е следовало бы решать Союзу театральных деятелей (из которого, кстати говоря, лично я вышел лет двадцать назад), вместо этого… скажем так: галдежа.
Мы в основном нашу театральную жизнь определяем по Москве и Петербургу. Иногда в столицу приезжают театры из провинции, номинированные на «Золотую Маску». И, как правило, это спектакли известных мэтров или в редких случаях экспериментальные «всплески» молодых постановщиков. Но эти отдельные события не отражают системы. Театральная провинция живет своей жизнью со своими правилами, нередко антикультурными.
Более 90 % театров в регионах управляются директорами, а не худруками. А потому жизнь театра определяется вкусами и уровнем директора. Получают эту должность по-разному. Иногда это бывшие артисты, чаще не самые талантливые. Нередко люди в театр приходят вовсе из другой сферы. Чаще всего это назначенцы местных правительств, которые мотивированы лишь одним: экономическим выживанием. Губернаторы, которые финансируют театры из местного бюджета, за редким исключением, интересуются искусством в последнюю очередь. Директора становятся князьками, решающими все: кто получит главную роль, какая пьеса будет ставиться, какого режиссера приглашать, пополнять ли труппу молодыми артистами. Не случайно исчезла театральная биржа. Я все это знаю очень хорошо, так как руковожу заочной режиссерской мастерской в ГИТИСе, где обучаются преимущественно студенты из провинции, уже работающие в российских театрах. В прошлом году у меня защищались восемь дипломников-режиссеров – все очень талантливые.
И вот вам свежая картина.
Тверской Академический театр драмы с выдающимся худруком Верой Андреевной Ефремовой. Там поставил замечательный спектакль «неУДОбные» Александр Павлишин. Я тут же порекомендовал этот спектакль для участия в фестивале «Театр. Чехов. Ялта». Но, оказывается, вопрос участия или неучастия в фестивале решается директором. И директор решил не участвовать.
Владимир. Прислал во Владимирский театр молодую актрису, которую увидел в Омске. Настоящая лирическая героиня, хорошо поющая. Договорился с директором. Артистка прилетела в Москву из Омска, затем на электричке приехала во Владимир. Два часа просидела под дверью директорского кабинета. Но у него так и не нашлось времени послушать ее. В конце концов, он объявил ей, что ему артисты не нужны.
Рязань. Увидел отличный спектакль Сергея Гука в Рязанском театре драмы, на который хорошо продаются билеты, вышли хвалебные рецензии. Спрашиваю у директора: собираетесь ли еще его пригласить на постановку? Ответ: «Пока не вижу необходимости».
Брянский театр. Евгений Кочетков ставит спектакль «Последняя лента Крэппа». Спектакль стильный, художественный, готовый к представлению на премии и фестивали. Был сыгран в Брянске дважды, больше не идет: таково решение директора.
Белгород. Уже более сорока лет театром имени Щепкина руководит Виталий Слободчук. Называется худрук, хотя, по сути – классический директор. Отправил к нему двух своих белгородских студенток – Оксану Половинкину и Оксану Погребняк, которые создали в Белгороде свои молодежные театры. Была мысль, что ему интересно будет посмотреть работы своих молодых землячек – на перспективу дальнейшего сотрудничества. Но нет. Его это совершенно не интересует.
Киров. Был там театр чудовищный, полностью разваленный в творческом отношении. Пару лет назад «Школа современной пьесы» приехала туда на гастроли. Принимал нас губернатор – Никита Белых, находящийся ныне под следствием. Я рекомендовал ему своего талантливого ученика Константина Солдатова в качестве нового главного режиссера, способного возродить театр. До этого Солдатов поставил талантливые спектакли в Калужском областном театре драмы. Но не пришелся ко двору тамошней дирекции. Белых его позвал. Всего за год театр преобразился – обновился репертуар, в театр пришла публика, спектакли номинированы на премию «Золотая Маска», артисты вошли в рабочий режим… Но недавно Костя позвонил мне: новый губернатор сильно срезал бюджет театра на этот год.
И я отлично знаю, что будет: театр имени Кирова вновь превратится в площадку, на которой какой-нибудь ушлый директор будет прокатывать пошлую, бандитскую антрепризу, используя столь же выгодные, сколь и непрозрачные финансовые схемы. Потому что так делается в большинстве провинциальных городов, где директора занимаются не искусством, а прибыльным бизнесом, «впаривая» населению безвкусный, низкопробный продукт.
Ну и кто цензоры в этих городах?
В Москве тоже есть проблема. Как член кафедры режиссуры и худрук программы «Класс молодой режиссуры» я регулярно вижу работы режиссеров-дебютантов. Могу утверждать, что сегодня у нас выросло поколение талантливейших молодых режиссеров. В то же время в Москве есть некоторое количество театров, которые находятся в глубоком застое. И все это понимают, потому что существуют четкие критерии, по которым видно, есть у худрука живая творческая программа или он из последних сил удерживается на плаву. Нужно ввести практику рекомендаций от худруков театров, действующих режиссеров, руководителей курсов в театральных вузах молодым режиссерам, с которыми Департаменту культуры следует заключать трехлетние контракты на художественное руководство такими вот «умирающими» театрами. Нужно дать им возможность предъявить творческую программу и реализовать ее. Не закрывать финансирование агонизирующего театрального организма, а вдохнуть в него новую жизнь. Считаю, что вот это – глобальная, стратегическая тема, которую нужно обсуждать, освещать в СМИ, по поводу которой имеет смысл собираться, спорить, отстаивать свою позицию. Но мы тратим время на высосанные из пальца проблемы.
И еще… В нашей жизни нередко возникают реальные острые моменты, которые, тем не менее, не становятся предметом бурных дискуссий. Не собрались мы поводу Театра doc., лишившегося помещения, ни разу не вышли на демонстрацию по поводу абсурдной, если не сказать преступной ситуации с великим режиссером Анатолием Васильевым, который не имеет в Москве творческого пристанища, не митинговали в защиту проекта «Открытая сцена»… Зато очень возбудились по вопросу приснившейся цензуры. А цензура сегодня проявляется вовсе не запретах, а в том, что постепенно обществу становится не нужным культурный мыслящий человек. И вместо того, чтобы бороться с этим, мы «шумим, братцы, шумим»…
Дирижеры и хористы
6 февраля 2017 года
Телевизионные ток-шоу… Что это? Проявление реальной демократии? Иллюзия свободы слова? Инструмент пропаганды? Психотерапевтическое средство для успокоения народных масс, выпускающих пар перед голубым экраном?
Я задаю себе этот вопрос, потому что в последние несколько лет стал постоянным участником всевозможных общественно-политических передач на разных каналах: от официозных «Первого» и «Второго» до оппозиционного «Дождя». Обычно занимаю место на «либеральном» фронте полемизирующей компании. Ведь ведущим непременно нужно обеспечить атмосферу непримиримого спора, горячего диспута, острой дискуссии. Если какой-то участник начнет кидаться башмаками и обзываться нехорошими словами – эфир удался. Ну, а если крупно повезет, то кто-то вцепится своему противнику в глотку. Вот тогда на канале воцарится полное счастье: рейтинги неудержимо поползут вверх.
Поделюсь секретом. После того, как участники шоу злобно орут друг на друга, в съемке объявляется перерыв. И тут происходит резкая смена градуса. За чашкой кофе все мирно и дружелюбно друг с другом общаются. Причем нередко выясняется, что кто-то из «непримиримых врагов» накануне вместе парился в баньке или выпивал в ресторане. Но вот перерыв окончен. Оппоненты возвращаются в студию – и вновь начинается бой. Поначалу меня это поражало. Потом привык.
Почему я туда хожу? Во-первых, понимаю, что любое мое появление на экране влияет на популяризацию театра «Школы современной пьесы» да и театрального искусства в принципе. Передач о театре на государственных каналах не бывает, канал «Культура» смотрит 3 % телеаудитории. И поэтому я, где можно и где нельзя, стараюсь ввернуть что-то про спектакли, драматургию, режиссуру и прочие гуманитарные «излишества». Но не только эта причина толкает в телестудию. Я верю (может быть, наивно), что обязан отстаивать свою точку зрения, собственную, самостоятельную, ничем и никем не ангажированную, не проплаченную. И когда иду на федеральные каналы, где, как прекрасно понимаю, происходит целенаправленная, профессиональная обработка мозгов населения страны, льщу себя надеждой, что мой голос – теперь уже все чаще и чаще одинокий – будет кем-то услышан и понят.
Долго не ходил на «НТВ», считая, что это самый ангажированный и пропагандистский канал среди всех прочих, причем наименее профессиональный – злоупотребляющий штампами и низкопробными клише. Но тут в очередной раз позвонили и начали уговаривать: совершенно новая программа, оригинальная подача, изобретательная режиссура, талантливый и интеллигентный ведущий – профессор МГИМО: «Там все очень культурно – нет пропаганды, никто не перебивает, всем дают высказаться. Называется «Правда Гурнова».
Сомневался, но согласился. Хотя тема не вдохновляла: 30 лет с начала перестройки. Так сказать, подведение итогов. Поиски ответа на вопрос – прав был Горбачев или не прав… Честно говоря, тема эта набила оскомину. Захотелось сказать: друзья! Прошло 30 лет – срок немалый для истории. За подобный срок наше общество и мир в целом переживали войны и возрождения, рушились империи, а колонии обретали независимость, выстраивалась экономика, и радикально менялось информационное пространство. Так может быть, пришло время вопросы перестройки и ее последствий передать аналитикам? Профессионалам – экономистам, ученым, политологам, культурологам. Чтобы они проанализировали все это детально. Проследили – от каких показателей, от какого состояния страна стартовала, к чему пришла. Что потеряла, что приобрела.
Когда-то слова «перестройка», «гласность», «ускорение», «либеральные ценности» общество в большинстве своем радовали и воодушевляли. Потом эти слова опять-таки для большинства стали ругательными. Сегодня в этом надо разбираться профессионалам, а не дилетантам, не знающим матчасти и оперирующим эмоциями и приблизительными представлениями о предмете.