Игра и мука — страница 21 из 55

Характер и судьба;

Наличные оттуда,

Богач и голытьба.

Вот как тебя назвали,

Известно наперед,

Что сможешь ты едва ли

Открыть в сбербанке счет.

А если и откроешь –

Кто ж это запретит? –

То через месяц взвоешь

И станешь жить в кредит.

И взгляд небрежно бросив

На опыт вековой,

Глядите, вот… Иосиф

Он, например, какой?

Тут имя однозначно

Известно наперед:

Все сложится удачно –

Таких судьба ведет

Вы рассмотреть готовы

Что говорит Завет?

(что новый, что не новый)

Дурных примеров нет!

Да хоть Иосиф плотник –

Святое ремесло –

Не знаю, как работник,

С женитьбой повезло.

Давидова колена,

Но захудалый род.

Жениться непременно

Решился он – и вот:

Чего казалось лучше?

Чего еще не ясно?

Был плотник, стал обручник.

Ну и, конечно, ясли…

Я так могу про всякого,

Он что один? Да фиг там!

Вот этот… сын Иакова,

Который из Египта.

Вначале были сложности

С семьею и законом,

Зато потом при должности.

И где! У фараона!

Он снов был толкователем.

Всегда при фараоне.

А братья… Хрен бы с братьями!

Зато в курортной зоне.

Еще примеров? Море их!

И все они похожи.

Во всех этих историях

Все те же и все то же.

Иосифу удача

И творческое поле,

Ну и, конечно, дача

С Чубайсом Анатолием

И творческая жила

у них у всех видна,

И Гурченко Людмила

У них всегда одна.

Она Кобзона бросила

А после, через паузу

Пришла опять к Иосифу,

Но только Райхельгаузу.

Смотрите, как сплетаются

Их судьбы и задачи.

Им многое прощается…

Я говорил про дачу?

Их жизнь, как откровение,

И ты живи не майся:

Соседнее строение –

Охранники Чубайса.

Хотя и в их истории

случаются подпалины,

Но я сегодня, sorry,

Не расскажу про Сталина,

Про Бродского не стану

И промолчу про Тито,

Про всяких иностранных,

Про прочих знаменитых.

Простите мне нахальство,

Позвольте расстараться,

Я стану пред начальством

Робеть и пресмыкаться.

Сегодня вроде повод,

Сегодня сердце просит

И графоману слово

Зарифмовать с Иосиф.

Монологи

О вреде табака

9 февраля 2010 года

Я давно хотел высказаться по этому вопросу. Хотя понимаю, что вопрос для многих довольно спорный, но для меня бесспорный. Как-то сразу вспомнился Антон Павлович Чехов – «Монолог о вреде табака»: «Предметом сегодняшней моей лекции я избрал, так сказать, вред, который приносит человечеству потребление табаку. Я сам курю, но жена моя велела читать сегодня о вреде табака, и, стало быть, нечего тут разговаривать. О табаке так о табаке – мне решительно все равно, вам же, милостивые государи, предлагаю отнестись к моей настоящей лекции с должною серьезностью, иначе как бы чего не вышло».

В отличие от чеховского персонажа я не курю. Да и вред как таковой меня мало волнует. Я делаю массу каких-то вредных для здоровья вещей – не то ем, не то пью, режим нарушаю… Но что касается курения – мне кажется, это принципиальнейший вопрос. Сейчас стоят морозные дни. Когда я иду к театру по бульвару или Трубной площади, то каждый день попадаю в одну и ту же ситуацию, от которой, практически, теряю сознание! Прямо на улице девушки – причем, что удивительно, часто довольно симпатичные, чисто и красиво одетые, интеллигентного вида, возможно, студентки – в общем, видно, что не привокзальные и не из подворотни. Морозный день, бульвар, я на расстоянии пяти метров от них – и задыхаюсь. Веду себя так, что можно подумать, что схожу с ума – отбегаю, останавливаюсь, опять пробегаю мимо… Невыносимо ходить по улице! Если люди хотят курить – это их дело, хотя сразу говорю – мне неприятен человек курящий – homo fumigans. Почему он заставляет меня этим дышать? В Средней Азии, то был удивлен, что в Самарканде и некоторых крупных городах Узбекистана до сих пор вдоль улицы тянутся канавы, в которые стекают нечистоты. Курение – явление того же порядка: создается впечатление, что улица превратилась в сток нечистот. Человек идет и курит – и это мгновенно распространяется в воздухе. Я много раз пытался мягко кому-то объяснять, делать замечания. В ответ часто слышу аргумент – а почему автомобили ваши дымят? А затем от «дымящих» автомобилей плавно переходят к правам человека. Что касается автомобилей – согласен. Но если будет закон, как в Европе, о плате за превышение нормы выхлопных газов – буду платить эти штрафы, если надо – переходить на электродвигатель. Считаю нормальным, живя в обществе, об этом договориться. Что же касается нарушения прав, то тут как раз извините! Хочешь курить – закройся; уйди в такое место, где будут тебе подобные, но не заставляй меня в это погружаться, не заставляй меня этим дышать. А еще скажу как режиссер: человек даже не осознает, как сигарета меняет его облик. То есть абсолютно меняет его как персонаж.

Любой человек – мужчина с сигаретой, женщина с сигаретой – особенно женщина, и особенно молодая, принципиально меняет свой образ. Порой хочется подойти к человеку, заговорить с ним, вступить в какой-то творческий диалог, но как только я вижу сигарету – как будто бы падает железный занавес. И этот человек должен понимать, что мое восприятие не единично, что также его воспринимают другие люди.

Я регулярно работаю на телевидении, снимаюсь в больших передачах. Иногда это превращается в невыносимую пытку! Подходит гример – молодая красивая женщина. Но, увы, находиться рядом с ней невозможно! Подходит звукооператор, симпатичный парень в костюме, в рубашке, при галстуке, он вывешивает мне микрофон, выдыхает – и я теряю сознание. Мне могут возразить – а если он чеснок перед этим съел? Это тоже плохо. Но неслучайно весь мир, и в первую очередь та самая проклятая Америка, уже выработал другую психологическую установку: что курящий человек – это человек антиобщественный, это человек, который находится вне закона, вне нашего общежития и общественной связи. Я с удовольствием захожу в кафе во Франции, потому что дышу там чистым воздухом. Я спрашиваю директора нашего маленького ресторана: «Яков Аронович, почему у Вас курят?» На что слышу ответ: «Ну, если бы все запретили…». Ну, запрети ты! Это чудовищная привычка – это такой атавизм, такое прошлое… Много чего было с людьми в их истории, что сейчас смотрится как дикость: от человеческих жертвоприношений до других диких обрядов. Для меня курение – дикость. Человек курящий, человек, бросающий окурок – это сразу антицивилизация, анти-21 век, антинравственность. С этого все начинается – уважение прав друг друга. Когда мы в театре рассматриваем месячные и годовые премии, скажу честно – люди некурящие получают поощрения за то, что уважают окружающих. Я не хочу брать студентов курящих – они для меня вне амплуа. Лирическая героиня не может курить, Джульетта не может быть с сигаретой. Поэтому я призываю снова и снова: лучше не курить. А если не можете – не заставляйте меня при этом присутствовать. Очень прошу – не курите на улице, не курите в кафе, не курите в общественном месте. Это – порок, это гадость, мерзость, и занимайтесь ею отдельно от меня!


P.S. Рекомендую почитать замечательную пьесу-монолог Антона Павловича Чехова, 150-летний юбилей которого мы отмечали несколько дней назад. Из всего его богатейшего наследия сегодня я выбираю одно произведение – «Монолог о вреде табака».

За Лужкова

20 сентября 2010 года

Я все про Юрия Михайловича понимаю. Мы не первый год строим театр, и очень многие серьезные люди мне говорили – кто намеком, кто прямым текстом, – что мы не построим театр без чемоданов денег. Все его замечательные вице-мэры – они все нам бесконечно рады, все нам помогают, но как только мы опускаемся чуть ниже, я понимаю, что это стена многолетняя и непробиваемая. Конечно, я вижу в этом такую, извините, коррупцию… Но, тем не менее, я выступаю в защиту Юрия Михайловича. Потому что помните, как у Пушкина:

«Ура, наш царь! так! выпьем за царя.

Он человек! им властвует мгновенье.

Он раб молвы, сомнений и страстей;

Простим ему неправое гоненье:

Он взял Париж, он основал лицей…

Вот и для меня в жизни и работе этого человека есть два важных момента, сравнимых с «лицеем» и «Парижем».

Первое. Он за годы своей работы – открыл более 20 театральных зданий. И этим войдет в историю! Он еще понимает значение культуры. Он их не просто открыл – он в начале каждого театрального сезона встречается с художественными руководителями. Мне очень важно, что он знает, как меня зовут и как зовут многих артистов нашего театра. И я помню, как он подходил к Любе Полищук или к Марии Мироновой и говорил: «Для меня честь сегодня встретить Вас здесь». И это говорилось не просто так! На многие письма, которые в течение этих лет мы ему писали, сверху стояла замечательная его резолюция: «Помочь творцу!». И я очень боюсь, что после Ю. М. придут люди, которые уже сегодня давят-давят-давят. В Думе обсуждают очередной закон о театре, и все эти обсуждения ведут к одному – пусть они сами себя кормят. Но во всем мире «они» сами себя не кормят!