— Все эти годы на тебе лежала тяжесть вины человечества.
— Да, но в этом нет никакой мистики, — ответил Эндер. — Для меня это как каинова печать. У тебя немного друзей, но никто и не обижает тебя.
Место было расчищено. Мандачува что-то сказал на «языке деревьев» свинкам, барабанившим по стволу; они сменили ритм, и в стволе вновь появилось отверстие. Хьюмэн, словно родившийся ребенок, выскользнул наружу. Затем он подошел к середине расчищенной площадки. Листоед и Мандачува дали ему два ножа. Взяв ножи, Хьюмэн сказал им по-португальски, чтобы люди могли понять:
— Я сказал Крикливой, что вы не получили третьей жизни, потому что Пипо и Либо нас не поняли. Она сказала, что не пройдет и месяца, как оба вы прорастете и потянетесь к солнечному свету.
Листоед и Мандачува отдали ему ножи, прикоснулись к его животу и отступили на край расчищенной площадки.
Хьюмэн протянул ножи Эндеру. Они были сделаны из дерева, и Эндер не мог представить, каким инструментом можно отполировать их, чтобы они были такими гладкими, острыми и в то же время прочными. Но, конечно, к ним не прикасались инструменты. Они вышли такими совершенными из ствола живого дерева — подаренные, чтобы помочь брату начать третью жизнь.
Разумом можно было понять, что Хьюмэн на самом деле не умрет. Другое дело — поверить в это. Эндер не сразу взял ножи. Вместо этого он взял Хьюмэна за руки.
— Для тебя это не кажется смертью. Но для меня… Только вчера я увидел тебя в первый раз, а сегодня я знаю, что ты мой брат, словно Рутер и мой отец тоже. Однако когда утром поднимется солнце, я уже не смогу поговорить с тобой. Что бы ты не чувствовал, Хьюмэн, мне это кажется смертью.
— Приходи, чтобы посидеть в моей тени, — успокоил Хьюмэн, — чтобы увидеть солнечный свет сквозь мою листву, чтобы отдохнуть, прислонившись к моему стволу. И сделай еще вот что. Добавь новую главу к своей книге. Назови ее «Жизнь Хьюмэна». Расскажи всем людям, как я был зачат на коре дерева моего отца, как я родился в темноте, поедая плоть моей матери. Расскажи им, как я вышел из темноты в полутьму моей второй жизни, как жены научили меня говорить, как я узнал все чудеса, которым учили нас Либо и Миро с Уандой. Расскажи им, как в последний день моей второй жизни мой истинный брат спустился с небес и как мы вместе составили этот договор для того, чтобы свинки и люди стали одним племенем, не племенем людей или племенем свинок, а племенем раманов. И тогда мой друг отправил меня в третью жизнь, в полный свет, чтобы я мог подняться к небу и дать жизнь десяти тысячам детей, прежде чем умру.
— Я расскажу твою историю, — пообещал Эндер.
— Тогда я и вправду буду жить вечно.
Эндер взял ножи. Хьюмэн лег на землю.
— Ольгадо, Ким, — сказала Новинья, — идите к воротам. Эла, и ты тоже.
— Я должна смотреть, мам, — возразила Эла. — Я исследователь.
— Ты забыла о моих глазах, — ответил Ольгадо. — Я все записываю. Мы можем показать всем людям, что договор был заключен. И мы можем показать свинкам, что Глашатай скрепил его и их способом тоже.
— И я не уйду, — заявил Ким. — Даже Благословенная Дева стояла у подножия креста.
— Останьтесь, — мягко произнесла Новинья. Сама она тоже осталась.
Во рту Хьюмэна была трава капим, но он почти не жевал ее.
— Больше, — попросил Эндер, — чтобы ты ничего не чувствовал.
— Так нельзя, — возразил Мандачува. — Это последние моменты его второй жизни. Хорошо, когда немного чувствуешь боль, чтобы вспоминать потом, в третьей жизни, когда вся боль останется позади.
Мандачува и Листоед рассказали Эндеру, где и как резать. Они сказали ему, что это надо сделать быстро, и показали ему, какие органы нужно вынуть и куда положить. Движения Эндера были быстрыми и уверенными, но хотя он лишь изредка мог оторвать глаза от операции, он знал, что глаза Хьюмэна смотрят на него, наполненные любовью и благодарностью, агонией и смертью.
Это произошло прямо под его руками, так быстро, что несколько минут они могли наблюдать за его ростом. Несколько крупных органов съежились и из них протянулись корни; глаза Хьюмэна расширились в последней агонии, и из его позвоночника вырвался побег, на нем появились два листика, затем четыре…
И все остановилось. Тело было мертво; последние его силы были потрачены на то, чтобы из позвоночника Хьюмэна родилось деревце. Память, душа Хьюмэна перенеслись в клетки молодого побега. Свершилось — началась его третья жизнь. А когда утром, уже скоро, поднимется солнце, листья впервые ощутят свет.
Остальные свинки танцевали и веселились. Листоед и Мандачува взяли из рук Эндера ножи и воткнули их в землю по обе стороны от головы Хьюмэна. Эндер не мог присоединиться к ним. Он был покрыт кровью, и от него исходил резкий запах разделанного им тела. На четвереньках он отполз вверх по холму туда, где он не видел бы это тело. Новинья последовала за ним. Все они были обессилены работой и переживаниями этого дня. Они ничего не могли сказать или сделать, только упасть в густую траву, прислонившись к кому-нибудь, и искать облегчения во сне.
Боскинья и епископ Перегрино вышли к воротам перед восходом солнца, чтобы встретить Глашатая. Прошло не менее десяти минут, прежде чем они увидели движение на краю леса. Это был мальчик, сонно справлявший нужду в кустах.
— Ольгадо! — крикнула Боскинья.
Мальчик повернулся, помахал рукой, затем торопливо застегнул штаны и принялся будить остальных, спавших в высокой траве. Боскинья и епископ открыли ворота и вышли к ним.
— Глупо, не правда ли, — сказала Боскинья, — но именно сейчас я действительно чувствую, что мы восстали. Когда я впервые вышла за ограду.
— Почему они провели ночь в лесу? — удивился вслух епископ. — Ворота были открыты, они могли войти.
Боскинья быстро окинула группу взглядом. Уанда и Эла, под руку, как сестры. Ольгадо и Ким. Новинья. И Глашатай, сидящий в траве. Новинья стоит за ним, положив руки ему на плечи. Все словно чего-то молча ждали. Эндер посмотрел на них.
— Мы заключили договор, — сказал он. — Хороший договор.
Новинья подняла завернутый в листья сверток.
— Они написали его, — пояснила она. — Чтобы вы подписали.
Боскинья взяла сверток.
— Перед полуночью все файлы были восстановлены, — сообщила она. — Не только те, которые мы направили вам. Мы не знаем, кто ваш друг, Глашатай, но он очень хорош.
— Она, — поправил ее Глашатай. — Ее зовут Джейн.
Сейчас епископ и Боскинья могли видеть то, что лежало на расчищенной земле ниже по холму, за тем местом, где спал Глашатай. Теперь они поняли, что за темные пятна покрывали руки Глашатая.
— По-моему, лучше не иметь договора, — сказала Боскинья, — чем договор, ради которого вам пришлось бы убивать.
— Не нужно торопиться с суждениями, — возразил епископ. — Я думаю, что этой ночью произошло гораздо больше, чем мы можем увидеть сейчас.
— Очень мудрые слова, отец Перегрино, — мягко заметил Глашатай.
— Если хотите, я объясню вам, — сказала Уанда. — Эла и я поняли это не хуже остальных.
— Это был обет, — вмешался Ольгадо.
Боскинья непонимающе посмотрела на Новинью.
— Вы разрешили ему смотреть?
Ольгадо постучал по своим глазам.
— Когда-нибудь все свинки увидят это моими глазами.
— Это была не смерть, — пояснил Ким, — а возрождение.
Епископ подошел к мертвому телу и потрогал побег, растущий из грудной полости.
— Его зовут Хьюмэн — Человек, — сказал Глашатай.
— И тебя тоже, — мягко сказал епископ. Он повернулся и посмотрел на своих прихожан, благодаря которым человечество смогло шагнуть дальше, чем за всю предшествующую историю. «Кто же я, — спросил себя Перегрино, — пастырь или самый запутавшийся и беспомощный из моей паствы?».
— Пойдемте, пойдемте со мной в собор. Скоро уже зазвонит колокол к мессе.
Дети собрались и приготовились идти. Новинья тоже сошла со своего места за спиной Глашатая. Затем она остановилась и повернулась к нему, посмотрела на него с молчаливым приглашением во взгляде.
— Скоро, — успокоил он. — Еще немного.
Она последовала за епископом в ворота и вверх по холму к собору.
Месса только началась, когда Перегрино увидел, что в собор вошел Глашатай. Он задержался на мгновение, затем нашел взглядом Новинью и ее семью, подошел и сел рядом с ней — на место, которое занимал Маркао в те редкие моменты, когда семья собиралась вместе.
Внимание епископа переключилось на его обязанности; через некоторое время, когда он смог еще раз отвлечься, он увидел, что Грего теперь сидел рядом с Глашатаем. Перегрино вспомнил условия договора, которые ему разъяснили девушки. Он вспомнил смысл смерти свинки по имени Хьюмэн, смысл смертей Пипо и Либо. Все прояснилось и соединилось в цельную картину. Молодой человек, Миро, парализованный и прикованный к кровати, его сестра Уанда, ухаживающая за ним. Новинья, потерянная и нашедшаяся вновь. Ограда, темная тень которой осталась в умах всех, кто жил в ее пределах, теперь неподвижная и безобидная, невидимая.
Это было чудо, превращение хлеба в тело Господне в его руках. Как неожиданно мы находим в себе плоть Христову, когда мы считали, что состоим из одной только пыли.
Глава 18. КОРОЛЕВА
Эволюция не дала его матери ни канала деторождения, ни молочных желез. Так что маленькому существу, которому в один прекрасный день дадут имя Хьюмэн, не дано было другой возможности выбраться из лона, кроме как с помощью своих зубов. Он и его младшие братья и сестры поедали тело своей матери. Так как Хьюмэн был самым сильным и энергичным из всех, то он и ел больше и становился все сильнее.
Хьюмэн жил в полной темноте. Когда его мать ушла, не осталось другой еды, кроме сладкой жидкости, сочившейся по поверхности его нового мира. Он еще не знал, что эта вертикальная поверхность находилась внутри большого дуплистого дерева и что жидкость, которой он питался, была соком этого дерева. Он не знал также, что теплые существа, гораздо большие, чем он сам, были более старшими свинками, уже готовящимися выйти из мрака на свет, и что меньшие существа — это более молодые свинки, которые родились позже него.