— Я с вами согласна.
— Бесконечно рад это слышать, — мужчина отвешивает шутливый поклон в мою сторону, — поскольку ваше согласие позволяет мне перейти непосредственно к вам лично. Когда за вас просили преподаватели Академии, меня это насторожило. Они были ослеплены вашими успехами в учёбе, я же ждал личной встречи, и, к сожалению, результат её оказался именно таким, какого я боялся. Я понял: вашу кандидатуру утвердят так или иначе, и мне придётся с вами работать.
— Чем же плохи были мои успехи в учёбе? — я едва сдерживаю возмущение.
— Дело не в ваших успехах, а в вашем характере. Я знаю таких людей, как вы, госпожа Мерод. Немало их на своём веку повидал. Они горят на работе — в хорошем смысле. Их за такое рвение уважают, и надышаться на них не могут. Но вот проходит какое-то время, и эти люди пишут заявление на увольнение и уходят. Просто так, без объяснений. Потому как сформулировать свой порыв они не в силах, а я, знаете ли, смог. Для таких как вы расследование — не более чем игра. Когда игра теряет остроту и приедается, игрок, как водится, встаёт из-за стола и отбывает в неизвестном направлении. И что же мне остаётся делать в таком случае?
— Искать нового человека?
— Вот именно! — господин Лори щёлкает пальцами, но на этот раз без последствий. — Когда вам всё надоест, вы сломаете тонкий механизм, настройкой которого я занимался долго и тщательно, и мне придётся начинать работу сначала!
— Так почему вы не поделились этой теорией с господином Эсти, к примеру. До моего назначения, — уточняю я.
— Почему… — мужчина загадочно улыбается и некоторое время трёт переносицу указательным пальцем — жест, который я наблюдала у него крайне редко. — Калло до сих пор искренне верит в то, что имя человека, раскрывшего дело висельника из Солье является тайной для всех, кроме него и вашего дядюшки. Но это не так.
Чувствую, как внутри у меня всё неприятно сжимается.
— После того случая вами заинтересовались. И интерес этот был очень-очень пристальным. За вами следили, собирали информацию, делали определённые выводы. Когда ваш договор попал мне на стол, эта информация всплыла. Ознакомившись с ней, я решил: вы будете сидеть в допросной и слушать подозреваемых. В противном случае кто-то из моих подчинённых будет сидеть на вашем месте, бездумно уставившись в противоположную стену, поскольку вас с вашим умом, интуицией и изворотливостью, моим ребятам поймать будет не под силу.
— Занятная теория, — выдавливаю сквозь одеревеневшие губы.
— Это не теория, госпожа Мерод, и вы это прекрасно знаете, — господин Лори постукивает пальцами по столешнице. — В свете всего вышесказанного я хочу сделать заявление. Да-да, как бы пафосно это не звучало! Так вот, я не позволю вам ввязываться ни в какие рисковые дела, я не позволю вам совершать необдуманные поступки, могущие иметь фатальные последствия для вашей карьеры, и я обещаю и впредь нагружать вас достаточно интересной работой, чтобы вы и помыслить не могли об уходе.
— И чтобы ваш механизм не дал сбой.
— Разумеется! Поэтому отправляйтесь-ка в отпуск, и думать не смейте о продолжении расследования, порученного вам Виго. Вы сделали всё, что могли, но раз дело в прямом смысле запахло палёным, а распоряжения спускаются в обход многих лиц, которые имеют немалый вес, — я вас к нему и близко не подпущу!
— Я поняла вас, — поднимаюсь со стула. — Я могу идти сдавать материалы?
— Можете, госпожа Мерод, можете.
По пути до двери я спиной чувствую прожигающий взгляд господина Лори.
Вот тебе, Мелина, и нелепый человечек! О нём твоя хвалёная интуиция молчала три года, а он вон каким оказался…
Ох, Единый! Наконец-то я поняла, почему Клемен порой таким медленным шагом возвращался в кабинет после визита к начальству. Когда голова переполнены мыслями настолько, что хочется просто развернуться и уйти, а возможности такой нет, то остаётся только одно: степенной походкой вышагивать до заветрии. За ней будто разбойники в засаде сидят-дожидаются тебя твои же собственные коллеги!
Как ни странно, мысли мои занимала не передача дела, и даже не внеплановый отпуск. Я вспоминала своё детство. Своё поведение. Свои слова.
После поимки висельника моё отношение ко взрослым изменилось. К недоверию во взглядах, что обычно вызывали мои теории до того случая, я уже привыкла. Восхищение же было в новинку, но мне оно понравилось, и я больше не утаивала свои гипотезы ни от отца, ни от дядюшки.
Потом я увидела страх. Его причину понять было сложно, потому я каждый раз старательно объясняла старшим, какие ошибки допустил тот или иной преступник. Большинство их казалось мне такими глупыми, что я искренне считала: допустить подобные оплошности способен лишь клинический идиот.
Матушка возмущалась и требовала прекратить тащить в дом отчёты экспертов всех мастей и видов, записи допросов и прочие рабочие документы. Отец хмурился, но молчал. Дядя Макрэ — зачинщик всего этого безобразия — тоже хмурился, но раз в месяц, а то и чаще приносил новое дело. А что ему оставалось? В те времена следственное управление, где он работал, испытывало острый кризис кадров. Да и сроки порой его начальство ставило фантастические.
Моему вольномыслию положил конец один случай. Родители решили навестить дядюшку Макрэ, и мы отправились в городок с легкомысленным названием Лали, что расположен на севере провинции Рино. Там-то брат отца и нёс свою нелёгкую службу. Вечером он пригласил нас в театр: в город на гастроли приехала труппа из Жено (Прим. автора. Жено — административный центр провинции Рино. Это говорит о том, что род господина ли Жено имел, мягко говоря, немалый вес на территории Рино, а именно, до того момента, как это государство вошло в состав Дийона). Матушка заявила своему супругу о том, что не планировала выходов в свет, по этой причине не упаковали ни одной приличной ленты для волос для меня, не говоря уже о шляпке для себя самой.
Как известно, где лента, там и шляпка, а к шляпке перчатки, а к перчаткам платье… можно, правда и в обратной последовательности. В общем, папенька правильно оценил ситуацию, и во время послеобеденной прогулки мы зашли в банк. День был будний, поэтому нам пришлось ждать. Каждый нашёл себе дело по душе. Папенька увлёкся чтением газеты. Маменька попивала кофе, принесённый заботливым сотрудником. Молодого человека настолько сильно поразила красотой дамы, что не заметил её сопровождающих, — дочь и, собственно, мужа — а когда заметил, идти на попятный было уже поздно. Я же не нашла ничего лучшего, чем слушать разговоры клиентов и клерков.
За одним из столов шла весьма занимательная беседа. Представитель банка, мужчина солидного вида, рассказывал не менее достойно выглядевшему господину в том, что он может не опасаться за свои сбережения. Далее последовало подробное описание защиты, которую предоставляет банк. В голове сам собой зрел план. К счастью, у меня хватило ума и терпения, чтобы дождаться, когда вы окажемся на улице и тогда уж поделиться его подробностями.
Маменька к идее ограбления банка отнеслась с ужасом. Папенька проявил больше понимания и задал несколько сугубо практических вопросов. К примеру, как я собираюсь преодолеть защиту тринадцатого уровня и каким образом планирую избавиться от парочки неприятных ловушек, о которых упоминал работник заведения. Ответы у меня нашлись на оба.
Для решения первой задачи нужно было всего лишь найти мага ступени четырнадцатой. Да, высоковата, но не архимаг ведь! Желательно, чтобы этот человек вёл тихую уединённую жизнь, и вопросом его исчезновения озаботились как можно позже, а то и вовсе никогда. А вторая проблема в моих глазах таковой и вовсе не являлась. Ловушки те были весьма дорогостоящим удовольствием, — это мне было доподлинно известно от любимого дядюшки — и если их активировали в таком захолустье, то только перед большими проверками. Подробности по этой теме тог поведать какой-нибудь говорливый и в меру пустоголовый клерк, вроде того, что угостил матушку кофе. Если придумать схему, рассчитанную на одного исполнителя, то преступление можно и вовсе списать на такого вот безалаберного господина. Искать его потом тоже будут долго и безуспешно, ведь стараниями всё того же дядюшки Макрэ и его экспертов — только эти ребята в местном управлении в то время имели достаточный опыт и светлые головы! — я знала наименования как минимум пяти химических средств бесследно уничтожающих любой биологический материал. В виду своей многофункциональности они находились в свободном доступе.
Надо отметить, что все свои планы я строила таким образом, чтобы не оставлять магических следов, а если оставлять, то минимальные. К чему лукавить, в детстве я рассчитывала возмущения магического фона куда лучше, чем сейчас. За время, потраченное на подготовку к поступлению в Академию и учёбу в ней, эта информация практически стёрлась из памяти. Но я об этом не жалею. Как не жалею и о том, какие действия предпринял папенька, выслушав детали моего преступного замысла.
Во-первых, матушку отстранили от моего воспитания настолько, насколько это было возможно. Даже после этого в её ведении осталось достаточно: обучение ведению хозяйства и всяческим кулинарным премудростям, обсуждение современной литературы — столь лёгкой и практически лишённой смысла, что не наносило никакого вреда — и моды, языковая практика, искусство и этикет. Разумеется, разговор между родителями состоялся без моего участия, но его результаты я ощутила очень скоро.
Под запретом оказались такие темы как история, религия, политика, финансы. Вопросы морали и нравственности также перешли под контроль отца. Первым делом он заставил меня перечитать все самые достойные произведения мировой литературы. Выводы, которые он делал во время обсуждения книг, меня поначалу удивляли, если не сказать, шокировали. После пятой я сама уже смотрела на прочитанное другими глазами и не могла взять в толк, как раньше рассуждала иначе, чем это делает отец.
Говорить о том, что поменялся мой взгляд на историю, не стоит. Нужно лишь отметить один немаловажный факт: все события преподносились через призму учения о Пути. В опросе Учения папенька был особо упорен, но при этом столь деликатен, что я не ощущала, будто он пытается навязать мне его.