«Polizei!»[49], и Джонатан быстро пошел прочь, но не быстрее других людей, поднимавшихся к тротуару.
Джонатан вышел на улицу и спокойно двинулся вперед, никуда не сворачивая и не особенно задумываясь о том, куда идет. Он шел умеренным шагом, точно знал, куда держит путь, хотя на самом деле брел куда глаза глядят. Справа он увидел огромный железнодорожный вокзал. Ривз говорил ему об этом вокзале. Он не слышал позади шагов, никто его не преследовал. Пальцами правой руки он размотал чулок, но не стал его выбрасывать так близко от станции метро.
– Такси! – крикнул Джонатан, увидев свободную машину, направлявшуюся к вокзалу.
Такси остановилось, и он сел. Джонатан назвал улицу, где находилась его гостиница.
Джонатан откинулся на сиденье, но поймал себя на том, что посматривает то направо, то налево, точно ожидая, что какой-нибудь полицейский жестом велит водителю остановиться. Глупо! Он был абсолютно вне подозрений.
Однако то же ощущение возникло у него, когда он вошел в «Викторию», – будто полицейские каким-то образом узнали его адрес и теперь поджидают в вестибюле. Но нет. Джонатан тихо прошел в свой номер и закрыл за собой дверь. Он поискал в кармане пиджака обрывок чулка, но не нашел – наверное, выронил где-то по дороге.
Часы показывали 19:20. Джонатан снял пальто, бросил его на обитое тканью кресло и достал сигареты, которые забыл взять с собой. Он с удовольствием затянулся. Положив дымящуюся сигарету на краешек раковины в ванной, он вымыл руки и лицо, потом разделся до пояса, вымылся горячей водой и вытерся полотенцем для лица.
Когда он натягивал свитер, зазвонил телефон.
– К вам пришел герр Карл, сэр.
Джонатан спустился вниз, перекинув пальто через руку. Он хотел отдать его Ривзу, чтобы никогда больше это пальто не видеть.
– Добрый вечер, сэр! – лучезарно улыбаясь, произнес Карл. Глядя на него, можно было подумать, что он услышал хорошие новости.
В машине Джонатан снова закурил. Сегодня среда. Он говорил Симоне, что, возможно, приедет домой в этот день вечером, но его письмо она, вероятно, получит только завтра утром. Он вспомнил о двух книгах, которые нужно сдать в Bibliothèque pour tous[50] при церкви в Фонтенбло.
Джонатан снова оказался в уютной квартире Ривза. Пальто он отдал лично ему, а не Габи. Джонатана не покидало ощущение неловкости.
– Как вы себя чувствуете, Джонатан? – спросил Ривз. Он выглядел нервным, озабоченным. – Как все прошло?
Габи удалилась. Джонатан и Ривз остались одни в гостиной.
– Хорошо, – сказал Джонатан. – Мне кажется, хорошо.
Ривз слабо улыбнулся, но даже когда он так улыбался, его лицо сияло.
– Очень хорошо. Прекрасно! Правда, я еще ничего не слышал. Могу я предложить вам шампанского, Джонатан? Или виски? Да садитесь же!
– Виски.
Ривз занялся бутылками.
– Сколько… сколько было выстрелов, Джонатан? – тихо спросил он.
– Один.
А что, если он не умер, подумал вдруг Джонатан. Такое ведь возможно? Он взял у Ривза стакан с виски.
Ривз налил шампанского в бокал и, подняв его за здоровье Джонатана, выпил.
– Проблем не было? Фриц сделал все как надо?
Джонатан кивнул и посмотрел на дверь, в которую в любую минуту могла войти Габи.
– Будем надеяться, что он мертв. Мне только что пришло в голову – а вдруг это не так?
– Ну, даже если он не умер, ничего страшного. Вы видели, как он упал?
– О да.
Джонатан вздохнул и вдруг понял, что почти не дышит уже несколько минут.
– Новость, наверное, уже успела добраться до Милана, – бодрым голосом произнес Ривз. – Итальянская пуля. Итальянцы не всегда используют итальянское оружие, но мне показалось, что в этом что-то есть. Он из семьи Ди Стефано. Тут в Гамбурге есть парочка представителей Дженотти, и мы надеемся, что обе семьи теперь начнут стрелять друг в друга.
Ривз уже говорил это. Джонатан сел на диван. Ривз, довольный, расхаживал по комнате.
– Если вы не против, мы проведем тихий вечер, – предложил Ривз. – Если кто-то позвонит, Габи скажет, что меня нет дома.
– А Карл или Габи… что им известно?
– Габи – ничего. Что касается Карла, то, даже если он что-то и знает, это не имеет значения. Его это просто-напросто не интересует. Он работает не только на меня, и ему хорошо платят. В его же интересах ничего не знать, если вы понимаете, о чем я говорю.
Джонатан понимал. Но от того, что сообщил Ривз, Джонатану легче не стало.
– Кстати… я бы хотел завтра вернуться во Францию.
Это означало две вещи – что Ривз заплатит или сделает так, чтобы ему заплатили сегодня вечером, и что сегодня же вечером ему предложат другое задание. Джонатан собирался сказать «нет», если последует еще какое-нибудь предложение, что бы ему за это ни сулили. Вместе с тем он считал, что вполне заслужил половину от сорока тысяч фунтов за то, что уже сделал.
– Почему бы и нет – если вы хотите, – сказал Ривз. – Не забывайте, что на завтра у вас назначена встреча.
Но Джонатан не хотел еще раз встречаться с доктором Венцелем. Он облизнул пересохшие губы. Заключение плохое, а состояние здоровья еще хуже. Но было и еще кое-что: доктор Венцель с его «моржовыми» усами был в некотором роде представителем «власти», и Джонатан чувствовал, что, встретившись с ним снова, поставит себя в опасное положение. Он понимал, что мыслит нелогично, но именно таковы были его чувства.
– Не вижу никакой надобности снова встречаться с ним, раз уж я не задержусь больше в Гамбурге. Завтра рано утром я отменю встречу. Счет он может отправить по моему адресу в Фонтенбло.
– Из Франции нельзя высылать франки, – с улыбкой произнес Ривз. – Пришлите мне этот счет, когда получите. Пусть это вас не волнует.
Джонатан оставил эту тему. Ему, однако, вовсе не хотелось, чтобы на чеке Венцеля стояла фамилия Ривза. Он решил вернуться к тому, о чем они только что говорили, а именно к получению денег от Ривза. Но вместо этого Джонатан откинулся на диване и спросил довольно любезно:
– А чем вы здесь занимаетесь… то есть где работаете?
– Работа… – Ривз задумался, но вопрос, похоже, его не озадачил. – Разными вещами занимаюсь. К примеру, работаю на нью-йоркских торговцев произведениями искусства. Все эти книги там… – Он указал на нижний ряд книг на полке. – Это книги по искусству, главным образом немецкому, с фамилиями и адресами тех, у кого есть интересные вещи. В Нью-Йорке есть спрос на немецких художников. Потом, разумеется, я ищу здесь молодых художников и рекомендую их галереям и частным покупателям в Штатах. Вы бы удивились, если бы узнали, сколько покупает Техас.
Джонатан был и без того удивлен. Ривз Мино – если то, что он говорит, правда – оценивает картины с невозмутимостью счетчика Гейгера. А может ли Ривз быть хорошим оценщиком? Джонатан догадался, что картина над камином – действительно подлинный Дерватт. На ней изображена сцена в розовых тонах – на кровати лежит старый человек (мужчина или женщина?), очевидно умирающий. Она, должно быть, чрезвычайно ценная и принадлежит, вероятно, Ривзу.
– Недавнее приобретение, – заметил Ривз, увидев, что Джонатан рассматривает картину. – Подарок – можно сказать, от благодарного приятеля.
Он, казалось, хотел что-то добавить к сказанному, но счел за лучшее промолчать.
За ужином Джонатан снова хотел поднять вопрос о деньгах, но не смог, а Ривз говорил на другие темы. О катании на коньках по Альстеру, о буерах, которые летают по льду со скоростью ветра и иногда сталкиваются. Потом, почти час спустя, когда они сидели на диване и пили кофе, Ривз сказал:
– Сегодня вечером больше пяти тысяч франков я вам дать не смогу, хотя это смешная сумма. Карманные деньги.
Ривз подошел к письменному столу и открыл ящик.
– Но, по крайней мере, это франки.
Он вернулся к столу, держа в руке несколько пачек.
– Могу сегодня же дать вам такую же сумму в марках.
Джонатан не хотел брать деньги в марках, чтобы не менять их во Франции. Он увидел, что франки в сотенных купюрах, по десять штук в пачке, как их обычно выдают во французских банках. Ривз положил пять пачек на кофейный столик, но Джонатан не притронулся к ним.
– Видите ли, я не могу дать больше, пока не внесут свой вклад остальные. Человека четыре-пять, – пояснил Ривз. – Но можете не сомневаться, марки у меня будут.
Джонатан раздумывал, но как-то вяло, потому что меньше всего умел торговаться, да и Ривз оказался в неловком положении, поскольку вынужден просить у других деньги после того, как дело сделано. Разве не могли его друзья сначала собрать деньги или хотя бы наскрести бо́льшую сумму?
– Спасибо, в марках я не хочу, – сказал Джонатан.
– Конечно. Я понимаю. Вы не думаете, что деньги стоит поместить в Швейцарии на тайный счет? Вы ведь не хотите, чтобы они оказались на вашем счете во Франции, да и в чулке не собираетесь их держать, как это делают французы, правда?
– Нет, вряд ли. Когда вы сможете достать остальное? – спросил Джонатан, будто в полной уверенности, что деньги вот-вот будут.
– В течение недели. Не забывайте о том, что может быть еще одно дело, – чтобы доказать, что первое кое-чего стоит. Но пока об этом рано говорить.
Джонатан постарался скрыть раздражение:
– Когда вы об этом узнаете?
– Тоже в течение недели. Может, даже в течение четырех дней. Я свяжусь с вами.
– Но, откровенно говоря, я думаю, было бы справедливо, если бы сумма была больше, вам не кажется? Прямо сейчас.
Джонатан почувствовал, что у него пылает лицо.
– Я тоже так думаю. Поэтому и извинился за столь ничтожную сумму. Вот что я вам скажу. Я сделаю все от себя зависящее, и в следующий раз от меня – или через меня – вы услышите приятную новость о том, что в швейцарском банке открыт счет на приличную сумму на ваше имя.
Так-то лучше.
– Когда? – спросил Джонатан.