— А как стать лидером?
— Эх, если б я это знал, разве оказался бы в таком положении? Сколько здесь ребят моего роста?
Немного. Но Эндер не сказал этого вслух.
— Мало. Но не один я пойду на мясо для жукеров. Нас хватает. А остальные — они теперь командиры. У всех парней из моего запуска теперь собственные команды. Только не у меня.
Эндер кивнул.
— Послушай меня, малыш. Я хочу дать тебе добрый совет. Заводи друзей. Целуй задницы, если потребуется, только так можно стать лидером. Ты меня понял?
Эндер снова кивнул.
— Нет, ты ничего не понимаешь. Все вы, новички, одинаковы. Ничего не знаете. Космос в голове. Вакуум.
И если что-то попадает в вас, вы рассыпаетесь на кусочки. Послушай, если ты кончишь, как я, не забудь, что кое-кто тебя предупреждал. Это единственное, что я могу для тебя сделать.
— Зачем ты мне все это говоришь? — спросил Эндер.
— Ты что, сильно умный? Заткнись и жри.
Эндер заткнулся. Ему не понравился Мик. И он знал, что ни при каких обстоятельствах не кончит так, как он. Может быть, учителя планировали именно это, но Эндер не собирался следовать их планам.
«Я не буду жукером своей группы, — подумал Эндер. — Я не для того оставил Валентину, маму, папу и свой дом, чтобы просто вылететь на лед».
И, поднимая вилку ко рту, он вдруг представил, что вся семья рядом, как раньше, как всегда. Он точно знал, куда повернуть голову и как поднять глаза, чтобы увидеть маму, которая пытается уговорить Валентину съесть еще ложечку. Знал, где сидит отец, уткнувшись в свои новости, но все же притворяясь, что участвует в беседе. И Питер, чихающий и вынимающий из носа крошки воображаемого пирога. Даже Питер бывал иногда веселым.
Напрасно он вспомнил о них. Эндер чувствовал, как изнутри поднимается плач, и проглотил комок в горле. Он не видел своей тарелки.
Нет, плакать нельзя. Никто даже не посмотрит с участием. Дэп не настоящая мать. Любое проявление слабости покажет всем здешним стилсонам и питерам, что этого мальчика можно сломать. Эндер сделал то, что делал всегда, когда Питер мучил его, — начал возводить двойку в степень. Один, два, четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два, шестьдесят четыре. И дальше, дальше, все дальше, пока мог удержать числа в голове: сто двадцать восемь, двести пятьдесят шесть, пятьсот двенадцать… На шестидесяти семи миллионах ста восьми тысячах восьмистах шестидесяти четырех он засомневался, ему показалось, что он пропустил степень. Здесь должны получиться десятки миллионов, сотни миллионов или просто миллионы? Он начал удваивать снова и снова сбился. Надо начать сначала. Надо удваивать, пока сможешь удержать числа. Боль ушла. Слезы высохли. Он не станет плакать…
Он держался до ночи, до той минуты, когда потускнел свет и другие ребята начали звать своих матерей, отцов или собак. Теперь Эндер не смог удержаться и едва слышно окликнул Валентину. Он слышал, как вдалеке, там, внизу, в холле, звенит ее голос, видел, как мама подходит к его двери проверить, все ли в порядке, слышал, как отец смеется перед телевизором, и вдруг четко осознал, что так больше не будет никогда. «Я буду старым, когда увижу их снова, мне будет по меньшей мере двенадцать. Почему я согласился? Почему повел себя как дурак? Ходить в школу — да это просто пустяки. Каждый день видеть Стилсона. И Питера. Ну и что? Да они просто сосунки! Я не боюсь их».
— Хочу домой, — прошептал он.
Таким шепотом он кричал от боли, когда Питер мучил его. Никто не мог его расслышать.
Непрошеные слезы лились на простыню, хотя плач был таким слабым, что подвесная койка не шелохнулась, таким тихим, что его нельзя было услышать. Но боль была здесь, стояла комком в горле и пеленой перед глазами, горела в груди, жгла лицо. «Я хочу домой!»
Дэп вошел в спальню и тихо заскользил между кроватями, поправляя свисавшие руки. Но там, где он проходил, плач не угасал, а становился сильнее. Одного теплого прикосновения в этом пугающем месте было достаточно, чтобы заставить разрыдаться любого. Но не Эндера. Когда Дэп приблизился, слезы высохли. Такую маску он надевал при родителях, когда Питер был жесток с ним, а он боялся это показать. «Спасибо тебе за это, Питер. За сухие глаза и беззвучный плач. Ты научил меня скрывать свои чувства. Сейчас мне это нужно больше, чем когда бы то ни было».
Здесь была школа. Каждый день занятия. Чтение. Цифры. История. Видеопленки кровавых сражений в космосе. Морской пехотинец, размазывающий свои внутренности по стенке корабля жукеров. Голографические имитации бескровных сражений в космосе, корабли, превращающиеся во вспышки света. Истребители, ловко уничтожающие друг друга в глубокой тьме. Было чему учиться. Эндер работал так же напряженно, как все. Все они боролись за лидерство впервые в жизни, и впервые в жизни их соперниками были дети, равные им по уму.
Были еще игры — то, ради чего они жили, что заполняло их часы между занятиями.
Дэп повел всех в игровую комнату на второй день. Она находилась наверху, выше тех палуб, на которых мальчики жили и работали. Они вскарабкались по лестницам туда, где гравитация была слабее, и увидели пещеру с зазывно мерцающими огнями.
Некоторые игры были им известны, в такие они играли дома. Были простые игры и трудные. Эндер прошел мимо двухмерных видеоигр и отправился изучать те, которыми занимались мальчики постарше, — голографические игры с висящими в воздухе фигурами. Он оказался единственным новичком в этой части комнаты, и время от времени какой-нибудь большой мальчик отталкивал его: «Что это ты тут делаешь? Сгинь. Пропади. Улетай». И, конечно, при здешней низкой гравитации он улетал: отрывался от пола и летел, пока не сталкивался с чем-то или с кем-то.
Каждый раз, однако, Эндер возвращался, обычно на иное место, чтобы посмотреть на игру с другой стороны. Он был слишком мал, чтобы видеть клавиши, с помощью которых старшие управляли игрой. Но это не имело значения. Он мог видеть, как игравшие строят в темноте тоннели света, как корабли противника ищут эти тоннели, а отыскав, идут по ним, чтобы уничтожить врага. Игрок может ставить ловушки: мины, плавающие бомбы, петли воздуха, попадая в которые вражеский корабль бесконечно крутится на месте. Некоторые хорошо осваивали игру. Остальные быстро проигрывали.
Эндеру больше нравилось, когда двое ребят играли друг с другом, потому что довольно скоро становилось понятно, кто из них чего стоит как стратег.
Через час или около того в зале стало душно. К тому времени Эндер уже разобрался в правилах игры, вычислил принципы, которыми руководствовался компьютер, и был уверен, что сможет обыграть машину, как только освоится с клавиатурой. Крути спираль, — когда противник ведет себя так, завивай петли, когда он ведет себя эдак. Заляг у ловушки и жди. Поставь семь ловушек и заманивай его вот так. Ничего интересного — играешь и играешь, пока компьютер не переходит на такой уровень быстродействия, что человеческие рефлексы за ним просто не поспевают. Никакого удовольствия. А эти ребята так долго играли с компьютером, что теперь пытаются имитировать его, даже когда играют друг с другом. Думают как машины, а не как дети.
«Я могу их разбить вот так. А еще я могу разбить их вот так. И иначе».
— Я бы хотел поиграть с тобой, — обратился он к мальчику, который только что выиграл.
— Боже ты мой, что это? — воскликнул мальчик. — Это что? Жук или жукер?
— Мы только что приняли на борт груз свежих гномов, — пояснил второй.
— Да, но оно разговаривает! Ты когда-нибудь слышал, чтобы оно разговаривало?
— Я понял, — сказал Эндер. — Ты боишься, что не сможешь выиграть у меня две из трех.
— Разбить тебя, — усмехнулся мальчик, — легче, чем пописать в душе.
— И вовсе не так приятно, — добавил кто-то.
— Я Эндер Виггин.
— Слушай, кислая рожа. Ты никто. Понял? Ты никто, осознай это! Ты не человек, пока не застрелил своего первого. Дошло?
У сленга больших мальчиков был свой собственный ритм. Эндер быстро подхватил его.
— Если я никто, то почему ты боишься, что не сделаешь две из трех?
Остальные ребята начали терять терпение.
— Пришиби быстренько этого пискуна и займемся делом.
Эндер занял место за незнакомой клавиатурой. Его руки были очень малы, но, к счастью, панель оказалась простой. Чуточку экспериментирования — и он знал, какие клавиши управляют каким оружием. Корабль передвигался при помощи стандартной «мыши». Сначала у Эндера игра шла туго. Его противник, имени которого он все еще не знал, вырвался вперед. Но Эндер быстро научился и к концу играл уже много лучше.
— Удовлетворен, запущенный?
— Две из трех.
— Мы не играем две из трех.
— Ну да, ты разбил меня в моей первой в жизни партии, — заметил Эндер. — Если не можешь меня победить дважды, тебе нечем гордиться.
Они сыграли снова, и Эндер набрался ловкости, чтобы запустить парочку маневров, которых его противник никогда раньше не видел. Они совершенно не укладывались в привычную схему боя, и он не знал, что делать. Победа далась Эндеру нелегко, но все же он победил.
Большие мальчики перестали смеяться и подшучивать. Третья игра прошла в полном молчании. Эндер выиграл быстро и уверенно.
Когда игра закончилась, один из старших сказал:
— Пожалуй, пора заменить эту машину. На ней может выиграть любой олух.
Ни одного поздравления. Только полное молчание, когда Эндер уходил.
Но ушел он недалеко, а обернувшись, увидел, как старшие игроки пытаются использовать трюки, которые он им показал. «Любой олух? — Эндер внутренне усмехнулся. — Они не забудут меня».
Он чувствовал себя превосходно. Он выиграл, выиграл у тех, кто был старше. Наверное, не у самых лучших, но победа сняла близкое к панике ощущение, что он исчерпал себя, что Боевая школа слишком тяжела для него. Все, что ему следует делать, — изучать игру, наблюдать, разбираться, как что работает, и потом можно использовать систему. Или улучшить ее.
Ожидание и наблюдение дорого обходились ему, потом