на не откажется от намерения «жить и умереть замужней женщиной». Кампеджио в итоге смог лишь кратко доложить, что он больше «ничего не придумал» сказать.
К тому же у Екатерины Арагонской была в запасе одна находка. Среди бумаг покойного испанского посланника де Пуэбла обнаружили копию документа, который папа отправил матери Екатерины Изабелле, когда она уже лежала на смертном одре. Папа написал, что Екатерина вольна выходить замуж за Генриха, независимо от того, вступала она в интимные отношения с Артуром или нет. Документ подтверждает, объявил теперешний посланник Карла V, «полное право королевы».
На рождественских празднествах, пока Генрих и Екатерина на публике демонстрировали гармонию отношений, Анна Болейн располагалась неподалеку. Как сформулировал Кампеджио, «король более чем когда-либо настаивает на желании жениться на этой даме [Анне], целуя ее и обращаясь с ней, как будто она его супруга».
Дело приближалось к решающему моменту. В конце апреля 1529 года послы Карла в Риме представили папе официальное прошение, чтобы дело рассматривалось в Риме, поскольку Екатерина Арагонская в Англии «никогда не добьется справедливости». Однако 31 мая королю и королеве выслали подписанные Кампеджио судебные повестки явиться на слушания в Блэкфрайерсе.
14 июня Генрих и Екатерина с готовностью выехали в городок Гринвич, в нескольких милях ниже по течению реки Темзы. Однако через два дня Екатерина подала свою апелляцию в Рим, которая, по существу, являлась упреждающей жалобой, написанной в ее апартаментах в присутствии двух нотариусов. Как доложил Мендоса, она знала, что «этим действием вместо умиротворения супруга она только усилит его недовольство ею». Однако королева считала, что у нее не осталось другого выбора.
Королевскую чету вызвали на первое официальное выступление в легатском суде в Блэкфрайерсе, лично или по доверенности, в пятницу 18 июня. Генрих VIII послал своих доверенных лиц, а Екатерина застала всех врасплох, появившись в окружении советников, четырех епископов и толпы своих фрейлин. «С печалью и большой серьезностью» она зачитала свое обращение в Рим, написанное два дня назад. Королеве сказали, что ответ на ее обращение против юрисдикции английского суда дадут в понедельник 21 июня.
Екатерина Арагонская не всегда прибегала к театральности, но когда наступил понедельник, она знала, как сыграть эту сцену. Сам Генрих говорил коротко, потом выступил Вулси, заявив, что он и Кампеджио будут рассматривать дело по существу, несмотря на все благодеяния, оказанные ему королем. Затем Кампеджио официально отверг поданный Екатериной протест, и тогда судебный глашатай объявил: «В суд вызывается Екатерина, королева Англии!»
Впоследствии авторы (во время правления дочери Екатерины Марии) любили изображать королеву Екатерину как Терпеливую Гризельду, бесконечно страдающую mater dolorosa (скорбящую Богоматерь). Однако она прибегла к средствам изображения супружеской покорности. Отступив от холодной формальности судебного процесса, королева поднялась со своего места, пересекла зал и опустилась на колени перед стопами супруга. «Сэр, заклинаю вас ради всей любви, которая была между нами, и ради любви Божией, позвольте мне получить правосудие». Свидетели отмечали, что после стольких лет, прожитых в стране, она по-прежнему говорила на ломаном английском; но содержание ее речи, как вспоминал бывший камергер и биограф Вулси Джордж Кавендиш, было убедительно:
Проявите ко мне долю жалости и сострадания, потому что я бедная женщина и чужестранка, рожденная за пределами ваших владений. У меня нет здесь надежных друзей и, тем более, нет беспристрастного суда.
Увы! Сэр, чем я вас обидела, чем заслужила ваше неудовольствие? Я была вам верной, смиренной и покорной супругой, всегда согласной вашей воле и желанию… Я никогда не выражала недовольства словами или поведением, не показывала лицом и чувствами никакого несогласия.
Она родила королю «несколько детей, хотя Богу было угодно призвать их из этого мира». Затем наступил решающий момент:
Когда вы в первый раз овладели мной, Бог мне судья, я была истинной девственницей, не тронутой ни одним мужчиной. Подтвердить это или опровергнуть я оставляю на вашей совести.
Если есть какое-либо заслуженное обвинение по закону, которое вы можете выдвинуть против меня, в непорядочности или другом недостатке, чтобы прогнать и отделить меня от себя, то я согласна удалиться, к своему огромному стыду и бесчестью. Однако если такого обвинения нет, тогда здесь я смиреннейше молю вас, позвольте мне оставаться в моем прежнем положении.
Она вспомнила прежних королей – отца Генриха и своего отца, – которые устроили этот брак. Она горько отметила «новые веяния» при дворе. Она попросила у Генриха разрешения написать в Рим, и тут застигнутый врасплох Генрих не смог отказать. Тогда она поднялась с колен, с которых Генрих дважды пытался ее поднять, сделала глубокий реверанс и вместо того, чтобы пройти на свое место, двинулась к выходу.
Судебный глашатай снова вызвал в суд «Екатерину, королеву Англии», но она не остановилась: «Этот суд не беспристрастен ко мне, поэтому я не останусь». Хотя судебное разбирательство продолжилось, и пожилые свидетели описывали, что (по их мнению) произошло или не произошло на брачном ложе Екатерины и Артура столько лет назад, процесс уже не вернулся к прежнему течению.
Простые люди в Англии были на стороне Екатерины, особенно женщины. За пределами двора французский посланник отметил: «Если бы дело решали женщины, то король проиграл бы это сражение, потому что они не боялись поддержать королеву криками, когда она входила и когда покидала зал суда». Однако Екатерина Арагонская искала поддержки в другом месте.
Она просила, чтобы ее дело рассматривали в Риме. Документы защиты спешно привезли в Брюссель, откуда Мендоса отправил их нарочным в Ватикан. Когда из смятенного и сопротивляющегося папы выжали согласие на прошение Екатерины, копии папского решения выслали обратно во Фландрию, некоторые для принятия там, а остальные для Маргариты Австрийской, чтобы она передала их Екатерине.
На одной из встреч с Вулси и Кампеджио Екатерина предупредила, что королю и его министрам следует принимать во внимание репутацию «ее страны и родственников». Это была декларация кровного наследия Екатерины Арагонской; силу духа она, по всей видимости, унаследовала от своей матери Изабеллы.
«Помни, в каком бы великом союзе ты ни оказалась, ты никогда не должна из какой-то глупой гордыни забывать о ценности собственных предков, к которым ты восходишь, – не ценить их было бы неправильно и неразумно», – говорила Анна де Божё. Летом 1529 года женщины были настроены отстаивать свои права в высшей степени решительно.
5 июня, когда Екатерина Арагонская готовила свое дело к рассмотрению, посол Маргариты Австрийской в Англии доложил, что Вулси попросил его «сказать под честное слово, действительно ли он считает, что две герцогини серьезны» в своих мирных намерениях. Посол заявил, «что может отвечать только за одну из них; что же касается другой, то время покажет». Встречу Маргариты Австрийской с Луизой Савойской назначили на июль в приграничном городке Камбре. Вся Европа следила за этим событием. Мендоса писал Карлу V: «Некоторые полагают, что встреча двух дам ни к чему не приведет», но по его скромному мнению, «она не может нанести вреда, даже если дела не сразу пойдут на лад».
С приближением встречи в Камбре волна сообщений об определенных этапах подготовки к поездке обеих дам напоминала закулисную работу современных саммитов. Луиза Савойская объявила о своем намерении привезти с собой канцлера и двух фрейлин, но никого из французских вельмож. Как она сказала послу Маргариты Австрийской, «вы можете изложить сестре [Маргарите] мои планы и сказать, что мы можем получать известия друг о друге ежедневно. Также смело напишите ей, что мы непременно должны отстаивать свое мнение и дискутировать, но я искренне надеюсь, что это будет происходить без раздражения и враждебности».
Маргариту Австрийскую предостерегали от поездки в Камбре из опасений, что король Франциск захватит ее в плен, но она ответила: «Если кто-либо из советников или придворных боится, они могут ехать домой». В ответ на советы взять с собой, по крайней мере, значительную охрану, она сказала, что «если она включит в свою свиту хотя бы одного вооруженного человека, люди могут вообразить, что я собираюсь в военную экспедицию, а не на мирные переговоры…».
Макиавелли говорил, что война имеет первостепенное значение для государя, но это, конечно, неподходящий и даже вредный совет для дам, которые не могут вести свои армии в бой. Однако он также подчеркивал важность презентации дела; и в этом они, без сомнения, превосходили мужчин.
20«Дамский мир»
Камбре, Англия, июль – декабрь 1529 г.
«Дамы, – писал Кастильоне в своей книге «Придворный», – часто исправляют многие ошибки мужчин». Это было невысказанной мыслью в переписке Маргариты Австрийской и Луизы Савойской, и таков был дух, с которым они отправились в Камбре. В понедельник 5 июля Маргарита Австрийская приехала первой. Ее доставили в резиденцию в аббатстве Сен-Обер в великолепном паланкине в окружении 24 одетых в черное конных лучников. Через два часа прибыла Луиза Савойская вместе с дочерью Маргаритой. Венецианский посол доложил домой: Луиза появилась «одетая в роскошный черный бархат на четырех дамских носилках с дочерью, королевой Наварры, и фрейлинами верхом на лошадях. Лорд-канцлер шествовал впереди, а послы следовали за ней…».
Луиза Савойская, как оказалось, провезла через всю Францию несколько ведущих членов совета своего сына, да и, более того, самого сына – французского короля, хотя он остановился на некотором отдалении и проводил время на охоте. Возможно, она чувствовала себя не столь уверенно на дипломатическом поприще, как Маргарита Австрийская (ее племянник Карл находился далеко от этих мест).