Другое стихотворение, к матери, обиженно напоминает, как много она, Маргарита, сделала для того, чтобы освободить сначала Франциска, а затем племянников; а теперь она не может присутствовать при завершении дела. «Как, без сомнения, неприятно смелому сердцу, / что, непобежденное, / оно уступает всего лишь младенцу».
Вероятно, как часто бывало, свою роль в сложном клубке эмоций Маргариты играло чувство вины. Ощущение вины за то, что страдали мальчики, или, возможно, за то, каким образом ее теперь отделяли от брата интересы супруга, Генриха Наваррского, чья неверность усиливала ее душевные страдания. 15 июля она родила мальчика, Жана, но уже в Рождество ребенок умер. Маргарита писала о воле Божией, но с этого времени она до конца своей жизни носила только черное.
В начале 1531 года она редактировала (очень необычно для женщины, тем более женщины королевской крови) текст длинной поэмы, которую написала для публикации; к тому же евангелический издатель Симон дю Буа опубликовал пространный религиозный труд Маргариты «Зерцало грешной души» (Miroir de l’âme pécheresse), который впоследствии перевела Елизавета Тюдор в качестве подарка своей приемной матери с реформатскими убеждениями Екатерине Парр.
В этом сочинении, как интерпретировала Елизавета, Маргарита «поняла, что самостоятельно и своими силами не может ничего сделать для спасения своей души, что это возможно только через Милость Божию». Описание спасения грешной души Милостью Господней может свидетельствовать о каких-то качествах натуры Маргариты, однако спасение только благодатью (а не ревностным исполнением церковных обрядов и даже благочестивыми делами) станет также главным постулатом протестантской доктрины. Это было опасной территорией: в 1530 году сейм Аугсбурга попытался, но не смог урегулировать раскол в лоне церкви. В следующем, 1531 году сформировался Шмалькальденский союз, альянс правителей лютеранской веры внутри Священной Римской империи.
Здоровье Маргариты продолжало вызывать опасения. При новой беременности у нее произошел выкидыш. Неспособность Маргариты произвести больше детей мужского пола на помощь брату, похоже, стало еще одной стрелой в колчане вины, который она несла на себе. В марте 1531 года французская королевская семья праздновала коронацию новой королевы Франциска, Элеоноры. Однако здоровье Луизы Савойской стремительно ухудшалось.
Луиза давно страдала от болезненных и подрывающих силы приступов подагры и «почечного песка» (мочекаменной болезни). Маргарита служила ей сиделкой, как и советником в Камбре. К концу лета стало очевидно, что состояние Луизы тяжелое. Маргарита в отчаянии написала брату Франциску, умоляя его приехать («потому что ей недостаточно меня»), но к ее несчастью и расстройству Луизы, король не появился. Только Маргарита находилась рядом, когда 22 сентября Луиза умирала в возрасте 55 лет. Сказав – или так впоследствии Маргарита написала в поэме «Темницы» (Les Prisons), – что вид Маргариты заставляет ее чувствовать радость и связь с этим миром, когда ей нужно думать только о Боге и следующей жизни, Луиза в свой последний момент отослала Маргариту.
Тем временем в трех сотнях миль от Франции во Флоренции женский монастырь недавно лишился одной напуганной маленькой девочки. Для Екатерины Медичи последствия «Дамского мира» оказались нерадостными. Карл V, желая укрепить свои позиции в качестве главной силы на Итальянском полуострове, вступил в переговоры с папой, главной заботой которого было восстановить влияние своей семьи Медичи во Флоренции. Для одиннадцатилетней Екатерины Медичи результаты будут ужасными.
Последние три года Екатерина спокойно и счастливо жила в монастыре Мурате, где аристократические монахини относились к ней со всей любовью. Флорентийские власти «были бы рады видеть ее на том свете», отмечал французский посланник, который присматривал за девочкой (мать Екатерины была француженкой). Он добавил (интересно, учитывая будущее Екатерины), «что никогда не видел человека ее возраста, который бы так быстро понимал добро и зло, которое ей делают». И вот 20 июля 1530 года, похоже, большое зло пришло.
Карл V отдал в распоряжение папы армию, которая в октябре 1529 года начала наступление, окончившееся десятимесячной осадой города с целью восстановить правление Медичи. Родственники Екатерины мужского пола бежали, когда два года назад в городе учредили республику. Теперь нависла угроза, о которой предупреждал французский посланник – в полночь застучали в ворота монастыря Мурате. Однако ребенок за толстыми стенами уже сам решил, как противостоять новой угрозе. Пока настоятельница уговаривала мужчин приходить утром, Екатерина – убежденная, что будут требовать ее казни, – обрезала себе волосы и оделась как монахиня, выкрикивая, что никто не осмелится забрать из монастыря христову невесту.
Она ошибалась. Как написала одна монахиня, использовались такие силы, «что нам пришлось отдать ее». Однако в итоге городские власти не решились на самое страшное, они усадили девочку верхом на осла и провезли сквозь орущие толпы людей обратно в монастырь, в котором она содержалась три года назад. Раздавались призывы раздеть ребенка догола и свесить со стены или отправить в солдатский публичный дом на забаву военным. Даже когда через несколько недель город сдался, современники отмечали, что она никогда не забывала свое испытание и говорила о нем не переставая. Екатерина Медичи вспомнит об этом, когда в Париже 40 лет спустя снова столкнется с ужасом насилия, охватившего город.
Когда во Флоренции восстановили мир и правление Медичи, Екатерина пришла навестить монахинь в монастыре Мурате и отпраздновать с ними свое спасение. Она будет посылать им деньги и письма всю оставшуюся жизнь. Однако ее дядя, папа римский, имел на нее планы за пределами монастырских стен. Он перевез девочку в Рим и поселил в доме родственника, которому дал указание придать ей европейский лоск. После чего ему удалось (пообещав в качестве приданого полдюжины итальянских городов, в том числе Пизу) обручить Екатерину со вторым сыном французского короля Генрихом, чтобы укрепить атмосферу всеобщего согласия.
Папа назвал этот брак «важнейшей партией в мире», а он был своего рода специалист, обручив к тому же нового молодого герцога Флорентийского (своего племянника или незаконнорожденного сына) с внебрачной дочерью Карла V Маргаритой Пармской. Весной 1533 года четырнадцатилетней Екатерине Медичи поручат принимать во Флоренции десятилетнюю Маргариту Пармскую.
Екатерина Медичи и Маргарита Пармская явились, наверное, первыми представительницами другого поколения женщин; того, которое будут ассоциировать со второй половиной XVI столетия. Но, конечно, поколения не делились настолько четко. В Нидерландах уже в 1531 году преемницей Маргариты Австрийской стала новая регентша – ее двадцатичетырехлетняя овдовевшая племянница Мария Австрийская.
После успешного управления Венгрией за своего брата Фердинанда, короля Венгрии, Мария в 1528 году отказалась от его предложения на второй срок регенства. Для такого дела требуется «человек старше и мудрее меня», как сказала Мария. Ее нежелание легко понять: именно неспокойная обстановка в Венгрии подтолкнула Оттоманскую империю начать военную кампанию, которая увенчалась осадой Вены, всего через несколько недель после заключения «Дамского мира». Та кампания стоила Фердинанду почти всего, что он завоевал, и нанесла страшный удар глубоко в центр земель Габсбургов.
Однако Мария, несомненно, обладала большими способностями. Один венгр писал Эразму Роттердамскому: «Я хотел бы, чтобы… королева стала королем: судьба нашего отечества в таком случае сложилась бы лучше». Однако империя Габсбургов всегда нуждалась в преданных помощниках. «Я только один и не могу быть сразу во всех местах», – будет впоследствии Карл V жаловаться Марии. Как сказал Фердинанд, сообщая Марии о кончине ее тетки Маргариты в декабре 1530 года, ее жизнь может теперь «принять совсем другой оборот». В следующем месяце Карл действительно попросил Марию стать регентом Нидерландов.
Семейный долг требовал согласия. Теперь Мария называлась «Мария, милостию Божией королева Венгрии, Богемии и т. д., правительница Нидерландов от имени Его императорского и католического Величества и его заместитель». Как Маргарита Австрийская до нее, она твердо решила не позволить своей семье снова выдать ее замуж. Однако она точно так же не желала оставаться королевой без королевства, собственного дохода, конкретной роли и потомства. Когда-то Маргарита Австрийская сама, до того как обрела роль регента, сокрушалась, что может «остаться скитаться по миру как потерянный и забытый человек», – примерно так вспоминал ее отец.
Тем не менее Мария Австрийская продолжила проявлять более противоречивое отношение к своим обязанностям, чем ее тетка Маргарита: через несколько месяцев после начала работы в Нидерландах она жаловалась, что чувствует себя, будто живет с веревкой на шее. Она не хочет, сказала Мария (наверное, специально), поступать «как женщины, которые вмешиваются во все, когда их не просят». И наоборот, о ней говорили, что она правит строгостью, а Маргарита всего добивалась своим обаянием.
Посол Венеции при венгерском дворе написал, что «вследствие ее природной энергичности и чрезмерных упражнений» (Мария была широко известна страстью к охоте и ловчим птицам) все считали, что у нее никогда не будет детей. Он приложил описание королевы: она «небольшого роста, с длинным и узким лицом, довольно миловидная, очень худенькая… подвижная, никогда не сидит на месте ни дома, ни за границей». Писатель конца XVI века Брантом описал ее как un peu homasse (несколько мужеподобная), добавив, что «она хорошо воевала, иногда через своих помощников, иногда лично, всегда верхом, как амазонка».
Однажды брат Карл V сказал Марии, что она «не отвечает так по-женски, как другие представительницы вашего пола, которые имеют более мягкий характер». Позже, уже в 1537 году, когда французы атаковали Нидерланды, она появилась в черном кожаном камзоле с ушками, чтобы держалась кираса, и поклялась, что покажет Франциску I, «для чего Господь может дать женщине силу». У нее была сила, и она пользовалась ею, как, пусть и по-другому, делали Луиза Савойская и Маргарита Австрийская; как в будущем продолжит делать Екатерина Медичи.