Эндер!
До сих пор эти ублюдки просто не пропускали мои письма. Я писала тебе сотни раз, а ты, наверное, думал, что я тебя забыла. Но я писала. Я не забыла тебя. Я помню твой день рождения. Я помню про тебя все. Некоторые могут подумать, что теперь, когда ты стал солдатом, ты сделался жестоким и грубым, как морские пехотинцы на видео, что тебе нравится делать людям больно. Но я-то знаю, что это неправда. Ты совсем не похож на сам-знаешь-кого. Он теперь стал вести себя поприличнее, но в душе все та же сука трущобная. Может быть, ты кажешься злым, но меня тебе не обмануть. А я все та же, все еще гребу в старой каное.
Люблю тебя, Гусиные Губы.
Вэл.
Не надо писать ответ. Они его, наверное, сикоанализируют.
Конечно, письмо написано с полного одобрения учителей. Но, несомненно, написано Валентиной. Орфография слова «психоанализировать», эпитет «сука трущобная» по отношению к Питеру, употребление «каноэ» в женском роде и через «е» — все эти детские шутки могла знать только Валентина.
Вот только их было слишком много, словно кому-то надо, чтобы Эндер поверил в подлинность письма. К чему столько беспокойства, если письмо настоящее?
Но какое же оно настоящее? Даже если бы она написала его собственной кровью, это все равно была бы подделка, потому что они заставили ее это написать. Она писала и раньше, но учителя не отдавали ему письма. Те, наверное, были настоящие, а это — так, заказанное, еще одна попытка подергать за ниточки.
И отчаяние снова поглотило Эндера. Только теперь он знал его истоки, знал теперь, что именно ненавидит. Он не может управлять собственной жизнью. Они решали все. Ему оставили только игру, остальное — это учителя, их правила, планы, уроки, программа. Ему позволено лишь выбрать направление полета в боевой комнате. Единственной реальностью в этом сне была память о Валентине, о человеке, который полюбил его раньше, чем он, Эндер, начал играть, о существе, чья любовь не зависела от превратностей войны с жукерами, а они перетянули Валентину на свою сторону. Теперь она стала одной из них.
Он ненавидел их и все их игры. Ненавидел так, что даже заплакал, перечитывая пустое, заказанное письмо Валентины. Солдаты армии Фениксов заметили это и отвернулись. Эндер Виггин плачет? Это было странно и тревожно. Что-то страшное произошло сейчас в спальне. Лучший солдат Боевой школы лежит на своей койке и плачет! В комнате воцарилось глубокое молчание.
Эндер стер письмо с экрана, потом из оперативной памяти компьютера, потом вызвал Игру Воображения. Он не вполне понимал, почему ему так хочется играть немедленно, отчего он так торопится к концу мира, но он достиг его, нигде не останавливаясь по дороге. Только после прыжка с утеса, скользя на облаке над окрашенным в осенние цвета пасторальным миром, он понял, что разозлило его больше всего в письме Валентины. Слова о Питере. О том, что он, Эндер, не похож на брата. Слова, которые она так часто повторяла, успокаивая и утешая его, трясущегося от страха, ярости и ненависти после очередной выходки Питера. Ведь в этом и заключался смысл письма.
Именно об этом они должны были попросить ее. Эти сволочи знали все, знали о том, что из зеркала в комнате на башне смотрит Питер, они все поняли, для них Валентина — просто еще один способ управлять им, еще один трюк, который можно выкинуть в нужную минуту. Грязный прием. «Динк прав — они наши враги, они никого не любят, ни о ком не беспокоятся, и раз я делаю не то, чего от меня хотят, черт побери, я буду продолжать!» Была только память, всего лишь память, радость, покой — и они втоптали ее в дерьмо. Они прикончили Эндера. Он не станет больше играть.
Как и прежде, в башне замка его ждала змея, она начала разворачиваться, разрушая узор на коврике. Но Эндер почему-то не стал топтать ее ногами, а взял в руки, опустился на колени и нежно, удивительно нежно и бережно поднес змеиную пасть к губам. И поцеловал.
Он вовсе не собирался этого делать. Он хотел, чтобы змея укусила его в рот. Или — да, конечно, — намеревался съесть змею живьем, как Питер в зеркале, чтобы у него тоже кровь текла по подбородку, а изо рта свисал змеиный хвост. Но поцеловал ее.
И змея стала таять в его руках, переплавляясь в иную форму, принимая человеческое, обличье, превращаясь в Валентину. И она поцеловала его в ответ.
Змея не могла все время быть его сестрой. Он слишком часто убивал ее. А Питер каждый раз пожирал ее. Просто невыносимо думать, что это была Валентина.
Они этого добивались, когда дали ему прочитать письмо? Ему было все равно.
Она поднялась с пола (в комнате, в башне замка) и направилась к зеркалу. Эндер заставил свою фигурку встать и последовать за ней. Они застыли перед зеркалом, где вместо жестокого облика Питера отражались Дракон и Единорог. Эндер протянул руку вперед и коснулся зеркала. Стена раскололась, и перед ними открылась ведущая вниз широкая лестница, покрытая ковром и наполовину заполненная радостно кричащей толпой. Вместе, рука в руке, Эндер и Валентина начали спускаться по ступенькам. Слезы туманили его взор, слезы радости — он вырвался наконец из комнаты за концом мира. И от слез, от радости он не замечал, что все приветствующие его точь-в-точь похожи на Питера. Он знал только, что, куда бы он ни пошел в этом мире, Валентина всегда будет рядом.
Валентина прочла письмо, которое передала ей доктор Лайнберри. «Дорогая Валентина, — говорилось там. — Мы выражаем наше почтение и глубочайшую благодарность за вашу помощь военному ведомству. Мы извещаем вас этим письмом, что вы награждаетесь орденской звездой Лиги Человечества первой степени. Это высшая военная награда, которую может получить гражданское лицо. К сожалению, соображения безопасности не позволяют нам публично вручить вам эту награду до успешного окончания нашей операции, однако мы хотим поставить вас в известность, что ваши усилия увенчались полным успехом. С уважением, генерал Леви, Стратег».
Когда она перечитывала бумагу в третий раз, доктор Лайнберри вынула листок из ее рук.
— Я получила указание уничтожить письмо после того, как ты его прочтешь. — Она взяла со стола зажигалку и подожгла бумагу. — Хорошие новости? Или не очень?
— Я продала своего брата, — ответила Валентина. — И мне заплатили.
— Ну-у, не слишком ли мелодраматично?
Валентина не ответила и отправилась обратно в класс. В этот вечер Демосфен выступил с яростным выпадом против законов, ограничивавших рождаемость. Люди должны иметь право заводить столько детей, сколько им хочется, а избыток населения следует отправлять на другие планеты, чтобы человечество распространилось по всей Галактике, чтобы ни беда, ни чума, ни война не могли более угрожать существованию расы. «Самый высокий титул, который только может носить ребенок, — писал Демосфен, — это кличка Третий».
«Для тебя, Эндер», — сказала она себе, поставив точку.
Питер просто светился от радости, когда прочел.
— О, это заставит их пошевелить своими сушеными мозгами! Третий! Высокий титул! Ну ты даешь, сестренка! Ну, молодец!
10. Дракон
— Сейчас?
— Кажется.
— Вы должны отдать мне приказ, полковник Графф. Разве командир говорит своим подчиненным: «Кажется, пора атаковать?»
— А я не командир. Я просто учу маленьких детей.
— Полковник, сэр, я понимаю, что мешал вам, что был кнопкой на вашем стуле, но ведь все сработало, все получилось именно так, как вы хотели. Последние несколько недель Эндер просто…
— Счастлив.
— Доволен. У него все хорошо. Голова светлая, а играет он просто замечательно. И, несмотря на молодость, он готов к тому, чтобы стать командиром. Обычно мы ждем, пока не исполнится одиннадцать, но в свои девять с половиной он лучше всех, кто у нас вообще когда-либо был.
— Хм, да. Я тут пару минут думал, как назвать человека, который исцеляет рану страдающего ребенка, чтобы снова послать его в бой. Маленькая личная дилемма. Или проблема. Извините. Забудьте, что я говорил. Я просто устал.
— Спасаем мир, помни!
— Давай его сюда.
— Мы делаем то, что должны, полковник Графф.
— Кончай, Андерсон. Признайся, тебе до смерти не терпится посмотреть, как он управится с твоими шулерскими играми.
— Это просто некрасиво…
— Ну, я такой недобрый парень. Не шурши, майор, мы с тобой оба — отбросы Земли. Мне тоже не терпится посмотреть, что он станет делать. В конце концов, от его успехов зависят наши жизни. Так?
— Ты всерьез собираешься перейти на детский сленг?
— Давай, зови его, майор. Я проверю его файлы и верну ему систему защиты. Мы не так уж плохо с ним обращаемся. Теперь у него появится возможность уединиться.
— Опять изоляция.
— Одиночество лидера. Иди давай.
— Да, сэр, я вернусь с ним через пятнадцать минут.
— Прощай. Да, сэр, дасэр, дассер… Я надеюсь, тебе было весело, ты хорошо проводил время, ты был счастлив, Эндер. Это, наверное, последние счастливые минуты в твоей жизни. Привет, малыш. Твой старый добрый дядюшка Графф приготовил тебе подарочек.
Эндер знал, что происходит, с той минуты, как за ним пришли. Все ребята ожидали, что он рано станет командиром. Может быть, не стоило повышать его так рано, но он уже три года, практически без перерывов, лидирует в личном зачете (остальные даже близко к нему не подошли), а его ежевечерние занятия стали самым престижным собранием в школе. Кое-кто недоумевал, почему учителя так медлят.
Он начал прикидывать, какую армию получит. В ближайшие месяцы школу должны окончить три командира, в том числе и Петра Акарнян, но нет никакой надежды, что Эндеру дадут армию Фениксов: никто не становился командиром той самой армии, в которой служил до повышения.
Сначала Андерсон отвел Эндера в его новые апартаменты. Теперь Эндер не сомневался в повышении, так как отдельные комнаты были только у командиров. Потом с него сняли мерку для нового форменного комбинезона и боевого костюма. Он заглянул в бумаги, чтобы узнать название своей армии.