ной. И держись позади, слуги господ не обгоняют, к тому же так мне не придется тебя видеть. И развлеки меня беседой. Я слышал, охотники вечно рассказывают друг другу всякие байки.
– Может, еще на руках пройтись? – сухо спросил Генри.
– Спасибо за идею, но это подождет до привала, – безмятежно ответил Эдвард. Генри впервые видел его настолько довольным. – Кстати, за грубость к господину слуга может быть наказан лишением еды.
– Однажды мой отец выслеживал косулю, – покорно начал Генри, запоздало сообразив, что Эдвард выжмет из их уговора все возможное. – У косули сильные ноги, она может бежать очень быстро, но если почва влажная…
– Неинтересно, – перебил Эдвард. – Давай что-нибудь повеселее. И не забудь называть меня «ваше высочество».
Генри вздохнул. Зря он разозлил дрозда-разбудильника: теперь удачи от этого дня ему точно не дождаться.
Глава 5Фарфор и ножницы
Кое-что Генри в тот день уяснил очень твердо: он ненавидит верховую езду Никогда еще он с такой ясностью не чувствовал, сколько в его теле мышц. Сейчас все они вопили от боли, а в суставы будто насыпали песку Снежок от поездки тоже никакого удовольствия не получал – плелся еле-еле, низко опустив голову и изредка всхрапывая с таким надрывом, будто сейчас упадет замертво. Хорошего настроения не добавляло то, что Эдвард ехал, не сгибая спины и ухитряясь любоваться окрестностями, хотя на вкус Генри более унылых и однообразных мест и в природе-то не существует: низенький голый лес со скользкой подстилкой прошлогодних листьев. Генри казалось, что это безрадостное путешествие тянется уже целую вечность, но когда он нашел в себе силы поднять голову и взглянуть на солнце, выяснилось, что оно даже не доползло до заката. Генри прикусил губу, чтобы не застонать. Только чувство собственного достоинства не давало ему умолять Эдварда о передышке и ночлеге.
Когда впереди показался перекресток, Генри уже почти лежал головой на холке Снежка. Но тут Эдвард резко остановился, кони чуть не столкнулись, и Генри быстро выпрямился, делая вид, что бодр и полон сил.
– Нам не нужно сворачивать, восток впереди, – громко сказал он.
Эдвард покосился на него через плечо.
– Спасибо, умник, тогда поезжай первым.
Он потянул коня за поводья, тот шагнул в сторону, и Генри наконец понял, в чем дело. Дороги не было.
Назад, влево и вправо уходили широкие тропы, выложенные камнями. Впереди был только лес. Эдвард сгорбился в седле, тупо уставившись в старинную хрупкую карту.
– Здесь должна быть дорога, – сказал он таким голосом, будто дорога, почувствовав его негодование, тут же появится.
– Этой карте триста лет? – уточнил Генри.
– Триста пятьдесят. Но что могло за это время измениться? – возмутился Эдвард.
Он был настолько потрясен, что даже не возразил, когда Генри забрал карту у него из рук. Чернила на ней выцвели, бумага покрылась заломами и трещинами, но что-то разобрать было еще можно. Дорога на карте действительно была, но Генри сразу понял, почему она исчезла.
– Дальше на этом пути куча всяких мест со странными названиями, – проговорил Генри, осторожно водя пальцем по старой бумаге. – «Фарфоровая беседка», «Подземный водопад», «Сияющий лес» – это какие-то волшебные места, так? Наверное, все они перестали работать, когда Сердце исчезло. Толку от них больше не было, люди разобрали дорогу и использовали камни для чего-нибудь еще. Камни неплохие, хорошо обтесаны, – со знанием дела сказал Генри, глядя вниз. – Прямо ровные кубики. Из них наверняка очаг хорошо складывать или…
– Можешь оставить при себе эти бесценные сведения. – Эдвард выдернул карту у него из рук, чуть не оторвав от нее половину. – Если поедем направо, там будет поворот на другую восточную дорогу. Надеюсь, ее эти варвары не разобрали. Что за люди! Уилфред всегда говорил, что чернь на все способна, но вот это просто…
Генри взял у него карту, изо всех сил стараясь держать спину прямо – ему казалось, что так он выглядит более внушительно.
– Другая дорога примерно в дне пути отсюда, а Разноцветные скалы – считай, что прямо напротив нас. Потеряем кучу времени на объезд – а вдруг той дороги тоже нет? Нет уж, надо ехать напрямик. Подумаешь, лес.
– Кони тут не проедут.
– Их родичи олени и лоси живут в лесу всю жизнь, значит, и эти как-нибудь проберутся.
– А, ну с этим не поспоришь, – ядовито сказал Эдвард, протягивая руку за картой. – Ладно, едем здесь. Как я могу ослушаться великого знатока?
Его конь побрел в лес, с хрустом давя копытами мелкие ветки на земле. Снежок, не дожидаясь от Генри указаний, потащился следом. Генри уже давно подозревал, что Снежка в движение приводят не столько неумелые команды седока, сколько пример товарища по несчастью.
Генри надеялся, что лес скоро поредеет, но он становился только гуще, кряжистее. Ни подлеска, ни кустарников – только старые морщинистые деревья. Кони осторожно переступали через корни, торчащие из земли, как спины змей. Больше всего Генри не нравилось, что этот лес слишком тихий, словно вымер. Единственными живыми существами, которые попались им на пути, были бабочки, иногда бесшумно пролетавшие мимо. Это было странно: бабочки живут там, где есть цветы, а их тут не было и в помине.
Солнечный свет наконец-то изменился, стал мягким, оранжево-красным – Генри, кажется, никогда еще так сильно не ждал наступления ночи. Изменился и лес: почва стала рассыпчатой, песчаной, среди обычных деревьев все чаще попадались какие-то невиданные: с сухими сероватыми листьями и курчавыми желтыми соцветиями, на вид хрупкими, как пепел. Генри понятия не имел, как они успели засохнуть такой ранней весной. На земле не было ни одного опавшего листа, там вообще ничего не было – ни веток, ни камней, ни звериных следов. Конские копыта оставляли глубокие вмятины, и Генри вдруг стало не по себе от того, что они потревожили это сонное место, где людей, возможно, сотни лет не бывало.
Эти мысли так его занимали, что он упустил из виду кое-что важное.
– Слушай, – начал он. Эдвард не откликнулся, и Генри нехотя прибавил: – Ваше высочество. Мы едем не на восток, ты забираешь сильно к югу.
– И с чего ты это взял? – бросил Эдвард, не оборачиваясь. – Тебе что, и компас выдали?
Такого слова Генри не знал, но вопросов задавать не хотелось – в основном потому, что даже говорить было больно. Мышцы живота ныли, будто по нему врезали кулаком.
– Солнце. – Он кивнул на скупые лучи, редкими полосами лежащие на земле.
Положение Эдварда было довольно трудным: либо упрямо брести неизвестно куда, либо послушаться Генри и свернуть. Эдвард размышлял над этим неловким выбором так долго, что лучи успели растаять окончательно. Лес сразу лишился красок, стал бесцветно-серым, – но продолжалось это недолго.
– Эти деревья… – пролепетал Генри. – Они…
Невзрачные соцветия на ветках едва заметно светились, будто в них остался солнечный свет.
– Сияющий лес, – выдохнул Эдвард, снова хватаясь за карту. – Ехали бы прямо вдоль бывшей дороги – не увидели бы. Он спрятан в чаще. Хорошо, что я предусмотрительно свернул к югу.
– А можно ты теперь предусмотрительно свернешь обратно? – раздраженно спросил Генри. Он так вымотался, что красотой его было не впечатлить. – Куроед о состоянии дорог не думал, а у нас три дня, чтобы добраться до места.
– Если устал, так и скажи.
Генри покачал головой. Отец учил его никогда не признавать своих слабостей.
– Ну, раз ты такой бодрый, милостиво позволяю тебе ехать первым, – сказал Эдвард и посторонился, довольный тем, как вышел из положения.
Деревья вокруг разгорались все ярче, воздух нагревался. Эдвард позади что-то говорил про сказки об этом лесе, но Генри его не слушал – он был слишком занят тем, чтобы держать северо-восточное направление без солнца, мха на деревьях и любых других признаков, по которым можно определить стороны света.
Судя по карте, этот странный лес должен был давно уже остаться справа, но то ли он за триста лет тоже изменился, то ли Генри все-таки сбился, – сияющих деревьев вокруг становилось только больше.
– Если ты устал, можем заночевать тут, зверей вроде нет, – на пробу сказал Генри, когда ночь сгустилась окончательно и цветы загорелись в полную силу.
– Я? Ничуть, – фыркнул Эдвард. – Ты прав: чем больше проедем, тем быстрее доберемся до цели.
Какое-то время они ехали молча. Генри радовался тому, что вообще перестал чувствовать собственные ноги, а Эдвард позади него озирался, глупо приоткрыв рот. Сияющие деревья окончательно вытеснили обычных собратьев – вокруг светились тысячи огней, и в их свете кора и листья деревьев казались серебряными. Генри вдруг стало любопытно, как устроены эти деревья, и он отломил маленькую ветку с цветком.
В ту же секунду свет вокруг потускнел, откуда-то налетел сухой пыльный ветер, а с ним – бабочки. Генри обернулся к Эдварду, и тот, увидев в его руке ветку, застонал.
– Чем ты слушал? – прошипел он. – Я же сказал, тут нельзя ничего трогать! Эти деревья живут вечно, новые ветки у них не отрастают! Странника ради, как можно быть таким идиотом? Нам конец.
– Ага, конечно. Бабочки съедят? – фыркнул Генри, хотя сердце у него противно сжалось.
Бабочек действительно становилось все больше, они кружили среди деревьев, как опавшие листья, подхваченные ветром. А потом разом стянулись в одно место, каждая замерла в воздухе, мелко хлопая крыльями, и Генри понял, что все вместе они теперь составляют огромное лицо с дырами вместо глаз и рта.
Генри показалось, что все его внутренности подернулись коркой льда, но все равно он не смог отказать себе в удовольствии взглянуть на Эдварда и убедиться, что тот позеленел и вытаращил глаза, как лягушка. А лицо тем временем открыло рот и с усилием произнесло:
– Навредили. Прощайте.
Слова едва можно было различить – звук был соткан из хлопанья крыльев. В ту же секунду лицо рассыпалось, а бабочки ринулись в атаку. Генри завопил так, что сам не узнал своего голоса. Он и не представлял, что хоботки для питья цветочного сока могут быть такими острыми, но они прокалывали кожу, как иглы. Отец рассказывал, что бабочки любят соль и при случае с удовольствием пьют пот или слезы людей и животных, но до Генри только сейчас дошло, что больше всего соли – в крови. Он махал руками, расшвыривая мохнатые тела с тонкими крыльями, наталкиваясь на усы и лапки, но бабочек были сотни, и Генри с ужасом понял, что драться с ними бесполезно. Даже если он снимет перчатки, даже если сможет достать нож, это его не спасет. Пару секунд он надеялся, что его кожа их обожжет, но бабочки забирались ему под воротник, вползали в рукава. Генри вскрикнул от отвращения, которое было сильнее страха, и одна из бабочек тут же влетела ему в рот.