Он замолчал, чтобы поправить манжеты сорочки, затем легко продолжил:
– У него впереди светлое будущее, он далеко пойдет. Не удивлюсь, если когда-нибудь он станет премьер-министром. Во всяком случае, я слышал такие предположения.
В ответ на ее молчание его любезные манеры испарились, а голос стал острым как бритва.
– Что, по-твоему, случится с этим светлым будущим, если станет известно, что леди, на которой он собирается жениться, не имеет права на титул, как, впрочем, и ее сестры, потому что их родители не были женаты?
– Они были женаты! Он театрально вздохнул:
– Если они были женаты, докажи это.
Она упрямо смотрела на него, ничего не говоря.
– Не можешь, не так ли? А если они были женаты, это было двоеженство. Твои папаша с мамашей создали семью, когда его первая жена еще была жива. Тебе было семь лет, когда леди Пенрит умерла, Марион. Настоящая леди Пенрит. Значит, ты… – Он огляделся, чтобы убедиться, что они одни, затем вновь повернулся к ней со сконфуженной улыбкой. – Я не назову это слово. Это было бы не по-джентльменски. Не унывай! Подумай, как тебе повезло. Как только ты выйдешь замуж за Гамильтона, у тебя будет денег столько, сколько ты и не мечтала иметь. Подумай, что ты могла бы сделать для своих сестер. Неужели мое молчание ничего не стоит?
Марион тяжело и часто дышала.
– Я уже заплатила за твое молчание, и не один раз, а дважды. Изумрудов моей матери хватит.
– Марион, я получил за них жалкие гроши.
Разум Марион метался в поисках выхода, но она понимала, что его нет. Ее отец заплатил этому человеку за его молчание, а когда деньги кончились, он пришел снова. Когда отец умер, платить стала она. У нее больше нечего дать ему, а если бы и было, это избавило бы ее от него лишь на время.
Ее надежды на будущее с Брэндом не столько разбились, сколько растворились в потоке непролитых слез. Она твердила себе, что надежды были скорее мечтами. В глубине души она всегда боялась, что однажды родительская тайна будет раскрыта, если не Дэвидом Керром, то кем-то другим.
А сегодня она поняла, что Брэнд должен быть в парламенте. Именно там создаются и изменяются законы. Он всей душой предан борьбе с несправедливостью, которая отделяет богатых от бедных, привилегированных от непривилегированных. Он не думает о светлом будущем для себя. Он хочет служить людям.
Брак с ней станет ему помехой. Разве не это слово использовала леди Вероника?
Она почувствовала, как рука Керра обхватила ее плечо, и подняла глаза. Самодовольная ухмылка играла на губах Дэвида.
– Так-то лучше, – сказал он. – Вижу, ты начинаешь понимать. Поверь мне, Марион, ты очень скоро будешь вить из Гамильтона веревки. Он по уши влюблен в тебя. Все так говорят.
Каждое слово вонзалось в ее сердце, словно осколок стекла. Каждой клеточкой своего женского существа она знала, чувствовала, что дорога Брэнду так же, как и он дорог ей. Но для Дэвида все это означало лишь слабость, которую он может использовать в своих целях.
Она прожила последние несколько лет, заботясь о своей семье, делая все, что в ее силах, стремясь, чтобы их жизнь была благополучной и безопасной. И вот когда она думала, что добилась своего, прошлое вновь настигло ее.
Вынести это – выше ее сил.
Марион сжала руку в кулак и, сама не успев понять, что делает, ударила Керра. Удар пришелся в губы, и, взвыв от боли, Дэвид отскочил назад, отскочил слишком далеко, на самый край пристани. Взмахи руками не помогли ему удержать равновесие, и в следующую секунду он плюхнулся в озеро.
– Ты сломала мне зуб, – зашипел он, отплевываясь. – Ты не имела права пускать в ход кулаки!
От его слов она взорвалась:
– И ты смеешь говорить мне это после того, как напал на меня в Лондоне?
Он перестал отплевываться.
– О чем ты говоришь? Я не нападал на тебя.
– Не лги мне, Дэвид! Кто же тогда напал на меня в-Воксхолл-Гарденз? Кто толкнул меня с лестницы в Королевском театре? Я же могла сломать шею.
Он пытался выбраться на пристань, но мокрая, тяжелая одежда сводила его попытки на нет.
– Это абсурд. Если бы ты сломала шею, какая мне выгода? Дай мне руку и помоги вылезти отсюда, пока я не утонул.
– Размечтался! – Она отошла назад, чтобы он не ухватил ее за ногу. – Ты позаботился, чтобы кто-то задержал мое падение и не дал разбиться насмерть!
Керр заморгал.
– О чем ты, черт возьми, говоришь?
Его невинный взгляд был почти убедительным – почти, но не совсем.
– И не забывай про записки, которые ты оставлял.
– Какие записки?
– «Молчание – золото», «спящего пса не буди». Это освежает твою память?
– Нет! Но если то, что ты говоришь, правда, значит, кто-то пытается напугать тебя. Теперь ты мне дашь руку?
– Мне плевать, если ты утонешь! – Она круто развернулась и пошла прочь.
– Куда это ты собралась?
– Сказать мистеру Гамильтону, что я не выйду за него замуж.
– Я тебе не верю! Ни одна женщина в здравом уме не упустит Гамильтона. Марион, вернись! Ты еще пожалеешь об этом! Клянусь, я заставлю тебя пожалеть об этом!
Она слышала, как он чертыхался и ругался. Несмотря на свои смелые слова, ей совсем не хотелось видеть сейчас Брэнда. Как и вести вежливую беседу с совершенно чужими людьми.
Все кончено. Правда откроется, и ей больше не нужно будет бояться Дэвида Керра.
Приблизившись к дому, она замедлила шаги. Она не готова ни с кем встречаться. Оглядевшись, Марион свернула с дорожки и направилась к каменной скамье, скрытой под низко свисающими ветками ракитника. Ужин, вероятно, закончился, потому что люди начали выходить из дома, чтобы полюбоваться садом. Марион отодвинулась подальше, надеясь, что ее никто не заметит.
В горле стоял ком, который она никак не могла проглотить. Мозг отказывался думать. Даже чувства замерзли.
Чья-то тень заслонила ей свет, и, подняв глаза, она увидела лорда Денисона.
– Где, черт возьми, вы были? – сердито начал он, затем, приглядевшись к ней, осекся. – Что случилось, Марион? У вас такой вид, словно вы встретили привидение.
Ее апатия пройдет, непременно пройдет, но в данную минуту ей хотелось, чтоб ее оставили в покое.
– Я хочу домой, – сказала она. – Я имею в виду в отель. Вы можете устроить это, Эш?
Его глаза смягчились, как и голос.
– Давайте я приведу Брэнда. Он сейчас на собрании, но я знаю, он хочет лично убедиться, что с вами все в порядке.
– Нет, – сказала Марион, – не нужно. Просто у меня болит голова. Я почувствую себя лучше после хорошего сна.
Он посмотрел на нее испытующе, затем кивнул:
– Вы можете поехать в моей карете. Я скажу Брэнду, что у вас разболелась голова.
– Спасибо.
Марион чувствовала себя совершенно разбитой, пока они шли к подъездной аллее, где стояла карета Эша, и не заметила взгляда, который кучер бросил на своего хозяина, зато Эш заметил. Хокинс ожидал увидеть другую леди, а не невесту лучшего друга.
Эш осадил кучера ледяным взглядом. Как будто лорд Денисон мог опуститься до мелкой интрижки с респектабельной дамой, не говоря уже о невесте лучшего друга! Его репутация повесы чересчур преувеличена. У него все-таки есть совесть.
Одно слово на ухо Хокинсу поставило кучера на место, и тот заулыбался во весь рот, когда Эш подсадил Марион в карету и захлопнул дверцу.
– Я скажу Брэнду, что вы уехали домой лечить головную боль, – сказал он.
– Спасибо.
Ему не хотелось отпускать ее. Она казалась… отрешенной, разбитой. Что, черт побери, сказал или сделал Керр? Что так расстроило ее?
Все тем же мягким голосом он предложил:
– Я поеду с вами, чтобы убедиться, что вы прибудете домой в целости и сохранности.
Она печально улыбнулась:
– Спасибо вам, Эш, но в этом нет необходимости. С вами я буду вынуждена поддерживать разговор. – Она дотронулась рукой до лба. – Вы понимаете?
– Понимаю. – Затем Эш обратился к Хокинсу: – Я сам доберусь домой. Убедись, что служанка леди Марион на месте, пусть позаботится о хозяйке.
– Слушаюсь, милорд.
Как только карета тронулась, Эш пошел туда, где нашел Марион. Когда он заметил ее, она шла со стороны озера. С ней никого не было.
Где же тогда Дэвид Керр?
Он ускорил шаг, почти не надеясь найти Керра, но когда приблизился к озеру, увидел группу джентльменов, которые, пыхтя и отдуваясь, тащили кого-то из воды.
Дэвид Керр.
Эш ринулся вперед и тут же взял дело в свои руки.
– Мой дорогой мистер Керр. Я предупреждал лорда Хоува, что нужно отгораживать веревкой эту дорожку после наступления темноты. Это опасное место. Вы же могли утонуть.
– Да тут глубины всего четыре фута, – хмыкнул кто-то позади Эша.
Дэвид Керр быстро заморгал.
– Лорд Денисон? Пожалуйста, скажите этим джентльменам, что я имею полное право находиться здесь. Похоже, они думают, что я самозванец.
Эш бросил суровый взгляд на компанию.
– Мистер Керр мой друг. Надо продолжать? Кое-кто заворчал, однако все удалились.
– Мой дорогой, вы дрожите. – Эш говорил со всей любезностью, однако настроен был отнюдь нелюбезно. Он был уверен, что загнанный взгляд на лице Марион – дело рук Керра, и ему хотелось схватить подлеца за горло и выжать из него правду. – Давайте достанем вам сухую одежду, – сказал он, – а потом поговорим.
Мокрый насквозь Керр, казалось, вспомнил о достоинстве и с трудом поднялся.
– То, что я хочу сказать, – торжественно проговорил он, – предназначено только для ушей мистера Гамильтона.
– Рад это слышать, потому что знаю, мистер Гамильтон тоже хочет вам кое-что сказать. Но вначале вам надо переодеться.
Брэнд был слишком встревожен, чтобы внимательно слушать выступающих. Кандидатов было шесть, но к тому времени, когда собрание подошло к концу, четверо сняли свои кандидатуры, остались только Эллиот и Брэнд. Лорд Хоув держал речь, и пока он говорил, Брэнд думал о Марион, пытаясь понять, почему она пошла с Дэвидом Керром, с человеком, который ее бросил.