— Давай, давай, смотри, — язвительно заметил Питер. — Но ведь это могу быть и я. Они наконец поняли, что я оказался лучше.
Чувства Питера были явно оскорблены, но он старался не показывать вида.
Открылась дверь и раздался голос отца:
— Эндер, выйди на минуту.
— Извини, Питер, — съязвила Валентина, — недолет.
Отец сердито посмотрел на них.
— Тише дети, сейчас совсем не до шуток.
Эндер последовал за Отцом в гостиную. Офицер ИФ встал при их появлении, но не протянул руки Эндеру.
Мать нервно крутила на пальце обручальное кольцо.
— Эндрю, — произнесла она бесцветным голосом, — я никогда не думала, что станешь заводилой драк.
— Мальчик Стилсонов сейчас в госпитале, — добавил отец, — ты серьезно избил его ногами, по-моему, это не совсем красиво.
Эндер тряхнул головой. Он ожидал увидеть по поводу Стилсона кого-нибудь из школы, но никак ни офицера флота. Значит все более серьезно, чем он ожидал. Он совсем растерялся и не знал как себя вести.
— Ты можешь хоть как-нибудь объяснить свое поведение, молодой человек? — осведомился офицер.
Эндер покачал головой. Он не знал, что сказать, и боялся выказать себя еще большим монстром, чем следовало из его действий. «Я перенесу любое наказание, — думал Эндер. — Ну же, начинайте».
— Нам хотелось бы выяснить истинную суть вещей, — продолжал офицер. — Но я должен заметить, что все это выглядит не лучшим образом. Бить по ребрам, по лицу, пинать ногами лежащего человека — тебе что, доставляло это удовольствие?
— Нет, — прошептал Эндер.
— Тогда почему ты это сделал?
— Там была вся его банда, — промямлил Эндер.
— Ну и что. Это что-нибудь оправдывает?
— Нет.
— Скажи, почему ты избил его, ведь ты же выиграл?
— Сбив его с ног, я выиграл лишь первый раунд. Я хотел выиграть и все остальные. Сразу утвердить себя победителем. Чтобы они оставили меня в покое.
Эндер не мог больше сдерживаться, он был так напуган, так пристыжен своим поведением, что снова разревелся, как маленький. Он не любил плакать и редко позволял себе подобные слабости; сейчас, менее чем за сутки, он ревел уже третий раз. И раз от разу ситуация была все ужаснее. Но рыдать перед отцом и матерью, перед лицом незнакомого офицера — это совсем позор.
— Ведь вы же забрали монитор, — произнес он сквозь слезы, — значит теперь я должен сам заботиться о себе, разве нет?
— Эндер, — вмешался отец, — тебе следовало попросить взрослых о помощи.
Но офицер встал и подошел к Эндеру. Он молча протянул руку.
— Мое имя Графф, Эндер. Полковник Хьюрум Графф. Я директор частной Школы Баталий в Белте. Я здесь, чтобы пригласить тебя учиться в нашей школе.
После всего. «Но мой монитор…»
— Это был последний этап испытаний. Мы хотели посмотреть, что произойдет с исчезновением монитора. Мы не всегда поступаем подобным образом, но в твоем случае…
— Значит я прошел пробы.
Мать окончательно расстроилась, но в ее голосе сквозило недоверие:
— Прекрасно, мальчик Стилсонов в госпитале. А чтобы вы сделали, если бы Эндрю убил его? Наградили медалью за отвагу?
— Мадам, его действия имели другие мотивы. Мы основывались на другом.
Полковник протянул ей папку с бумагами.
— Здесь все необходимые документы. Ваш сын прошел проверку Отборочной комиссии Интернационального Флота. Естественно мы учитывали и полагались на ваше согласие, данное в письменной форме в самом начале эксперимента, иначе он просто бы не родился. Там четко оговорено, что если он проходит проверочные испытания, он принадлежит нам.
Голос отца нервно подрагивал.
— С вашей стороны не совсем вежливо и гуманно дать понять, что он вам не нужен, а затем заявить о своих правах.
— Кроме того, какой-то ребус, эта заваруха со Стилсоном, — добавила мать.
— Это не ребус, миссис Виггин. До тех пор, пока мы не выяснили мотивы Эндера, мы не могли быть уверены, что он именно такой, а не иной — мы должны твердо знать, что лежит в основе любого его поступка. Или, по крайней мере, что под этим подразумевает сам Эндер.
— Как вы можете называть его этим глупым прозвищем? — бросила мать срывающимся голосом, она уже не скрывала слез.
— Сожалею, мадам. Но это имя мальчик выбрал себе сам.
— Что вы намериваетесь делать, полковник Графф? — произнес отец. — Прямо сейчас забрать ребенка и уйти.
— Все будет зависеть от обстоятельств, — сказал Графф.
— Каких?
— Захочет ли Эндер уйти.
Плач матери превратился в горькую усмешку.
— О, как трогательно. Даже есть право выбора, какая щедрость!
— Для вас двоих выбор был сделан очень давно, когда давалось право на рождение третьего ребенка. Но Эндер еще вообще не сделал своего выбора. Новобранцев и солдат у нас хватает, мы не страдаем от недостатка пушечного мяса, но чтобы стать офицером нужна добрая воля.
— Офицером? — переспросил Эндер. От звука его голоса все разом замолчали.
— Да, — подтвердил Графф, — Школа Баталий существует для будущих командиров космических кораблей, командующих флотилиями и адмиралов флота.
— Только давайте без обманов и пропаганды! — голос отца срывался от гнева. — Сколько мальчиков в последствии становятся командирами кораблей?
— Сожалею, мистер Виггин, но это секретная информация. Но я могу с полной уверенностью заявить, что ни один из мальчиков, не отсеявшихся по концу первого года, в последствии не проваливается на квалификационной комиссии на звание офицера. И ни один из них не служит по званию и рангу ниже командующего офицера межпланетной станции. Я считаю, это большая честь и очень почетно даже для внутренних войск нашей солнечной системы.
— А сколько обычно проходит на второй год обучения? — спросил Эндер.
— Все, кто этого очень хочет.
У Эндера почти вырвалось: я хочу учиться в вашей школе. Но он сдержался и для верности прикусил язык. Это, конечно, избавит его от обычной школы, но это же глупо, ведь это проблема лишь нескольких дней. Это избавит его от Питера — что само по себе очень важно, но не в этом же заключается вся жизнь. Вот так оставить отца и мать, лишиться дома, покинуть Валентину. А для чего? Чтобы стать солдатом. Но он совсем не любит драться. Он ненавидит принципы Питера, сила против слабости, но свои принципы: сообразительность против глупости — ему тоже не по душе.
— Я думаю, — произнес Графф после затянувшейся паузы, — что нам с Эндером следует поговорить наедине.
— Нет, — отрезал отец.
— Я могу забрать его прямо сейчас, без вашего согласия и даже без прощальных слов, — отпарировал Графф бесцветным голосом. — И вы ничего не сможете сделать.
Отец внимательно посмотрел на Граффа, затем поднялся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Мать задержалась на мгновение, судорожно сжала руку Эндера, выдавила жалкую полуулыбку и бесшумно скрылась за дверью.
— Эндер, — сказал Графф, — если ты пойдешь со мной, ты не сможешь долгое время вернуться сюда. В Школе Баталий не так уж много свободных дней. Посетители тоже запрещены. Полный курс обучения продлится до 16 лет — ты сможешь получить первое увольнение домой, если удачно сложатся обстоятельства, только в двенадцать лет. Поверь мне, Эндер, люди сильно меняются с годами, тем более за шесть или десять лет. Твоя сестра Валентина станет уже женщиной к тому времени, как ты вновь увидишь ее. Если, конечно, ты решишься уйти со мной. Вы станете чужими. Ты, безусловно, будешь любить ее, но ты уже не будешь знать ее. Видишь, я не скрываю трудностей и не представляю все в розовом свете.
— А мама и папа?
— Я знаю о тебе почти все, Эндер. Я внимательно просмотрел все данные о тебе. Ты никогда надолго не покидал родителей. И они никогда нигде не оставляли тебя на долгое время.
Слезы сами по себе навернулись на глаза Эндера. Он отвернулся, но не стал вытирать их.
— Они по-настоящему любят тебя, Эндер. Но ты должен понять, что стоит им твоя жизнь. Они родились очень религиозными, ты знаешь. Твой отец крещен под именем Джон Пауль Викзорек. Он католик. И был седьмым из девяти детей.
— Господи, девять детей! Это немыслимо. Это — настоящее преступление.
— Да, люди совершают странные поступки во имя религии. Ты ведь знаком с карательными мерами — они не так жестоки, как трудноосуществимы. Только первые двое детей могут свободно получить образование. Далее такса за обучение сильно возрастает с каждым ребенком. Твой отец достиг шестнадцатилетия и обратился в Судебную Инстанцию Гражданских Актов с просьбой об отделении от семьи. Он изменил свое имя, отверг религию и дал обет — никогда не иметь детей больше, чем дозволенное количество. Весь свой позор, все трудности, которые он преодолел, будучи ребенком, — все искупил обет — не иметь ребенка, который подвергнется подобным испытаниям. Ты понимаешь меня?
— Он не хотел меня.
— Да, никто больше не хочет Третьего. Ты не должен ожидать их согласия. Но твои отец и мать — случай особый. Они оба отвергли религию — твоя мать была мормоном — но в их чувствах до сих пор живут сомнения и двусмысленность. Ты знаешь, что означает подобная двусмысленность?
— Они чувствуют и так и эдак.
— Они стыдятся, что родились в неуступчивых семьях, вышли из бунтующих родов. Они скрывают свое происхождение. До такой степени, что твоя мать отказывается перед кем-либо признавать, что родилась в Юте, хотя ряду специалистов это известно. Твой отец отрицает польское происхождение с тех пор, как Польша признана неугодной нацией и к ней применены международные санкции. Поэтому, ты прекрасно понимаешь, что имея Третьего, даже несмотря на разрешение и прямые инструкции правительства, они всячески стремятся скрыть это.
— Я знаю.
— Но все еще намного сложнее. Твой отец до сих пор называет вас узаконенными именами святых. Фактически, он окрестил каждого из вас, лишь только вы оказались дома сразу после рождения. А твоей матери не нравится это. Всякий раз они ссорятся и ругаются, и не потому что твоя мать не хочет вас крестить, а потому, что она отвергает ваше крещение как католиков. По сути над ними не довлеют их исконные верования. Они смотрят на тебя как на предмет их гордости, потому что им удалось перехитрить закон и заиметь Третьего. Но в тебе так же их малодушный позор, поскольку