуть не вскочил со стула и не бросился к телефону. – Будь я проклят, если у меня от этого слегка не раздулась грудь. – Я хотел представиться, – продолжает он. – Естественно, неофициально.
Я сдерживаю смех.
– Конечно.
– Не буду ходить вокруг да около: ты один из лучших университетских игроков в стране. Если тебе интересно заняться хоккеем профессионально, то я могу все для тебя сделать, даже не пошевелив пальцем.
– Правда?
Я знаю, что восемнадцати- и девятнадцатилетним парням намного легче хорошо в этом плане устроиться. Но когда я закончу университет, мне будет двадцать два. Да, я не молодею, в свои двадцать один я уже старик. Но спортивная карьера не длится долго.
– Абсолютно. И слушай, сейчас я не могу тобой заниматься, и общаться мы больше не сможем. Но я просто хотел узнать, насколько ты заинтересован и каких еще агентов рассматриваешь.
– Я не рассматриваю других агентов, – признаюсь я. Черт, я от этого-то агента не ожидал что-то услышать. Не знаю, злиться ли мне, что Деми вмешалась, или бесконечно ее благодарить. Я могу влипнуть по полной, если кто-то узнает, что у нас с Лэндоном состоялся этот разговор.
– То есть ты заинтересован, – говорит он.
– Определенно. – Даже если бы мне в дверь стучались десяток агентов, Лэндон МакЭллис все равно был бы на вершине списка. Перечень его клиентов просто ошеломляет, и Гарретт говорил о нем только хорошее.
– Отлично, тогда мы заодно. – Он опять хмыкает. – В следующем году я с тобой свяжусь.
– Прекрасно. Спасибо, сэр… Лэндон.
– Надерите сегодня задницы, – звучит в ухе голос Гарретта. – Я еще тебе позвоню.
– До связи, Джи. – Я вешаю трубку и, опять еле дыша, смотрю на телефон. Деми, мать твою. Ничего лучше этой женщины со мной не случалось.
– Дэвенпорт, – гремит глубокий голос.
У вселенной отличное чувство юмора, потому что только я подумал о Деми, как страшным призраком появляется ее отец.
Я озадаченно на него смотрю, потому что либо у меня галлюцинации, либо в конце коридора правда стоит Маркус Дэвис.
Второй охранник не дает ему войти. Университет усилил меры безопасности после того, как в раздевалки команд стало проникать слишком много злоумышленников. При мне такого никогда не было, но Дин говорил, что на первом курсе соперники пронесли в раздевалку сумку, полную контейнеров с шоколадным сиропом, и все облили этой коричневой жидкостью. Когда игроки Брайара пришли в раздевалку перед игрой, то подумали, что по стенам стекает чей-то понос.