юще на меня смотрят и довольно громко – так, что я все прекрасно слышу – перешептываются:
– Смотри, ей уже лет 90, а еще прилично выглядит.
– Ага, «прилично»! Ты бы видела ее ночью. Она абсолютно лысая! Сейчас, видимо, парик надела!
– А ножки – стройные…
Чайка на Бродвее
Много лет назад я выпустил три «Чайки» – классическую Антона Паловича Чехова, детективный сиквел Бориса Акунина и оперетту с музыкой Александра Журбина. До этого Александр Борисович Журбин довольно долго жил в Америке и не раз говорил, что его творчеством очень интересовались американские продюсеры. А потому вполне возможно, что нашу «Чайку» можно передать на Бродвей. Для меня Америка тоже не была чем-то неприступным – я ставил спектакль в Нью-Йоркском театре, смотрел многие мюзиклы на Бродвее и, как мне казалось, был в материале.
В это время мы репетировали с Альбертом Филозовым, Львом Дуровым и Татьяной Васильевой – музыкальный, как сейчас бы сказали «мультижанровый» спектакль «С приветом, Дон Кихот». Я не раз на репетициях рассказывал артистам о своем американском опыте, о мюзиклах, о Бродвее – делился впечатлениями.
Тем временем наша «Чайка. Настоящая оперетка» шла с большим успехом. И на каждый спектакль Журбин приводил разных критиков и продюсеров.
Однажды рано утром раздался звонок. Женский голос с сильным акцентом стал говорить, что-то вроде:
– Г-н Райхельгауз. Это говорят из агентства по производству бродвейских мюзиклов. Мы видели фрагменты спектакля «Сигал», и мы хотим позвать вас на Бродвей, чтобы вы поставили у нас. Вас это интересует?
– Конечно, интересует! – я был в полном восторге.
– Единственное – вы у нас режиссер не очень известный. Поэтому мы сможем заплатить вам только один миллион долларов за постановку. Извините, что так мало. Вас это все еще интересует?
– Конечно, интересует! – миллион меня вполне устраивал.
– Тогда мы проведем переговоры, пришлем контракт.
На репетиции «С приветом, Дон Кихот!» я все это рассказал артистам. Все стали говорить: «Ах, как это потрясающе!» И только Дуров был настроен скептически:
– Я бы поторговался. У них там – знаешь сколько платят!
Через несколько дней опять-таки ни свет, ни заря (конечно – ведь разница во времени 10 часов!) раздался в трубке все тот же женский голос:
– Г-н Райхельгауз, к сожалению мы должны вас огорчить, потому что вы совсем неизвестный режиссер. Поэтому мы можем предложить вам только 500 тысяч долларов. Вас это все еще интересует?
– Конечно, интересует, – воскликнул я. Полмиллиона тоже неплохо. И стал ждать контракта.
Однако звонки продолжались. С каждой беседой мой рейтинг на Бродвее понижался, пропорционально уменьшая сумму гонорара. Длилось все это месяца два… И, в конце концов, женский голос произнес:
– Господин Райхельгауз. С вами будет говорить генеральный продюсер.
И я услышал голос… Льва Дурова. Который без всякого акцента сказал:
– Если вы купите билет за свои деньги в Нью-Йорк, мы так и быть разрешим вам посмотреть один мюзикл с галерки бесплатно, чтобы вы увидели, как это делается.
Оказалось, что все это время я беседовал дочерью Льва Константиновича – актрисой Катей Дуровой.
Бубновоз
Евгений Гришковец в Ярославле играет моноспектакль. Он приезжает в Ярославль накануне. На следующий день – возможность погулять по прекрасному старинному городу, сосредоточиться, порепетировать. Где-то часа за три до спектакля раздается звонок:
– Евгений, простите, мы узнали, что вы в Ярославле – рядом с нами. Пожалуйста, приезжайте к нам! Мы дадим машину, все оплатим, а потом доставим вас в Москву.
– А куда ехать?
– Да здесь, рядом – в Рыбинск.
– А разве это рядом?
– Ну, конечно, всего 80 километров! Мы пришлем машину сразу после вашего концерта – и вы приедете к нам. Мы – очень мощная фирма, вы не пожалеете.
Назвали достойную сумму гонорара. И Гришковец согласился.
Заканчивается спектакль – успех, цветы, подарки, фуршет. Женя в прекрасном настроении подходит к машине.
– Вы за мной, ведь правильно? – доброжелательно спрашивает водителя.
Водитель неприветливо кивает головой. По всему видно, что он страшно зол. Очевидно, его сорвали в выходной день, спутав планы, и навязали неожиданную и нежелательную работенку. Женя складывает подарки, цветы, концертный костюм в машину. Водитель ему даже не пытается помочь, однако Гришковец не унывает.
Садится в машину. И пытается завести разговор с водителем. В поисках темы комментирует то, что видит в окно автомобиля.
– Красивейшие у вас места… Река… Волга – великая река…
Водитель молчит, лицо мрачно и непроницаемо.
– О! Снегири! Какое хорошее название! Интересно – почему? Я замечал, что почти в каждом регионе есть деревня Снегири. Там что – снегирей как-то особенно много? Вы не знаете?
Водитель хранит молчание, что уже становится неприличным. Не отвечает на прямой вопрос.
Женя, который на фуршете хорошо закусил и немного выпил, не сдается.
– Деревня Воробьево. Так… Какие-то птичьи названия…
Молчание.
– Ну, надо же! Вороново! У вас тут птичий край какой-то. Очень любопытно. Как будто кто-то нарочно названия подбирал.
Водитель ни слова.
И тут Женя с удивлением читает очередное название деревни:
– Бубновоз. Вот те на. Бубновоз. Как странно. Ярославская область. Какие такие бубны? Может быть, кто-то ими торговал? Бубны возил. «Где живешь?» «Да вот, понимаешь ли, в Бубновозе»…
Машина минует село со странным названием. И тут вдруг водитель нарушает молчание.
– Бубново 3 км.
– Что? – от неожиданности Гришковец даже не понял, о чем речь.
Водитель притормозил. Посмотрел на Женю. И с тихой, какой-то необъяснимой ненавистью сказал:
– Не Бубновоз. А Бубново. Три километра.
До Рыбинска ехали молча.
Говно или начальство?
Нынешний президент Еврейского Российского конгресса Юрий Исаакович Каннер много лет назад окончил Саратовский институт народного хозяйства. По распределению его послали в город Тюмень в распоряжение исполкома Тюменской области. Юрия Исааковича «бросили» на хозяйственные вопросы. Он был молод, ему было всего 22 года. Уже тогда было понятно, что Каннер – хороший работник; он стал быстро продвигаться по службе. Вначале работал на скромной должности, занимаясь вывозом мусора и озеленением. За инициативность и грамотность его серьезно повысили. Вскоре он стал одним из заместителей председателя исполкома, в связи с чем ему должны были выделить кабинет, секретаря и персональную «Волгу» с водителем. А Юрий Исаакович давно приметил симпатичного парня Колю, который работал на ассенизаторской машине. Тюмень до последнего времени была деревянная, туалеты – выгребные, таких машин было много, они регулярно очищали город понятно от чего. Юрий Исаакович, увидев Колю в очередной раз, решил обрадовать шофера:
– Ну вот, что, Николай, покупай костюм, я перехожу на другую должность, на повышение иду. И ты теперь будешь не на этой машине ездить, а на «Волге». Будешь моим персональным шофером. Рад?
К удивлению Юрия Исааковича, Коля не выказал никакой радости. А сказал:
– Я подумаю. И посоветуюсь с женой.
Несколько дней Юрий Исаакович его не видел. Коля не появлялся. Наконец, увидев водителя садящимся в свою ассенизаторскую машину, от которой шел весьма специфический дух, окликнул его:
– Коля, ну ты выходишь на новую работу?
На что Коля ответил:
– Юрий Исаакович, мы посоветовались с женой и решили, что говно лучше возить, чем начальство…
Юрию Каннеру, президенту Российского Еврейского Конгресса
Отмечает юбилей
Выдающийся еврей.
Каннера Россия знает,
Любит, ценит, уважает.
В меру беден и богат,
На…Ивановне женат.
Счастлив он, на то причина –
Девять внуков, дочь, два сына.
И не надо лишних слов:
Юра Каннер, будь здоров!
И живи 120 лет,
Наш еврейский президент.
Хмурое утро
Александр Гордон вел телепередачу «Хмурое утро». Это был такой странный формат: Гордон сидел в кресле на протяжении нескольких часов, а к нему приходили различные гости. Специалисты в разных областях, с которыми Гордон беседовал обо всем: о квантовой физике, медицине, истории музыки. Возникало полное ощущение, что он во всем этом разбирается не хуже, чем его собеседники. При этом он все время курил. Было это давно – когда эфирное время не ценилось так дорого, и борьба с курением еще на стала актуальной. Итак, он приглашает меня на эту передачу.
Я сказал:
– Приду, если вы не будете курить.
– Не буду. Даю слово.
Я не поверил и пришел на эфир, тщательно подготовившись.
И действительно – не прошло и 15 минут, как Гордон достает сигареты и зажигалку.
Я говорю:
– Саша!
Он крутит сигареты в руках, пытается бороться с собой и, наконец:
– Я не могу.
И закуривает.
И тогда я достал из кармана заготовленный спрей для туалета и начал заливать сигаретный дым. Брызгал до тех пор, пока спрей не закончился.
Гордон загасил сигарету. Мы продолжили беседу о театре. Через полчаса он снова потянулся за сигаретой, видимо надеясь на то, что у меня все патроны, то есть, дезодоранты кончились. Но я был готов к этому – достал из другого кармана спрей с клубничным запахом.
Вот так мы и сражались – он при помощи сигареты, я – вооруженный освежителями воздуха.
При этом мы говорили о театре. Это был прямой эфир.
Пьесу Евгения Гришковца «Дом» выпускали с Александром Гордоном в главной роли. Как обычно, перед премьерой играем спектакль для «пап-мам». Я предлагаю всем артистам звать своих близких, в том числе жен и мужей. Саша Гордон с сомнением покачал головой:
– Я не участвую. Если я позову всех своих жен, то больше уже никто не поместится.