«И ладно. Я ваш. Я именно тот самый кровожадный выродок, о котором вы мечтали, когда затевали мое рождение. Я — ваше орудие, и какая разница, что я ненавижу ту часть своего я, в которой вы нуждаетесь больше всего? И что из того, что когда маленькие змейки убили меня в этой игре, то я был с ними согласен, и я был рад».
Глава 9. ЛОКК И ДЕМОСФЕН
— Я позвал тебя сюда не для того, чтобы попусту тратить время. Каким образом, черт побери, компьютер это сделал?
— Не знаю.
— Как ему удалось найти фотографию брата Эндера и включить ее в графику обычной Сказочной Страны?
— Полковник Грэфф, когда писалась программа, меня здесь еще не было. Но мне известно, что до сих пор компьютер еще никого не пускал в это место. Эта Сказочная Страна и так весьма странное место, но сейчас там даже не она. Там то, что находится за Концом Света, и…
— Я видел названия мест. Но непонятно, какой в этом смысл.
— Сказочная Страна действительно была заложена в компьютер. Обращения к ней встречаются еще в нескольким играх. Но в программах нет ничего, что говорило бы о существовании Конца Света. Так что тут я вам бессилен помочь.
— Мне вовсе не нравится то, как компьютер разбирает по частям мозги Эндера. Питер Виггин наиболее значимый для Эндера человек, за исключением, может быть, только его сестры Вэлентайн.
— Но личная игра была придумана именно для того, чтобы они могли обрести себя, найти такие миры, где могли бы чувствовать себя уютно.
— Вы так ничего и не поняли, майор Имбу. Я совсем не хочу, чтобы Эндеру было уютно, когда наступает конец света. Мы здесь как раз для того, чтобы сделать все возможное и не допустить такого конца. — Конец Света в этой игре не обязательно должен означать гибель человечества в войне с чужаками. Он может иметь смысл, понятный одному Эндеру.
— Хорошо. Какой смысл?
— Я не знаю, сэр. Я не ребенок. Спросите его.
— Майор Имбу, я спрашиваю вас.
— Их может быть тысяча.
— Тогда назовите один из тысячи.
— Вы изолировали этого мальчика. Может быть, он желает конца тюремному миру Боевой школы. А может быть, это конец тому миру, в котором он провел первые годы жизни, его дому. И еще, таким способом он, может быть, пытается справиться с чувством вины за то, что покалечил здесь слишком многих. Как вам известно, Эндер — очень восприимчивый ребенок, и ему пришлось причинить другим слишком много физической боли. Неудивительно, что он может желать конца такому миру.
— Или ничему из вышеназванного.
— Личная игра основана на взаимодействии ребенка и компьютера. Они вместе придумывают истории. Правдивые истории, в том смысле, что они отражают реальную жизнь ребенка. Это все, что мне известно.
— А сейчас я скажу вам то, что известно мне, майор Имбу. Эта фотография Питера Виггина вовсе не та, которую компьютер мог бы заполучить из материалов нашей школы. С тех пор, как Эндер прибыл сюда, мы не получали никаких материалов о Питере ни электронным, ни какими-либо другими способами связи. А эта фотография сделана позднее.
— Но ведь прошло всего полтора года, сэр, разве за это время мальчик мог сильно измениться?
— Он сейчас совсем по-другому подстрижен. Ортодонтолог полностью изменил ему рот. Я только что получил его последние снимки, чтобы сравнить. Здешний компьютер мог заполучить эти фотографии только одним путем — запросив их у земного компьютера. И такого, который не связан с МФ. Но на это нужно специальное разрешение. Вы не можете просто так пойти в Гилфордское графство в Северной Каролине и стянуть снимок из школьного архива. Кто-нибудь из нашей школы посылал такой запрос?
— Вы не понимаете, сэр. Наш школьный компьютер — это всего лишь часть сети МФ. Если мы хотим снимок, мы должны получить на него разрешение, но если он потребуется программе личной игры…
— Но она не может запросто запросить и получить его.
— Не всякий раз. Лишь тогда, когда это будет полезным для ребенка.
— Допустим, это ему необходимо. Но почему? Его брат опасен, он был отвергнут для нашей программы, потому что оказался одним из самых плохих человеческих существ, которые нам когда-либо попадались. Почему он так важен для Эндера? И почему именно сейчас?
— Честное слово, сэр, я не знаю. И личная игра устроена так, что она не сможет нам этого объяснить. На самом деле и сама она может не знать. Совершенно неисследованная территория.
— Ты хочешь сказать, что компьютер придумывает все это по ходу игры?
— Можете понимать это так.
— Ну, мне даже немного полегчало. А то я думал, что я один действую подобным способом.
Восьмилетие Эндера Вэлентайн отмечала на поросшем лесом заднем дворе их нового дома в Гринсборо в полном одиночестве. Расчистив от листьев и сосновых игл клочок земли, она веточкой нацарапала на нем имя. Затем нагребла небольшую кучку веточек и хвои и разожгла маленький костер. Дым от него поднимался вверх, к верхушке сосны, и на своем пути ему приходилось плутать и извиваться в ее мохнатых лапах. А потом он уходил все выше и выше, улетал в космос и достигал Боевой школы.
Писем от Эндера они не получали и догадывались, что ни одно из их писем до него тоже не дошло. Сразу после отъезда Эндера отец и мать чуть ли не каждый день садились за компьютер и набирали длинные письма. Вскоре, однако, это стало происходить раз в неделю, а поскольку ответ так и не приходил, то раз в месяц. Уже прошло два года с тех пор, как он уехал, но писем так и не было, ни одного, и никто не вспомнил о дне его рождения. «Он умер, — с горечью подумала она, — потому что мы его забыли».
Но Вэлентайн его не забыла. За время его отсутствия она ни словом не обмолвилась родителям и Питеру о том, как часто она думает об Эндере и как часто пишет ему, прекрасно осознавая, что ответа не будет. И когда отец и мать сообщили ей и Питеру об их новом доме в Северной Каролине, Вэлентайн поняла, что они уже не надеются снова увидеть Эндера. Ведь они покидали единственное место, куда бы он мог вернуться. Сможет ли Эндер отыскать их среди всех этих деревьев, под таким тяжелым и изменчивым небом? Он, всю свою жизнь проведший в полумраке коридоров и сейчас живущий там, где природы еще меньше. И как бы он к этому отнесся?
Вэлентайн знала, почему они переехали. Родители сделали это ради Питера в надежде, что жизнь среди деревьев и животных, жизнь в ее наиболее первозданном виде сможет оказать смягчающее воздействие на их странного и пугающего сына. И, в каком-то смысле, так оно и вышло. Питер быстро привык к новому месту. Долгие прогулки под открытым небом, путешествия сквозь лесную чащу, которые иногда продолжались весь день, и всего один или два бутерброда, делящие место с компьютерной доской в рюкзаке за его спиной, да еще небольшой перочинный ножик в кармане.
Но Вэлентайн было известно и другое. Она видела белку, с которой наполовину содрали шкурку и чьи лапки были пронзены колышками, вбитыми прямо в грязь. Она представляла, как Питер ловит ее, прибивает ее лапки к земле и осторожно, чтобы не проткнуть живот, сдирает с нее кожу, наблюдая как дрожат и вздуваются мышцы. Сколько времени понадобилось для того, чтобы к белке пришла смерть? И все это время Питер сидел где-нибудь поблизости, прислонясь к стволу дерева, на котором, возможно, был ее дом, и играл на компьютерной доске до тех пор, пока жизнь белки не угасала.
В тот день она была настолько напугана, что ее чуть было не вырвало за обедом, когда она увидела, с какой жадностью Питер набросился на еду и с каким воодушевлением он говорит. Но позже она долго думала об этом и поняла, что для Питера это могло быть своего рода колдовским обрядом, это могло быть своеобразной жертвой для усмирения темных богов, охотящихся за его душой. Лучше мучить белок, чем других детей. Питер всегда культивировал боль: сажал, удобрял и, когда она созревала, с жадностью поглощал ее. И пусть лучше он получает ее такими небольшими, но сильными дозами, чем постоянно и однообразно упражняется в жестоком обращении с детьми из школы.
— Идеальный ученик, — говорили его учителя. — Было бы неплохо иметь здесь сотню таких, как он. Все время занимается, всегда вовремя сдает работы. Он обожает учиться.
Но Вэлентайн знала, что это обман. Питер любил учиться, это так, но за все время учебы учителя не научили его ничему. Он учился дома, за своей компьютерной доской, обращаясь в библиотеки и базы данных, анализируя и размышляя и еще беседуя с Вэлентайн. Тем не менее в школе он вел себя так, будто именно данный пустяковый урок волнует его больше всего. «Ох, надо же, неужели лягушки выглядят внутри таким образом?» В это же время дома он изучал связывание клеток путем сравнительного анализа ДНК. Питер стал непревзойденным льстецом, и все учителя легко покупались на его лесть.
И все же это было хорошо. Питер больше не дрался. Никого не задирал. Прекрасно ладил со всеми. Это был новый Питер.
И все поверили в это. Отец и мать так часто говорили о том, как он изменился, что Вэлентайн хотелось громко закричать на них: «Это не новый Питер! Это тот же самый Питер, но только гораздо умнее! Знаете на сколько? Он умнее тебя, отец, и умнее тебя, мама. Он умнее всех, кого вы когда-либо встречали. Но не умнее меня».
— Я все никак не могу, решить, — сказал Питер, — убивать мне тебя или нет.
Вэлентайн оперлась спиной на ствол сосны, ее костер — едва тлеющие угольки.
— Я тоже люблю тебя, Питер.
— Это было бы так легко. Ты всегда разжигаешь эти глупые маленькие костры. Всего-то делов — сбить тебя с ног и сжечь. Ты — такая поджигательница.
— А я подумываю о том, как легко было бы кастрировать тебя, когда ты спишь.
— Чушь. Такие вещи приходят в твою голову только когда я рядом с тобой. Я бужу в тебе лучшее. Нет, Вэлентайн, я решил не убивать тебя. Я решил, что ты должна мне помочь.
— Я?
Пару лет тому назад Вэлентайн была бы сильно напугана угрозами Питера. Но не сейчас. Это вовсе не означало, что она перестала верить в то, что он способен ее убить. Не было такого преступления, которого Питер не мог бы совершить. Питер был способен на все. Но она знала и то, что Питер не был сумасшедшим, в том смысле, что он никогда не терял над собой контроля. Он владел собой лучше всех, кого она знала. За исключением, пожалуй, ее самой. Питер мог отложить выполнение любого своего желания на любой необходимый для него срок, мог утаить любое чувство. И поэтому Вэлентайн была уверена, чт