— А разве нет, Валентина?
— Нет, — отрезала она. Она протянула руку и дотронулась до его ноги. Затем резко сжала его колено в том месте, где очень щекотно.
Но почти в тот же момент он перехватил ее руку, сильно стиснув запястье. Его пожатие оказалось довольно сильным, несмотря на то, что его руки были меньше и тоньше. На какой-то момент он выглядел озлобленным и угрожающим, затем его лицо расслабилось.
— Да, забыл, — произнес он уже спокойно, — ты ведь просто хотела пощекотать меня.
— Я передумала, — произнесла она.
— Хочешь искупаться?
Вместо ответа она легонько оттолкнулась от края плота и упала в воду. Вода была чистой и прозрачной, здесь явно не ощущалось хлорки. Она немного поплавала, затем вернулась к плоту и растянулась на нем, млея под яркими лучами солнца. Где-то рядом прожужжала пчелка. Описав вокруг нее круг, она уселась возле головы девочки. Обычно, зная, что рядом оса или пчела, она сильно пугалась. Так было всегда, но не сегодня. Пусть себе отдыхает и купается в солнечном тепле, как и я, решила она.
Вдруг плот покачнулся, она обернулась на Эндера и увидела, как он спокойно раздавил осу пальцем.
— Проклятое отродье, — сказал Эндер, — они набрасываются и жалят тебя раньше, чем ты успеваешь замахнуться на них.
Эндер рассмеялся.
— Я выучил много всяких нападений и атак. И здорово преуспел. Никому еще не удалось выиграть у меня. Я лучший солдат школы.
— А разве могло быть иначе? — произнесла она, — ведь ты — Виггин.
— А что это значит?
— Это означает, что тебе суждено изменить мир.
И она рассказала ему обо всем, чем они с Питером занимаются.
— Сколько лет теперь Питеру, четырнадцать? И он уже мечтает править миром?
— Он думает, что он — Александр Великий. А разве это невозможно? А почему и тебе им не стать?
— Мы не сможем оба быть Александрами.
— Две стороны одной медали. А я составлю вам само тело медали.
Произнеся эти слова, она сама удивилась, насколько попала в точку. За последние годы она срослась с Питером, и даже в те моменты, когда она презирала его, она хорошо понимала его. А Эндер жил для нее лишь в памяти до сегодняшнего дня. Для нее он оставался маленьким, хрупким и нежным мальчиком, нуждающимся в ее защите. Она запомнила его другим. Тот мальчик не имел ничего общего с этим загорелым повзрослевшим подростком с холодными глазами, равнодушно давящим ос одним пальцем. Возможно, он и Питер, и даже я похожи, и всегда были такими. Возможно, мы просто придумали, что отличаемся друг от друга.
— Вся беда медали в том, что вверху может быть только одна сторона, а другая неизменно обращена к полу.
— А ты уверен, что именно твоя сторона на полу? Они хотят, чтобы я подстегнула тебя к дальнейшей учебе.
— У нас нет занятий и учебы, у нас сплошные игры. Только игры без начала и конца с правилами, которые взбредут учителям в голову.
Он протянул ей ладони.
— Видишь жилы?
— Но ты сам можешь воспользоваться их игровыми методами.
— Нет. Только если они сами захотят, чтобы я воспользовался. Только если они сочтут, что ими следует воспользоваться. Все это слишком тяжело и невыносимо, я пресытился игрой и не хочу больше играть ни в какие игры. Лишь только я почувствую себя счастливым, решу, что держу вещи в своих руках и управляю ситуацией, они тут же всаживают в меня очередной нож. Меня измучили ночные кошмары, именно поэтому я здесь. Мне постоянно снилось, что я в комнате баталий, только вместо невесомости они придумали разные вариации с гравитацией. Они изменяют ее направление. И я никогда не достигаю той стены, куда хотел подлететь. Я попадаю совсем в другие места, далеко не те, куда наметил. Я молю выпустить меня в двери, а они захлопывают их перед моим носом, и я снова остаюсь запертым в проклятой комнате баталий.
Она уловила явную злобу в его голосе и решила, что она предназначена для нее.
— Полагаю и я здесь именно для этого. Для того, чтобы поглубже затолкнуть тебя в ту же комнату.
— Мне совсем не хотелось видеть тебя.
— Они предупреждали меня.
— Я боялся, что все еще слишком люблю тебя.
— Надеюсь на это.
— Мои страхи и твое желание — полностью совпали и оправдали себя.
— Эндер, это действительно правда. Может мы еще слишком молоды, но мы не бессильны. Мы слишком долго играли по их правилам, и в конце концов это все стало нашей собственной игрой.
Она ухмыльнулась.
— Меня выбрали в президентскую комиссию. Питер был очень зол.
— Они не разрешат мне пользоваться сетями. Да там и нет настоящего компьютера; за исключением примитивных домашних мини-систем с некоторой долей защиты и набором стандартных команд. Такое ископаемое чудовище. Их изобрели, наверное, целую вечность тому назад. Тогда еще компьютеры не планировали использовать для серьезной переработки информации. Но они забрали у меня мой компьютер, лишили моей армии, ты можешь хоть что-нибудь понять в этом? Я уже давно перестал что-либо понимать.
— Но ты сам для себя можешь стать весьма неплохой компанией.
— Не я. Лишь моя память.
— Возможно ты и есть то, о чем ты помнишь.
— Нет. Мои воспоминания — это чужаки. Это скорее память баггеров.
Слова резанули по Валентине как пронзительный порыв ветра, и она невольно съежилась.
— Но я навсегда отказался смотреть фильмы о баггерах. Там все одно и тоже.
— Я изучал их долгими часами. Особенно, как их корабли преодолевали космическое пространство. И только здесь, загорая на берегу озера, до меня дошло. Я наконец-то понял, что все битвы, в которых баггеры и люди сражались непосредственно друг с другом, отсняты во времена Первого Нашествия. А во всех сценах Второго Нашествия, где действуют наши бравые солдаты ИФ, во всех тех сценах баггеры уже были мертвы. Их тела безжизненны, чувствуется, что они не владели ситуацией. Вообще нет ни намека на следы борьбы или сопротивления. А битва Мазера Рекхема — ведь нет ни одного фильма, где бы эта битва была отснята полностью.
— Возможно было применено какое-то секретное оружие.
— Да нет, я не об этом. Меня абсолютно не заботит, каким образом их уничтожили. Я о самих баггерах. Я ведь ничего о них не знаю, а когда-то я рассчитываю сражаться с ними. В моей жизни уже были полеты, и будет еще множество полетов, иногда игровых, иногда не игровых. До сих пор я всякий раз побеждал, потому что знал, о чем думает мой враг. Что предпримет в ответ. Я знал, как они воспринимают мои действия, и даже то, каким они видят окончание боя. И именно на этом предвидении и строилась моя тактика. Без лишней похвальбы могу сказать, что преуспел в этом. В понимании мыслей других людей.
— Проклятие детей Виггиных.
Она пошутила, но сама испугалась своей шутки. Испугалась, что Эндер увидит и ее насквозь, как видит своих врагов. Питер всегда понимал ее или, по крайней мере, думал, что понимал. Но Питер был таким моральным уродом, что она абсолютно не стеснялась, какие бы дурные мысли не приходили ей в голову. Другое дело, — она совсем не хотела, чтобы он понял ее. Это все равно, что раздеться перед ним до нога. Ей было бы стыдно.
— Так ты думаешь, что тебе не удастся разбить баггеров только потому, что ты их совсем не знаешь.
— Все гораздо глубже и сложнее. Здесь я абсолютно один, и ничто мне не мешает, поэтому я много думал и о себе. Я пытался понять, отчего и за что я так ненавижу себя.
— Нет, Эндер.
— Не говори мне «нет, Эндер». Это уводит меня от того, что я есть на самом деле, но поверь, я действительно такой. Понимаешь, я всегда прихожу к одному и тому же: в тот момент, когда я по настоящему распознаю и начинаю понимать своего врага, понимаю настолько, что могу победить его, в тот самый момент я вдруг понимаю, что люблю его. Я полагаю, просто невозможно действительно понимать и разделять мысли другого человека, знать, что он хочет и во что верит, и не любить его так же, как он любит себя. А затем, в тот самый момент, когда я полюбил своего врага…
«Ты вынужден причинить ему боль, убить его», — подумала она. В этот момент она не опасалась, что он прочтет ее мысли.
— Нет, ты не поняла меня. Я разрушаю их. Я взрываю их изнутри. Я делаю так, что они уже больше никогда не смогут снова напасть и ударить меня. Я размалываю их, шлифую, мучаю до тех пор, пока они не перестают существовать.
— Нет, конечно же, нет.
Страх снова охватил ее, на этот раз это был ужасный, всепоглощающий липкий страх. Питер немного смягчился, начал исправляться, но ты… они превратили тебя в настоящего убийцу. Две стороны одной медали, но которая сторона чья?
— Я уже уничтожил подобным образом несколько людей, Вал. Но я не горжусь этим.
— Я знаю, Эндер. Ты можешь обидеть меня?
— Ты видишь, кем я стал, Вал? — тихо произнес он, — даже ты боишься меня.
Он так нежно и ласково коснулся ее щеки, что она была готова заплакать и закричать. Это было точь-в-точь мягкое прикосновение его детской ручки, когда он был еще маленьким. Она хорошо помнила подобный жест — прикосновение невинной нежной детской ручки у себя на щеке.
— Я не боюсь, — ответила она и не соврала.
— Значит еще будешь, должна бояться.
— Нет, не буду. Ты скоро весь застынешь, если и дальше собираешься стоять в воде по шею. Возможно, даже подхватишь насморк. Или тебя сожрет залетная акула.
Он улыбнулся.
— Все акулы давно плюнули на меня и оставили в покое.
Но тем не менее, он заполз на плот, брызги его мокрого тела попали на Валентину и холодом защекотали по спине.
— Эндер, Питер продолжает заниматься своим делом. Он достаточно умен, и пройдет немного времени, и он станет заметной фигурой. Но он жаждет власти — конечно, не сейчас, позже. Я не уверена, хорошо это или плохо. Питер может быть жестоким, но он знает способы, как добиваться и удерживать власть. Уже сейчас появились первые признака того, что как только окончится война с баггерами, а может уже в конце войны, мир опять окажется ввергнутым в хаос. Уже после Первого Нашествия Варшавский Договор твердо стал на путь абсолютной гегемонии и диктата. Если они снова ре