Затем перебежчики из немецкой разведки повалили потоком. Каждый спешил воспользоваться возможностью бежать с тонущего корабля фашистов.
В конце 1944 года Луи Мацхольд вновь появился в Стамбуле, на этот раз работая на самого себя. Он разыскал свою старую знакомую. Адриенна, подобно Элизе Дулиттл из пьесы «Пигмалион», совершенно преобразилась, превратившись в настоящую светскую даму. Во время торжественного ужина с шампанским Мацхольд осторожно осведомился: «Как дела у Хефти?» Услышав в ответ, что у Эрла все хорошо, он, наконец, задал вопрос, ради которого приехал в Турцию: «Не могли бы вы помочь мне встретиться с ним? Я хотел бы предложить свои услуги американцам».
Глава 48СЕКРЕТЫ «ГОРЯЧЕЙ ЛИНИИ» РУЗВЕЛЬТ-ЧЕРЧИЛЛЬ
20 мая 1943 года, выслушав одного из своих специальных представителей, который вернулся с плохими новостями из Италии, Гитлер со вздохом заметил: «Кому-то, как пауку в своей паутине, нужно быть постоянно начеку. Слава богу, у меня всегда был хороший нюх на предстоящие события. Обычно я чувствую их заранее».
Через девять недель знаменитый нюх подвел фюрера. Он не успел его заранее предупредить о падении Бенито Муссолини.
В воскресенье 25 июля дуче отправился на королевскую виллу для встречи с королем Виктором-Эммануилом III. Как он позднее вспоминал, в его голове не было никаких дурных предчувствий. Король, одетый в маршальский мундир, встретил его у входа в гостиную. После того как собеседники сели, король, «лицо которого было мертвенно-бледным», обратился к дуче торжественным голосом: «Мой дорогой дуче, дела давно идут из рук вон плохо. Италию разрывают на куски… Солдаты больше не хотят воевать… Вы сейчас человек, которого в Италии больше всего ненавидят». Затем он объявил Муссолини, что смещает его с поста главы правительства. На его место был назначен семидесятидвухлетний маршал Пьетро Бадольо[213]. Престарелый маршал выступил по национальному радио, объявив об отставке дуче и конце фашистского режима. Таким образом было официально подтверждено падение всесильного диктатора.
По подсчетам самих итальянцев, в то время в Италии действовало около 10 тысяч немецких агентов, разбросанных по всей территории страны, от правительственной резиденции до самого захудалого полицейского участка. И все же вся эта огромная агентурная сеть не смогла своевременно представить Гитлеру ни одного серьезного свидетельства о характере надвигающихся событий. Первый сигнал тревоги поступил 25 июля около полудня в телеграмме немецкого посла в Риме Ганса фон Макензена. В ней говорилось, что, «согласно многочисленным слухам, накануне вечером состоялось заседание большого фашистского совета, на котором короля попросили покончить с диктатурой и взять управление страной на себя».
Гитлер срочно собрал совещание для обсуждения создавшейся обстановки. Представитель министерства иностранных дел в ставке Гитлера Вальтер Гевель доложил, что, «хотя пока не поступило никаких определенных новостей, ясно, что в Италии разразился настоящий кризис. Посол Макензен считает, что мы должны соблюдать осторожность и ничего не предпринимать». Гитлер перебил его репликой: «И что же из этого получится?» Однако и ему было нечего добавить.
В половине десятого вечера того же дня, через четыре часа после выступления Бадольо по радио, Гитлер собрал второе совещание, на котором взволнованно произнес: «Вы знаете, что творится в Италии? – и еще более возбужденно добавил: – По неподтвержденным данным, дуче выдворен в отставку. Правительство возглавил Бадольо. Да, дуче смещен».
Судя по стенограмме совещания, фюрер не особенно нервничал. Из его высказываний видно, что он наблюдал за сложившейся чрезвычайной ситуацией со стороны. Генерал Альфред Йодль тоже не знал, как в таком случае следовало поступить. Он несколько раз повторил в разных вариациях одну и ту же мысль: «Нам действительно следует дождаться точной информации с места событий, прежде чем что-либо предпринимать»[214].
Наконец, Гитлер, подавшись вперед в характерном для него наклоне заговорщиков, заявил: «Мы можем тоже поучаствовать в этой игре. Мы приберем к рукам весь этот кипящий котел. Завтра я отправлю своего человека к командиру 3-й гренадерской дивизии с приказом занять Рим. Специальному подразделению я прикажу арестовать правительство и всю эту банду заговорщиков – короля, наследника и в первую очередь Бадольо».
На следующих одно за другим совещаниях царили растерянность и непонимание ситуации. Бросалось в глаза отсутствиепредставителей разведывательных служб. В «Военном дневнике» немецкого командования в записях о совещаниях между прочим отмечается:
«Быстрота, с которой разразился кризис, не оставляет сомнений, что заговор был тщательно подготовлен, причем эта подготовка осуществлялась настолько скрытно, что представители наших военных и разведывательных ведомств в Италии оказались поставленными перед свершившимся фактом».
Гитлер был по-настоящему ошеломлен. До сих пор, начиная с 1933 года, именно ему принадлежала инициатива во всех подобных событиях. Теперь же он сам был захвачен врасплох событиями, которые был не в силах контролировать. 27 июля он приказал адмиралу Канарису и начальнику разведывательного управления Генерального штаба вермахта полковнику фон Рёне принять самые энергичные меры для получения конкретной информации о планах и намерениях итальянцев. Но все, что они смогли доложить ему, представляло собой лишь пересказ нескольких ранее полученных донесений, которые не содержали никаких упоминаний о возможных кардинальных изменениях в Италии. Согласно донесению военного атташе в Риме генерала Энно фон Ринтелена, не было никаких оснований говорить о намерениях Бадольо перейти на сторону союзников, как не было и признаков переговоров о заключении мира.
Агентам Канариса удалось внедриться в ряды заговорщиков и наблюдать за подготовкой свержения Муссолини[215]. Канарис общался с руководителем военной разведки Италии генералом Чезаре Аме, который разразился многословной тирадой по поводу того, что дни дуче были сочтены. Один из агентов абвера докладывал о том, что на дуче оказывают сильнейшее давление с целью заставить его разорвать отношения с Германией и что дуче сопротивляется этому с каждым разом все слабее.
Эти сведения от фюрера утаил сам адмирал Канарис. Решив, что пришло время бороться за мир, он с радостью воспринимал любое событие, которое ослабляло способность режима Гитлера продолжать войну. Он рассматривал события в Италии как одно из важнейших событий в этом направлении и предпочел не вмешиваться. Во время подготовки военно-монархического переворота в Италии Канарис находился с фельдмаршалом Эрвином Роммелем в Винер-Нейштадте, близ Вены, а когда Роммельотправился в Грецию, адмирал поехал с ним. События 25 июля в Италии застали его в Салониках.
Только спустя четыре дня Канарис сделал первые телодвижения в связи с недавно произошедшими событиями. Он связался с генералом Аме, который сам был одним из заговорщиков, и договорился с ним о личной встрече «для выяснения обстановки». Руководители двух разведок встретились 30 июля в Венеции, когда ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что итальянцы будут добиваться заключения мира. Тем не менее, пытаясь ввести фюрера в заблуждение, Канарис в своем докладе писал:
«Решимость итальянцев противостоять союзникам остается непреклонной, если иметь в виду народ и вооруженные силы. Правительство намерено осуществить в стране жесткие мероприятия для продолжения войны. Вопрос о мирных переговорах полностью исключается, и даже Ватикан не предпринимает никаких шагов в этом направлении. 27 июля ходили слухи, что Германия намерена ввести в Рим свои войска и вернуть к власти Муссолини. В то же время верховный главнокомандующий генерал Витторио Амброзио не придает значения таким слухам. Однако в Риме выражают опасение, что некоторые недисциплинированные немецкие части могут предпринять нежелательные действия по собственной инициативе».
Это была именно та линия, которой придерживались итальянцы, чтобы замаскировать свое истинное намерение денонсировать договор с Германией и заключить сепаратный мир.
В течение этих четырех решающих июльских дней Гитлер, получая подобную информацию, оставался в неведении относительно истинного положения дел в Италии, не зная, чего следует ожидать дальше и что нужно предпринять. В ловушке в континентальной части Италии могло оказаться 8 немецких дивизий и еще 70 тысяч военнослужащих экспедиционных войск на Сицилии. К тому же с потерей Италии весь африканский корпус в Ливии был бы безнадежно отрезан от своих войск[216].
Тем временем тревожные для немцев сигналы поступали все чаще. Из Мерано сообщили, что предполагается перехватить немецкие войска при переходе через Бреннерский перевал в Восточных Альпах. Командующий 4-й итальянской армией, дислоцированной на франко-итальянской границе, отказался пропустить через расположение своих войск две немецкие дивизии, которые перебрасывались на новые позиции в Северной Италии. Затем пришло донесение от резидента СД в Загребе Зигфрида Каше, подтверждающее то, что итальянские союзники ведут двойную игру. Ссылаясь на беседу с хорватским «фюрером» Павеличем, он докладывал, что, по словам хорватского представителя при 2-й итальянской армии, начальник итальянского Генерального штаба генерал Роатта заявил: «Заверения Бадольо имеют единственную цель: выиграть время для завершения переговоров с противником».
Отправленное 27 июля донесение было получено в штабе Гитлера только 30-го числа.
Утром 29 июля генерал Йодль получил из министерства почты запечатанный конверт, промаркированный буквой «U», что указывало на то, что в нем содержится расшифрованный перехват переговоров по телефонной линии между США и Великобританией. Данный факт нашел свое отражение в специальной сноске немецкого «Военного дневника»: