Все рассмеялись.
— Так мы и живем, Любовь и Ненависть, муж и жена. Как же вы назовете меня, если считаете, что «Христианка» — слишком хорошо?
Эндер посмотрел на ее лицо — на нем было достаточно морщинок, чтобы кто-то другой мог назвать ее старой. И все же в ее улыбке таился смех, а в ее глазах лучилась такая энергия, что она выглядела намного моложе, даже моложе, чем он сам.
— Я бы назвал вас Белеза — прекрасная, но боюсь, что ваш муж расценит это как флирт.
— Ну нет, он назвал бы меня Белладонна — красота и яд в одной противной шутке. Так ведь, дон Кристао?
— Моя работа — держать тебя в смирении.
— А моя — хранить твое целомудрие, — ответила она.
Эндер не удержался от того, чтобы не посмотреть на обе кровати.
— Ага, еще один интересуется нашим браком, — сказал Сэфейро.
— Вовсе нет, — сказал Эндер. — Просто я вспомнил, что говорил Сан Анжело: «Муж и жена должны спать в одной постели».
— Мы могли бы, — сказала Арадора, — но только если бы один спал днем, а другой ночью.
— Правила должны соответствовать возможностям Детей Разума, — объяснил Сэфейро. — Несомненно, некоторые могут делить постель и оставаться целомудренными, но моя жена слишком красива, а желание моей плоти — слишком настойчиво.
— Это Сан Анжело и имел в виду. Он говорил, что брачное ложе должно все время испытывать вашу тягу к знанию. Он надеялся, что мужчины и женщины ордена через некоторое время предпочтут продолжить свою жизнь во плоти, а не только духовно.
— Но, — сказал Сэфейро, — тогда нам придется сразу покинуть орден.
— Этого наш дорогой Сан Анжело не понимал, потому что в его время в ордене не было подлинных монастырей, — сказала Арадора. — Монастырь становится нашей семьей, и расставание с ним было бы болезненным, как развод. Когда растение даст корни, его нельзя вырвать безболезненно. Поэтому мы и спим в разных постелях, и нам хватает сил на то, чтобы остаться в ордене.
Она говорила с таким удовлетворением, что против его воли глаза Эндера наполнились слезами. Она заметила это, покраснела и отвернулась.
— Не плачьте о нас, Глашатай Эндрю. В нашей жизни намного больше радости, чем страдания.
— Вы не поняли, — сказал Эндер. — Мои слезы не от жалости, а от красоты.
— Нет, — сказал Сэфейро, — даже священники с их безбрачием находят наше целомудрие в браке в лучшем случае эксцентричным.
— Я так не думаю, — сказал Эндер. На мгновение ему захотелось рассказать им о своей дружбе с Вэлентайн, которая была близкой и любящей, как жена, но чистой, как сестра. Но при мысли о ней все слова покинули его. Он сел на кровать Сэфейро и закрыл лицо руками.
— Что случилось? — спросила Арадора. В то же время Сэфейро мягко положил руку на его голову.
Эндер поднял голову, пытаясь побороть неожиданный приступ любви и стремления к Вэлентайн.
— Боюсь, что это путешествие обошлось мне дороже, чем все остальные. Я оставил свою сестру, которая сопровождала меня много лет. Она вышла замуж в Рейкьявике. Мы расстались чуть больше недели назад, но я скучаю сильнее, чем ожидал. И вы…
— Вы хотите сказать, что вы неженаты? — спросил Сэфейро.
— А теперь еще и вдовец, — прошептала Арадора.
И Эндеру не показалось, что эти слова не подходят для описания его потери.
— Если это часть твоего гениального плана, Эндер, то я должна признать, что для меня это слишком хитро, — тихо произнесла Джейн.
Конечно, это не было спланировано. Эндер даже испугался тому, что так потерял контроль над собой. Вчера вечером, в доме Рибейра, он был хозяином положения; сейчас же он почувствовал, что отдается этой монашеской паре полностью, как вчера Куара и Грего ему.
— Мне кажется, — сказал Сэфейро, — что вы приехали сюда, чтобы найти ответы и на вопросы, о которых не подозревали.
— Вам должно быть так одиноко, — сказала Арадора. — Ваша сестра нашла место для жизни. А вы, вы тоже ищете?
— Не думаю, — сказал Эндер. — Боюсь, что я злоупотребил вашим гостеприимством. Монахи не должны выслушивать исповеди.
Арадора рассмеялась.
— Ну, любой католик может выслушать исповедь безбожника!
Однако Сэфейро был серьезен.
— Глашатай Эндрю, вы, очевидно, доверили нам больше, чем собирались, но я уверяю вас, что мы заслуживаем доверия. К тому же, мой друг, я пришел к выводу, что и мы можем доверять вам. Епископ боится вас, и я должен признать, что и у меня были опасения, но все позади. Я помогу вам, если могу, потому что я думаю, что вы не причините намеренного вреда нашей маленькой деревне.
— Ага, — прошептала Джейн, — теперь я понимаю. Очень хитрый маневр с твоей стороны, Эндер. Ты гораздо лучше умеешь притворяться, чем я думала.
И от этой шутки Эндер почувствовал себя циником и сделал то, чего не делал никогда. Он поднял руку к уху, нашел маленький стержень, и ногтем повернул его в сторону и вниз. Все. Джейн больше не сможет говорить в его ухо, слышать и видеть все, что видит он.
— Выйдем на улицу, — сказал Эндер.
Они прекрасно понимали, что он только что сделал, — назначение таких устройств было хорошо известно. Они увидели в этом доказательство его желания приватного и честного разговора, и охотно согласились на это. Эндер хотел отключить серьгу лишь на время, в ответ на поведение Джейн. Он собирался включить компьютер через несколько минут. Но после того, как Арадора и Сэфейро заметно расслабились, когда он отключил компьютер, он не мог сразу включить его.
Прогуливаясь по холму и беседуя с Арадорой и Сэфейро, он забыл, что Джейн не слушает. Они рассказали ему об одиноком детстве Новиньи и о том, как она ожила благодаря отцовской заботе Пипо и дружбе с Либо.
— Но после смерти Пипо и она умерла для нас.
Новинья не знала о том, что о ней часто говорили. Заботы большинства детей не служат поводом для собраний в кабинете епископа, разговоров учителей в монастыре, бесконечных гаданий в мэрии. В конце концов, большинство детей — это не дочь Ос Венерадос; они — не единственный ксенобиолог планеты.
— Она стала очень сухой и деловой. Она писала доклады о работе по адаптации местных растений для употребления людьми или земных растений к жизни на Лузитании. Она всегда весело и легко отвечала на все вопросы. Но для нас она умерла, у нее не было друзей. Мы даже спросили Либо, упокой, Господи, его душу, и он сказал нам, что хотя он был раньше ее другом, для него у нее не было даже пустого веселья, которым она встречала всех остальных. Вместо этого она кричала на него и запрещала задавать ей вопросы, — Сэфейро сорвал травинку и лизнул ее. — Попробуйте, Глашатай Эндрю, интересный вкус и совершенно безвредно, потому что ваше тело не может переварить это совсем.
— Ты бы предупредил его, что края могут порезать губы и язык, словно бритва.
— Я как раз собирался.
Эндер засмеялся, сорвал травинку и попробовал. Кислота корицы, немного лимона — вкус напоминал о многих вещах, в основном неприятных, но был интенсивным.
— К этому легко пристраститься.
— Хочу предупредить вас, Глашатай Эндрю, что мой муж собирается выразиться иносказательно.
Сэфейро сухо усмехнулся.
— Разве Сан Анжело не говорил, что Христос научил нас поступать правильно, уподобляя новое старому?
— Вкус травы, — сказал Эндер. — Какое отношение он имеет к Новинье?
— Очень косвенное. Но я думаю, что Новинья попробовала что-то неприятное, но такое сильное, что не смогла устоять и отказаться.
— Что же?
— В теологических терминах? Гордость всеобщей вины. Это форма тщеславия. Она считает себя ответственной за то, в чем ее вины не могло и быть. Будто она контролировала все, будто страдания других были наказанием за ее грехи.
— Она винит себя, — сказала Арадора, — в смерти Пипо.
— Она не такая глупая, — сказал Эндер. — Она знает, что это сделали свинки и что Пипо пошел к ним один. В чем она может быть виноватой?
— Когда это пришло мне в голову, у меня были те же возражения. Потом я перечитал записи событий, происшедших в тот вечер, когда погиб Пипо. Либо попросил Новинью показать ему то, над чем Пипо и она работали перед тем, как Пипо пошел к свинкам. Она сказала «нет». И все — кто-то прервал их, и они никогда не возвращались к этому вопросу, по крайней мере на станции зенадора, где их можно было записать.
— И мы задумались, Глашатай Эндрю, что же произошло перед смертью Пипо? — сказала Арадора. — Почему Пипо так торопился? Может быть, они поссорились? Он был сердит? Если кто-то близкий умирает, и вы поссорились с ним перед смертью, вы начинаете винить себя в этом: «Если бы я не сказала это, если бы я не сказала то».
— Мы пытались восстановить события, которые могли случиться. Мы обратились к компьютерам — они автоматически регистрируют все, что происходит, над чем люди работают. И все, что относилось к ней, было закрыто. Не только файлы, с которыми она работала. Мы даже не могли посмотреть журнал, где регистрируется время, когда она работала с компьютером. Мы не могли узнать, какие файлы она прячет от нас. Никто не мог. Даже мэр, хотя у нее есть определенные полномочия.
Арадора кивнула.
— Впервые кто-то вот так закрыл доступ к общественной информации — ведь это рабочие записи, часть труда колонии. Это было неслыханно с ее стороны. Конечно, можно было получить чрезвычайные полномочия доступа, но в чем чрезвычайность? Надо было провести публичные слушания, а у нас не было законного оправдания. Просто беспокойство за нее, а закон не уважает любопытства в интересах кого-то другого. Когда-нибудь мы узнаем, что в этих файлах, что случилось перед тем, как умер Пипо. По крайней мере, она не может стереть их.
Эндер не подумал о том, что Джейн не слушает, что он выключил ее. Он считал, что услышав об этом, она немедленно займется файлами Новиньи.
— И ее брак с Маркосом, — продолжала Арадора. — Все знали, что это бред. Либо хотел жениться на ней, он не скрывал этого. Но она отказала.
— Как будто она говорила: «Я недостойна мужчины, который может сделать меня счастливой. Я выйду замуж за злобного и жестокого человека, который даст мне наказание, которое я заслужила», — вздохнул Сэфейро. — Ее стремление к самоистязанию навсегда разделил