смотрите, какая у меня удивительная собака!». Он отрезал кусочек лимона, подзывал ее по имени, клал этот кусочек на подоконник, и она его глотала. Меня это очень удивляло!
Люди в этот дом приходили разные, и был среди них некий артист из театра Пушкина. Как-то Юлия Марковича не было дома, а я пришел пораньше с какой-то отборочной консультации в ГИТИС, и, как всегда, принес что-то из овощного магазина, чистил картошку и ждал, когда придет Юлий Маркович. Раздался звонок – пришел этот артист, спросил: «А что, Юлика нет?», – сказал, что подождет. Он сел со мной рядом, постукивая по столу: «Знаешь, я сегодня песню сочинил, хочешь – спою!». Я согласился. Он стал отбивать ритм и напевать – так я впервые услышал:
На границе с Турцией или с Пакистаном
Полоса нейтральная. Справа, где кусты, –
Наши пограничники с нашим капитаном,
А на ихней стороне ихние посты.
А на нейтральной полосе цветы
Необычайной красоты…
Это был 1965 год.
Через несколько дней Даниэль сказал: «Быстро собирайся и уезжай!». Я не понял – куда. Почему… «Куда хочешь!» – был ответ. Я думал, что что-то не так сделал… «Я тебе говорю – бегом отсюда! На вокзал, в другой город… Ты хотел поступать в Харьков – поступай! Или в Ленинград – там тоже есть театральный институт». Выгнал меня, в общем. Уехал я в Ленинград, где проходил дополнительный набор в ЛГИТМИК. Легко поступил. И, уже будучи студентом, читал о процессе над Даниэлем и Синявским – это было зимой… И тут я стал понимать, кого встретил и кто пел «На нейтральной полосе…». Владимир Семенович Высоцкий. И уже потом, через много лет, был знаком с Высоцким, но никогда не напоминал ему о том случае на кухне – думаю, он все равно бы не вспомнил.
Диалоги
В год 30-летия театра мы вернулись в историческое здание после реставрации и выпустили спектакль «На Трубе». В нем рассказали историю нашего особняка через события, происходившие с великими людьми, которые здесь бывали. Чехов и Толстой, Чайковский и Горький, Суворин и Достоевский в этом спектакле произносят слова, которые на самом деле были ими сказаны и зафиксированы в документальных источниках – дневниках, письмах, статьях. Их высказывания – о политике, о религии, об искусстве, о сексе, о деньгах, о любви – очень откровенны. Работа с литературно-историческими источниками навела сценариста спектакля «На Трубе» и редактора этой книги Екатерину Кретову на попытку заставить меня быть столь же откровенным.
О себе
1. Кто вы по национальности?
Русский еврей.
2. Сколько вам лет по вашему внутреннему состоянию?
Не ощущаю.
3. Что такое молодость и что такое старость?
Молодость – это бесконечность, это уходящий горизонт. Старость – осознание приближающего горизонта. Это понимание конечности ВСЕГО. Это повторы в ощущениях, событиях, оценках. Молодость – это когда «А хочешь увидеть? Конечно! А хочешь прочитать? Да! А хочешь поехать? Немедленно выезжаю!» На все – да. Старость – это я уже видел, это я знаю, об этом не знаю, но догадываюсь. Я вижу перспективу, она программируется, вычисляется, прогнозируется.
4. Вы переживали когда-либо состояние истинного счастья?
Переживал и не раз – когда мои фантазии становились реальностью. Счастье – мои дети. Иногда – редко – результат моей работы. Счастье было на комфортной яхте в Средиземном море и в экстремальном путешествии по пустыне Такла-Макан при температуре плюс 51. Счастье, когда держишь только что выпущенную книгу. И когда на снегоходе движешься по склону Эльбруса.
5. Были ли вы несчастливы по-настоящему?
Не раз. Многократно. Когда отчисляли из одного института, а затем из второго за профнепригодность. Когда лишали работы и возможности жить в Москве. Самое страшное и сильное – это потеря мамы и папы. Большего несчастья не может быть.
6. Вам везет?
Очень! Не знаю, кого благодарить, но вся моя жизнь – фантастический, невероятный подарок.
7. Вы хороший человек? Только честно.
Думаю, что кристально хорошего и абсолютно плохого не может быть. Думаю, что во мне хороший сильно перевешивает того, другого.
8. Как бы вы оценили степень своего таланта?
Я талантливый человек, владеющий профессией. Я не бездарен и не гениален.
9. Для вас «режиссер» – это место в социуме, творчество или профессия?
Профессия, которая подразумевает и место в социуме, и творчество и много еще всего другого.
10. Какой вид искусства вы любите больше всего?
Я вообще не люблю искусство. Но если уж выбирать, то музыку. Очень жаль, что родители не дали мне хорошего музыкального образования. Думаю, что мог бы быть дирижером.
11. Вы гедонист?
Да, в свободное от работы время. Но его почти нет.
12. Что больше всего доставляет вам удовольствие – еда, секс, спорт, искусство, беседа с умным человеком, путешествия, приключения?
Все, что перечислено доставляло и доставляет огромное удовольствие. Но в разные периоды жизни приоритеты менялись местами.
13. Вам нравится командовать и управлять?
Если бы не нравилось, не занимался бы этим всю жизнь. Это важнейшая часть моей профессии.
14. В реальной жизни вы всегда настоящий или играете роль? Что приятнее – быть самим собой или изображать кого-то?
Мне кажется, что я абсолютно естественный, непосредственный, что я такой простой, демократичный, легкий в общении. И с удивлением иногда слышу, что меня боятся, воспринимают, как Карабаса Барабаса. А еще поражаюсь, когда узнаю, что, оказывается, даже короткое общение со мной что-то значит в жизни для людей. Бывают такие встречи, на которых мне говорят: «Вот 40 лет назад я к вам подошла, а вы мне сказали, и это изменило всю мою жизнь, и я до сих пор храню билет…» и пр. И это странно, потому что я ничего такого даже не помню.
15. Вы амбициозны?
Конечно, да.
16. Когда вы общаетесь с сильными мира сего, вам это импонирует?
В разные периоды жизни и в разных ситуациях по-разному. Когда-то, много лет назад, я гордился очень, что могу сидеть в одной ложе с президентом. А буквально вчера во время репетиции мне позвонил вице-премьер. Разговор затянулся, и я почувствовал, что очень хочу его закончить, потому что меня ждали артисты, что мне было в данный момент интереснее. А бывало и так, что мне не хотелось пожимать руку одному из первых лиц государства. И я избегал этого.
17. Однажды вы оказались на границе жизни и смерти. Вас это испугало?
В тот момент, когда узнал об этом, совершенно не испугало. Но года через два, когда отошел от этой границы в сторону жизни и осознал, что со мной произошло, испугался.
18. Когда вы покидали Одессу и ехали в Харьков, затем в Ленинград, а потом в Москву, чтобы учиться в театральном институте, что для вас было важнее – вырваться из провинции и добиться успеха или посвятить себя творчеству?
Я интуитивно чувствовал: то, чем хочу заниматься, возможно только в определенных местах. Понимал, что мне нужно попасть в правильное место, в другой контекст. Слышал магические слова – ГИТИС, ЛГУ, ВГИК… и тянулся туда. Если бы я тогда понимал что-то про Лондон или Нью-Йорк, возможно, стремился бы туда. Но в те времена высшей и почти недосягаемой географической точкой для нас были Москва и Ленинград – и они меня притягивали.
19. Вы часто называете своего друга и однокурсника Анатолия Васильева гением. Вы завидуете ему или кому-то еще?
Мне повезло в жизни. Я встречался, работал, общался и даже дружил с 5-6 гениями. Назову их: Анджей Вайда, Ежи Гротовски, Анатолий Васильев, Давид Боровский, Анатолий Чубайс, может быть, Окуджава… Может быть… Все эти люди в быту существуют или существовали по очень определенной системе, по регламенту, по определенным законам. И среди этих законов главнейший – всего себя посвящать той сфере, в которой ты гений. Не тратиться на то, что к этой сфере не относится. Если бы я принял эти законы, может быть, я приблизился бы к кому-то из них. Но я хочу жить так, как живу, и мне достаточно моих профессиональных и творческих достижений.
20. Вы когда-нибудь плакали над книгой или каким-то другим видом выдуманной жизни?
Да, конечно. «Над вымыслом слезами обольюсь», – Пушкин про меня сказал. Это бывает часто. В детстве плакал, когда слушал «Лунную сонату». Сейчас могу заплакать, услышав позывные «Пионерской Зорьки». При этом я хорошо понимаю, как по-идиотски выгляжу. Но ничего поделать не могу.
О женщинах
21. Вы любите женщин?
Люблю. В юности эта любовь занимала меня довольно серьезно. Я по этому поводу на себя злился, потому что головой понимал, что любить нужно не женщин, а образование, музыку, живопись, литературу. Когда уже студентом в Ленинграде услышал какие-то лекции о Зигмунде Фрейде, стал читать сначала его самого, потом и его критиков, в том числе, Юнга, я окончательно утвердился в фрейдизме. Так что я – фрейдист. Потому что убежден, что либидо – мощнейший стимул и к профессии, и к жизни.
22. Как вы относитесь к идее равенства полов?
Конечно, мужчины и женщины равны. Еще совсем недавно женщина-режиссер, композитор, квантовый физик или конструктор самолетов была редкостью. Теперь сколько угодно. Женщины в некоторых наиболее продвинутых конфессиях даже священниками работают. Среди абитуриентов, поступающих в мою мастерскую 70 % женщин, причем очень талантливых. Когда я учился, соотношение в режиссерской группе было: 2 девушки на 10 мужчин. Сегодня все наоборот. Тем не менее, женщина, которая полностью отдает себя профессии – это странно. Потому что есть физиология, которую я постичь не могу. Беременность и рождение ребенка – это настоящее чудо, загадка. И в этом смысле мужчине с женщиной никогда не уравняться. Ее приоритет, ее роль в возникновении новой жизни – невиданный. Что круче – родить ребенка или создать спектакль? Выносить в течение девяти месяцев дитя или написать гениальную компьютерную программу? Родить ребенка – это круче. Мужчина и женщина – сообщающиеся сосуды. Женщинам тоже никогда не познать уровень мужского созидания. Не зря ведь бог – мужчина. Скажу так: мир сочиняет мужчина, а женщина сочиняет жизнь.