Внезапно поляна наполнилась звуками «языка жен», не меньше десятка разных песен, как будто на распевке хора.
— Глашатай, — сказала Уанда, — вы нарушили почти все правила практической антропологии.
— И какие я пропустил?
— Единственное, что я могу сейчас придумать, — это то, что вы до сих пор никого из них не убили.
— Ты забываешь об одном, — возразил Эндер. — Я не ученый, который пришел изучать их. Я посланник, который пришел заключить с ними договор.
Так же неожиданно жены умолкли. Крикливая вышла из своего дома и прошла на середину поляны, встав совсем рядом с огромным деревом. Она запела.
Хьюмэн ответил ей на «языке братьев». Уанда тихо переводила суть сказанного:
— Он рассказывает то, что вы сказали, что вы пришли как равный.
И опять жены заговорили все враз.
— Как, по-твоему, они отреагируют? — спросила Эла.
— Откуда я знаю? — ответила Уанда. — Я бываю здесь так же часто, как и вы.
— Я думаю, что они поймут и примут меня на этих условиях, — сказал Эндер.
— Почему вы так думаете? — спросила Уанда.
— Потому что я спустился с неба. Потому что я Глашатай Мертвых.
— Только не воображайте себя великим белым богом, — сказала Уанда. — Это не всегда хорошо кончается.
— Ну, я не Писарро, — сказал Эндер.
В его ухе раздался тихий голос Джейн:
— Я начинаю немного понимать «язык жен». Основы «языка братьев» были описаны в заметках Пипо и Либо. Очень помогает своим переводом Хьюмэн. «Язык жен» тесно связан с «языком братьев», но он кажется архаичнее, ближе к корням — больше старых форм, и к тому же все формы Жена-к-Брату находятся в повелительном наклонении, а формы Брат-к-Жене — в просительном. Женское слово, обозначающее братьев, связано с мужским словом мачос. Если это язык любви, то удивительно, как они ухитряются размножаться.
Эндер улыбнулся. Было приятно слышать опять голос Джейн, знать, что он может рассчитывать на ее помощь.
Он понял, что Мандачува задал Уанде какой-то вопрос, на который она шепотом отвечала:
— Он слушает, что говорит камень в его ухе.
— Это Королева? — спросил Мандачува.
— Нет, — ответила Уанда. — Это…
Она с трудом подобрала слово.
— Это компьютер. Машина, умеющая говорить.
— А можно и мне такой? — спросил Мандачува.
— Позже, — ответил Эндер, избавив Уанду от необходимости придумывать ответ.
Жены замолчали, и опять слышен был только голос Крикливой. И тут же братья возбужденно зашевелились.
— Она говорит на «языке братьев», — прошептала Джейн.
— Это великий день, — торжествовал Эрроу. — Жены говорят здесь на «языке братьев». Такого еще не было.
— Она приглашает тебя подойти, — перевел Хьюмэн. — Приглашает, как сестра брата.
Эндер немедленно вышел на поляну и подошел к ней. Хотя она была выше братьев, она все равно была на полметра ниже, чем Эндер, поэтому ему пришлось опуститься на колени, чтобы их глаза были на одном уровне.
— Я благодарен за доброе отношение ко мне, — сказал Эндер.
— Это я мог бы сказать и на «языке жен», — заметил Хьюмэн.
— Все равно, скажи это на своем языке, — сказал Эндер.
Хьюмэн перевел. Крикливая протянула руку, коснулась гладкой кожи его лба, колючей щетины на подбородке; она прижала палец к его губам, и он закрыл глаза, но не вздрогнул, когда она осторожно положила палец на его глаз.
Она заговорила.
— Ты — святой Глашатай? — перевел Хьюмэн, а Джейн тут же поправила:
— Он добавил слово «святой».
Эндер посмотрел Хьюмэну прямо в глаза.
— Я не святой, — ответил он.
Хьюмэн оцепенел на мгновение.
— Скажи ей.
Какое-то время он был в смятении; затем, очевидно, решил, что из этих двоих Эндер менее опасен.
— Она не говорила «святой».
— Говори мне то, что она говорит, как можно точнее, — попросил Эндер.
— Если ты не святой, — недоумевал Хьюмэн, — то как ты узнал, что она говорит на самом деле?
— Пожалуйста, — настаивал Эндер, — будь правдивым.
— Тебе я все переведу точно, — ответил Хьюмэн. — Но когда я говорю с ней, она слышит мой голос, поэтому я должен говорить твои слова осторожно.
— Говори правдиво, — сказал Эндер. — Не бойся. Это очень важно, чтобы она в точности знала, что я сказал. Скажи ей это. Скажи, что я прошу простить тебя, если ты будешь говорить с ней грубо, но я грубый фрамлинг, и ты должен переводить в точности то, что говорю я.
Хьюмэн закатил глаза, но повернулся к Крикливой и перевел.
Она кратко ответила. Хьюмэн перевел:
— Она говорит, что ее голова сделана не из корня мердоны. Конечно, она понимает это.
— Скажи ей, что люди никогда не видели таких больших деревьев. Попроси ее объяснить, что жены делают с этим деревом.
Уанда была в ужасе.
— Вы всегда переходите сразу к делу, не правда ли?
Но когда Хьюмэн перевел слова Эндера, Крикливая немедленно подошла к дереву, коснулась его и начала петь.
Сейчас они были ближе к дереву и могли видеть, что за существа копошатся на коре. Большинство из них не превышало в длину пяти сантиметров. Они были похожи на зародышей, хотя их розоватые тела были покрыты пушком темного меха. Глаза их были открыты. Они лезли друг на друга, пытаясь подобраться к пятнам чего-то, напоминающего сохнущее тесто, которые покрывали ствол.
— Пюре из амаранта, — пояснила Уанда.
— Дети, — сказала Эла.
— Не маленькие, — подтвердил Хьюмэн. — Эти уже почти могут ходить.
Эндер подошел к дереву, протянул руку. Крикливая тут же замолкла. Но Эндер не остановился. Он потрогал пальцами кору возле маленькой свинки. Она задела его, перелезла через руку, прицепилась к нему.
— Как его зовут? — спросил Эндер.
Испуганный Хьюмэн торопливо перевел вопрос, а затем и ответ.
— Это мой брат, — сказал он. — Он не получит имени, пока не научится ходить на двух ногах. Его отец — Рутер.
— А мать? — спросил Эндер.
— А, у маленьких матерей не бывает имен, — ответил Хьюмэн.
— Спроси ее.
Хьюмэн спросил. Она ответила.
— Она говорит, что его мать была очень сильной и смелой. Она очень потолстела перед тем, как родить пятерых детей, — Хьюмэн коснулся лба. — Пять детей — это очень хорошо. И ей хватило жира, чтобы прокормить их всех.
— Это его мать приносит пюре, которое они едят?
Хьюмэн был потрясен.
— Глашатай, я не могу сказать это ни на каком языке.
— Почему?
— Я сказал тебе. Ей хватило жира, чтобы прокормить пятерых детей. Положи обратно маленького брата, и пусть жена поет дереву.
Эндер приложил руку к стволу, и маленький брат тут же уполз. Крикливая продолжила свою песню. Уанда была сердита на Эндера, но Эла была явно возбуждена.
— Вы не понимаете? Новорожденные питаются телом своей матери.
Эндер с отвращением отодвинулся от дерева.
— Как ты можешь говорить такое? — спросила Уанда.
— Посмотри, как они копошатся на дереве, как маленькие мачос. Должно быть, они и мачос были конкурентами, — Эла показала на часть дерева, на которой не было амарантового пюре. — Из дерева течет сок через эти трещины. До десколады здесь, наверное, были насекомые, которые питались соком, а мачос и маленькие свинки их ели. Поэтому свинки смогли соединить свои генетические молекулы с деревьями. И не только дети жили здесь, но и взрослым свинкам все время приходилось лазить на деревья, чтобы отогнать мачос. Даже когда появились другие источники пищи, они все равно были привязаны к этим деревьям своим жизненным циклом. Задолго до того, как они стали деревьями.
— Мы изучаем общество свинок, — сказала нетерпеливо Уанда, — а не далекое прошлое их эволюции.
— Я занимаюсь деликатными переговорами, — сказал Эндер. — Пожалуйста, потише. Попробуйте изучать то, что можете, без проведения семинара.
Пение достигло кульминации; на стволе дерева появилась трещина.
— Они собираются свалить для нас и это дерево? — в ужасе спросила Уанда.
— Она просит дерево открыть свое сердце, — Хьюмэн коснулся лба. — Это материнское дерево, единственное в нашем лесу. Ничто не должно случиться с ним, иначе все наши дети будут рождаться в других деревьях, а наши отцы умрут.
Теперь к голосу Крикливой присоединились голоса других жен, и вскоре в стволе появилось широкое отверстие. Эндер немедленно встал перед отверстием. Внутри было темно и он ничего не видел.
Эла сняла с пояса фонарь и подала ему. Уанда немедленно схватила ее за руку.
— Машина! — сказала она. — Сюда это приносить нельзя!
Эндер взял фонарь из руки Элы.
— Барьера больше нет, — сказал он, — и теперь все мы можем заниматься «сомнительной деятельностью».
Он направил фонарь вниз, включил его, затем отрегулировал так, чтобы свет был мягким и рассеянным. Жены о чем-то заговорили, а Крикливая прикоснулась к животу Хьюмэна.
— Я говорил им, что ночью вы умеете делать маленькие луны, — сказал он. — Я говорил им, что вы носите их с собой.
— Можно ли мне направить этот свет в сердце Дерева-Матери?
Хьюмэн спросил Крикливую, и она протянула руку за фонарем. Затем, держа его в дрожащих руках, она тихо запела и слегка наклонила его так, что немного света попало в отверстие. Почти сразу она вздрогнула и повернула фонарь в другом направлении.
— Свет слепит их, — сказал Хьюмэн.
В ухе Эндера раздался шепот Джейн:
— Звук ее голоса резонирует внутри дерева. В ответ на свет тембр отраженного звука изменился, появилось больше высоких частот. Дерево отвечает, используя звук ее собственного голоса.
— Ты что-нибудь видишь? — тихо спросил Эндер.
— Опусти меня ниже и поднеси к отверстию, проведи поперек.
Эндер медленно провел головой вдоль отверстия. Джейн описала то, что она видела. Эндер долго неподвижно стоял на коленях. Затем он повернулся к остальным.
— Маленькие матери, — сказал он. — Там, внутри, маленькие матери, беременные. Не больше четырех сантиметров в длину. Одна из них рожает.
— Вы можете видеть своим камнем? — спросила Эла.