– Дорогая, да разве я могу забыть! Эта чертова ссуда! – Он рассмеялся. Ему хотелось выплатить ссуду одним разом. – Хорошо, я буду бережлив. Обещаю.
Джонатан знал, что ему нужно придумать другую историю или тщательнее продумать ту, которую он уже рассказал. Но в эту минуту он хотел расслабиться, просто насладиться мыслью о том, что у них будет новая мебель. Потратить эти деньги не так просто, а он как-никак может умереть в течение месяца. Три дюжины таблеток, которые дал ему доктор Шредер из Мюнхена, – Джонатан теперь принимал их по две штуки в день – не спасут ему жизнь и не вызовут сколько-нибудь значительной перемены. Чувство уверенности в будущем, возможно, и фантазия, но разве оно не реально, пока длится? А что еще остается? Что такое счастье, как не то, что мы воображаем?
А еще его мучила неизвестность – ведь второй телохранитель, Туроли, был еще жив.
Воскресным вечером 20 апреля Джонатан и Симона отправились в театр на концерт Шуберта и Моцарта в исполнении струнного квартета. Джонатан купил самые дорогие билеты и хотел взять Джорджа, который мог бы вести себя прилично, если его заранее на этот счет хорошенько предупредить, но Симона возражала. Когда Джордж вел себя плохо, не как образцовый ребенок, она смущалась больше Джонатана.
– Через год – да, – заявила Симона.
В антракте они вышли в большое фойе, где разрешалось курить. Там они встретили много знакомых и среди них – Пьера Готье, торговца произведениями искусства, который, к удивлению Джонатана, щеголял в рубашке со стоячим воротничком и черном галстуке.
– Вы украшение сегодняшнего музыкального вечера, мадам! – сказал он Симоне, восхищенно глядя на ее ярко-красное платье.
Симона благосклонно приняла комплимент. У нее вид благополучной и счастливой женщины, подумал Джонатан. Готье был один. Джонатан вдруг вспомнил, что его жена умерла несколько лет назад, еще до того, как Джонатан познакомился с ним поближе.
– Сегодня здесь весь Фонтенбло! – Готье старался перекричать гул голосов. Его здоровый глаз скользил по людям, стоявшим в куполообразном фойе, а лысина сверкала под зачесанными на нее темными с проседью волосами.
– Не выпить ли нам потом кофе? В кафе на той стороне улицы? – спросил Готье. – Буду рад вас пригласить.
Симона и Джонатан уже хотели ответить согласием, как вдруг Готье несколько напрягся. Джонатан взглянул в ту сторону, куда смотрел Готье, и увидел Тома Рипли в группе из четырех-пяти человек, стоявших ярдах в трех от них. Взгляды Рипли и Джонатана встретились, и Джонатан кивнул. У Рипли был такой вид, будто он собирался подойти и поздороваться. Готье вдруг бочком отступил, намереваясь уйти. Симона повернула голову, чтобы узнать, на кого смотрят Джонатан и Готье.
– Tout à l’heure, peut-être![83] – сказал Готье.
Симона взглянула на Джонатана, слегка приподняв брови.
Рипли выделялся среди других, и не столько высоким ростом, сколько тем, что из-за своих каштановых волос, отливавших золотом при свете канделябров, не был похож на француза. На нем был блестящий шелковый пиджак сливового цвета. Яркая блондинка, совсем, как казалось, без макияжа, была, скорее всего, его женой.
– Ну? – спросила Симона. – Кто это?
Джонатан понимал, что она имеет в виду Рипли. У него заколотилось сердце.
– Не знаю. Я раньше его видел, но не знаю, как его зовут.
– Он был у нас… этот человек, – сказала Симона. – Я помню его. Он что, не нравится Готье?
Прозвенел звонок, означавший, что зрители должны занять свои места.
– Не знаю. А что?
– Потому что у него был такой вид, будто ему хотелось поскорее удрать! – убежденно заявила Симона, словно так и было на самом деле.
Для Джонатана наслаждение музыкой закончилось. Где сидит Том Рипли? В какой-нибудь ложе? Джонатан не поднимал глаза на ложи. Джонатан не удивился бы, если бы Рипли сидел по другую сторону прохода. Он понял, что не присутствие Рипли испортило вечер, а реакция Симоны. А ее реакция была вызвана – и это Джонатан тоже хорошо понимал – именно его тревогой, возникшей вследствие того, что он увидел Рипли. Джонатан подпер пальцами подбородок, делая вид, что отдыхает, но он знал, что Симону не проведешь. Как и многие в городе, она была наслышана о Томе Рипли (хотя в ту минуту и не могла вспомнить его имя) и, вероятно, собиралась связать Тома Рипли… с чем? Этого Джонатан не знал. Но он боялся того, что будет дальше. Он укорял себя, что так открыто, так наивно обнаружил свое беспокойство. Джонатан понимал, что попал в неприятное положение, в очень опасную ситуацию и что нужно вести себя спокойно, если это вообще возможно. Он должен стать актером. Это не намного отличается от его попыток преуспеть на сцене в пору молодости. Нынешняя ситуация самая что ни на есть реальная или, если угодно, насквозь фальшивая. Джонатан никогда прежде не пытался фальшивить с Симоной.
– Попробуем найти Готье, – предложил Джонатан, когда они шли по проходу.
Вокруг них раздались аплодисменты, перешедшие в овацию – французская публика желала исполнения на бис.
Найти Готье им так и не удалось. Джонатану очень хотелось, чтобы Симона что-нибудь ему ответила. Но она, казалось, совсем не стремилась отыскать Готье. Дома с Джорджем осталась соседская девушка. Было уже поздно, почти одиннадцать часов. Джонатан больше не искал глазами Тома Рипли и так и не увидел его.
В воскресенье Джонатан и Симона обедали в Немуре с родителями Симоны, ее братом Жераром и его женой. Как обычно, после обеда все смотрели телевизор. Джонатан и Жерар вышли покурить.
– Это здорово, что boches[84] субсидируют вас за то, что вы у них подопытный кролик! – сказал Жерар со смехом, а смеялся он редко. – То есть хорошо, если они не навредят вам.
Он проговорил это скороговоркой, на жаргоне, и Джонатан первый раз прислушался к тому, что он говорит.
Они оба курили сигары. Джонатан купил коробку сигар в Немуре.
– Да. Дают много таблеток. Суть в том, чтобы воздействовать восемью-десятью препаратами сразу. Говорят ведь – противника нужно сбить с толку. К тому же враждебным клеткам труднее выработать иммунитет.
Джонатан довольно гладко говорил в таком духе, наполовину выдумывая, наполовину вспоминая один способ борьбы с лейкемией, о котором читал несколько месяцев назад.
– Гарантий, конечно, нет. Могут быть и побочные эффекты, поэтому мне платят за то, что я вынужден через все это пройти.
– Какие побочные эффекты?
– Возможно… уменьшение уровня свертываемости крови.
Джонатану все лучше и лучше удавались ничего не значащие фразы, а внимание слушателя его вдохновляло.
– Тошноты что-то я в последнее время не замечал. И потом, конечно, о побочных эффектах пока не все известно. Они рискуют. Впрочем, я тоже.
– А если получится, тогда что?
– Тогда проживу еще пару лет, – любезно ответил Джонатан.
В понедельник утром Джонатан и Симона вместе с соседкой Ирэн Плиес, той самой женщиной, у которой Джордж проводил каждый день после школы, пока Симона не забирала его домой, поехали к торговцу антиквариатом в окрестности Фонтенбло, где Джонатан надеялся найти диван. Ирэн Плиес, добродушная женщина крупного телосложения, которую Джонатан всегда считал мужеподобной, хотя это было вовсе не так, имела двоих маленьких детей, а ее дом в Фонтенбло был весь увешан кружевными салфеточками и кисейными занавесками. Как бы там ни было, она не берегла ни время, ни машину и часто по воскресеньям, когда они собирались в Немур, вызывалась отвезти туда чету Треванни, но Симона со свойственной ей щепетильностью ни разу не приняла приглашения, ведь поездка в Немур – дело сугубо семейное. Поэтому вину за удовольствие воспользоваться услугами Ирэн Плиес в деле поиска дивана возложить было не на кого, а Ирэн так заинтересовалась покупкой, будто диван предназначался для ее собственного дома.
Выбирать пришлось между двумя «честерфилдами», – и тот и другой имели старые каркасы и были недавно обиты новой черной кожей. Им приглянулся диван побольше, и Джонатану удалось сбить цену на пятьсот франков – до трех тысяч. Джонатан знал, что цена хорошая, поскольку видел в журнале диван такого же размера за пять тысяч. Так что эта солидная сумма, составлявшая почти месячное жалованье их обоих, казалась просто пустяковой.
Даже на Ирэн, чей дом по сравнению с домом Треванни выглядел намного богаче, диван произвел впечатление. И еще Джонатан заметил – Симона не сразу нашлась что сказать, чтобы замять эту тему.
– Джон неожиданно получил небольшое наследство от родственника в Англии. Не много, но… нам бы хотелось на эти деньги купить действительно что-нибудь стоящее.
Ирэн кивнула.
Все хорошо, подумал Джонатан.
На следующий день, перед ужином, Симона сказала:
– Я сегодня заходила к Готье.
Джонатан тотчас насторожился. Ему показался странным тон ее голоса.
– Вот как?
– Джон… это не тот ли мсье Рипли, который сказал Готье, что… что тебе недолго осталось?
Симона говорила тихо, хотя Джордж был наверху, вероятно в своей комнате.
Не признался ли Готье, когда Симона спросила его напрямую? Джонатан не знал, как станет вести себя Готье, если ему задать вопрос в лоб, а Симона умела мягко настаивать и добиваться ответа.
– Готье сказал мне, – начал Джонатан, – что… Ну я же тебе говорил – он не скажет, от кого об этом узнал. Так что не знаю.
Симона взглянула на него. Она сидела на красивом черном диване. Гостиную со вчерашнего дня было не узнать. Это благодаря Рипли, думал Джонатан, Симона сидит на этом диване. Но на душе у него от этого не стало легче.
– Готье сказал тебе, что это был Рипли? – спросил Джонатан с удивленным видом.
– О нет, он этого не говорил. Но я просто спросила его – был ли это мсье Рипли. Я описала Рипли, мужчину, которого мы видели на концерте. Готье понял, кого я имела в виду. Тебе, кажется, тоже известно… его имя.