Трагифарс под ярким солнцемЗаявка на сценарий короткометражного фильма
Время действия – начало 80-х годов. Когда еще Привоз был тем историческим не перестроенным Привозом, когда трамваи жутко громыхали на стыках рельс, когда 5 и 28 номера везли одесситов в «Аркадию» или «Лонжерон».
Мы видим, как компания из 3–4 мальчиков и 2 девочек гуляют по одесскому Привозу. Видно, что денег у них немного, лет им по 13–14, то есть самый возраст созревания. Они что-то покупают, но больше не покупают, а получают радость и восторг от жизни. Середина июля, разгар лета, все уже загоревшие – Привоз переполнен огромными красными помидорами, «синенькими», и все это под палящим одесским солнцем, которое и при Пушкине светило, и до сих пор не меняется, как бы ни менялся Привоз – дышащий, изобилующий дарами земли, моря и солнца. И эти легкие, открытые одесские ребята морочат кому-то голову, шутят… Кто-то снимает с головы соломенную шляпу, накрывает ею персики, потом надевает ее, снова снимает, и на голове у него оказываются 2 персика. Кто-то аккуратненько так сбрасывает на землю огурчик, у кого-то оказывается вдруг тюлечка… Проходят через молочный и мясной корпус, пробуют колбаску – а попробовать в Одессе означает хорошо позавтракать! Чудесная колбаска, брынзочка… Покупают четвертушку черного хлеба, рачки, на которых потом будут ловить рыбу – у кого-то в руках удочки. И между делом мы видим, что в мальчиках просыпается мужское – протискиваясь сквозь толпу одесских домохозяек, они чуть плотнее, чем необходимо, прижимаются к ним, а те с раздражением, а когда и с удовольствием понимают, почему этот мальчик к ней так прилип.
Наконец, мальчики-девочки выходят с рынка, садятся в дребезжащий 5 трамвай, и, толкаясь и трясясь в нем, продолжают веселиться… Кондуктор требует билет, и мы видим, как использованный билет передается осторожно и незаметно кем-то, кто выходит на следующей остановке, и кондуктор недоумевает, откуда он взялся… Все сопровождается хохотом… И опять нам понятно, что мальчиков волнуют открытые женские тела, не очень-то спрятанные в откровенные сарафаны женщин и девочек раскаленной июльской Одессы… Гурьбой выходят из трамвая, проходят «цивилизованную» часть «Аркадии» – сбитые неудобные деревянные лежаки уже попадаются, но в основном все лежат на каких-то тряпках – полотенцах, одеялах… Одесские мамы кормят у моря своих детей, мы слышим реплики: «Боря, скушай это за маму…», «Марик, выйди из моря!», «Софочка, не мочись!» Все эти одесские крики, как и прочие реплики, накладываются на музыкальный фон, то выходя на первый план, то растворяясь в нем.
Обедают семьи, лежат инвалиды – кто-то без ноги, кто-то не может открыть израненное войной тело… Но нашим героям до всего этого дела нет, они сквозь этих «пляжников» пробегают дальше на дикий берег, где скалы, где купаться нормальным людям нельзя. Кто-то начинает ловить рыбу, кто-то спешит, как говорят в Одессе, «нарвать» мидий, кто-то нашел старый кусок ржавой жести и разжигает под ним костер. И тут мы можем присмотреться к нашей компании.
Очевидно, что это ребята то ли из одного двора, то ли из одного класса. Среди них выделяется красавица – назовем ее Жанна, ей лет 13, у нее только начинают «формироваться формы», и мальчиков это сводит с ума. Рядом – девочка Рита, одесская еврейская девочка, таких восторгов не вызывает, потому что слишком неидеальна. В общем, видно, что все, что происходит, происходит через Жанну. Сама она никому не отдает предпочтения, но чуть чаще, может быть, поглядывает на мальчика, которого зовут Шурик Ефремов. Тут же и еще один мальчик, Алик – симпатичный, но не герой, потому что лицо круглое, веснушки, кучерявый…
День идет своим чередом – разведен костер, жарится рыба, смех, кто-то бросает камешек по волнам, кто-то загорает… Плавки у всех сконструированы еще по старинке – со шнурочками или пуговицами; но чтобы переодеться – все равно заходят за скалу, так, чтобы девочки не увидели. И все же кто-то что-то увидел, раздается хохот. Девочки тоже ушли переодеваться – одна надевает купальник, а вторая следит, чтобы мальчики не подглядывали, но мальчики все равно подглядывают. Смех нарастает, кто-то притащил бутылку дешевого вина, и вино это – для всех впервые. Девочки в ужасе, отказываются, мальчики бравируют, хотя явно тоже не мастера в области алкоголя. Никаких пластмассовых стаканов – один стеклянный граненый стакан на всех долго отмывается в соленой воде, вино пробуют по кругу. Девочек уговаривают, они плюются, говорят, что это кислятина, кто-то из мальчиков курит в уголочке… В общем, все молодо и замечательно.
Мы видим какую-то игру между Жанной и Аликом… Мы можем даже подняться вверх и увидеть прекрасный город с высоты: побережье, купающихся людей, лодки с рыбаками…
Сумерки, вечереет, стало чуть прохладнее. Купальники сушатся на камнях, девочки закутались в полотенца, мальчики готовят… Вдруг все замечают, что Алик как-то очень долго плывет под водой, долго его нет – девочки заволновались, и вдруг он выныривает, получая одобрение всех, и конечно, Жанны. Но понятно, что Жанна нравится Шурику, а потому он тоже жаждет признания. Мы видим, как он лезет на очень высокий камень и красиво с этого камня ныряет вниз. И тоже его долго нет. Все ждут, понимая, что он сейчас тоже проплывет, как Алик, и покажется над водой. Но Шурика нет, а на воде неожиданно появляется кровь. Ребята в ужасе, ныряют, ищут Шурика, девочки кричат, появляются какие-то взрослые, небрежно одетые люди, потом присоединяются отдыхающие с соседнего цивилизованного пляжа – все ищут… Кто-то пытается найти телефон-автомат. Звонит. Прошло время, на небе уже звезды, но ребята все еще на пляже, и вот кто-то выволакивает тело Шурика – тело утопленника. Его накрывают одной из пляжных подстилок. В это время появляется папа Шурика – молодой человек, года 33, не больше, красивый юноша, интеллигентный – и не скажешь, что папа. Ребята, увидев его, тушуются, но он ни с кем не заговаривает, сторонится… Не отрываясь, смотрит на тело сына.
…По улице едет «полуторка» с открытыми бортами, на ней – гроб, обложенный цветами. И за машиной идет папа Шурика, которого мы с трудом узнаем – он полностью седой. Какие-то женщины в черном, а за ними идут школьники, несут венки – из проволоки, с искусственными цветами. Один венок с одной стороны держит Алик, с другой – Жанна. Играет небольшой духовой оркестрик, разрыта яма, начинаются похороны… Алик с ужасом видит Шурика в гробу и в то же время влюбленно смотрит на Жанну. Гроб зарывают, плачет мама. Это главное одесское кладбище с забором из ракушечника; венки укладываются на могилу… Жанна и Алик уходят вглубь кладбища, которое чем дальше заходишь – тем более заросшее, огромные деревья, кусты, могилы теряются, как в лесу. Жанна и Алик садятся на надгробный камень, сидят рядом. Случайно Алик касается ее локтем, и она не отстраняется, как раньше. Они пододвигаются друг к другу ближе и очень неумело и неловко целуются – видно, что для обоих это впервые. Алик в ужасе, что-то с ним случается, он приходит в какое-то невменяемое состояние. Что с ним происходит?! Этого он никогда раньше не испытывал! Он понятия не имеет, что эти ощущения, которые он так остро, сладко и в то же время постыдно пережил и называется известным лишь из разговоров со сверстниками словом оргазм.
Ему и больно, и стыдно, и прекрасно – в общем, состояние неадекватное. Жанна, почувствовав неладное, убежала. Он раздевается, прямо там, на кладбище, кладет брюки сушиться – и засыпает в плавках среди могил. Утром просыпается от того, что прибежала Жанна: Алик не пришел домой ночевать, родители в ужасе, и она пришла его искать. Они берутся за руки, идут, что-то друг другу говорят – в какой-то момент понимают, что проходят мимо могилы Шурика Ефремова, у которой сидит спиной седой человек. Плечи его вздрагивают.
Байки поца из Одессы
Поц из Одессы
Израильский продюсер Марк Капитанский организовал цикл моих творческих вечеров. Они проходили в разных городах Израиля, в том числе, в Иерусалиме в Русском культурном центре.
Мы с Капитанским едем на машине к месту проведения вечера. Подъезжаем к воротам, на которых висит афиша. Там про меня написано все: народный артист, профессор, обладатель наград, заслуженный деятель искусств, орденоносец и даже лауреат премии Турецкой республики. И уж как самый главный аргумент в конце указано: «член Президиума Всемирного Клуба одесситов». Возле афиши прямо в проеме ворот стоит старый еврей, который все это внимательно читает и с пониманием кивает головой. Своим телом он полностью загородил проезд. Мы не можем проехать. Опускаю стекло и спрашиваю:
– Что там такое?
Он, не оборачиваясь:
– А! Выступает какой-то поц из Одессы!
Я засомневался и говорю Капитанскому:
– Может, поедем обратно?
Но деваться было уже некуда. Вежливо попросили дедушку пропустить нас. Я, кстати, нисколько не удивился, когда увидел нашего скептика в первом ряду. Он, увидев меня, тоже нисколько не удивился…
Всемирный клуб одесситов
В свое время Валентин Гафт сочинил на меня эпиграмму:
Одесский пляж на время бросив,
В Москву пожаловал Иосиф.
Но наступила пауза в карьере Райхельгауза.
Не съездить ли для интересу
Тебе назад в свою Одессу?
Спустя некоторое время, я вступил в Всемирный клуб одесситов. Меня включили в состав президиума, вручили медаль, удостоверение и попросили написать в книге почетных гостей. И я написал:
Приехал… и пришел в Ваш клуб,
И сразу понял, как был глуп,
Не соблазняясь Вашим пленом…
Теперь я счастлив!!! Я стал членом!