На этот раз огонь ничего ему не нашептывал, не уговаривал поддаться, – просто охватил его, как пламя охватывает сухую траву. И Генри с запоздалым, мимолетным ужасом понял: все, что внутри него так долго сопротивлялось, от этого отчаянного приступа любви вдруг стало мягким и податливым, и огонь вошел в его сердце легко, как нож в мягкую землю. Отец споткнулся и едва успел откатиться от удара лапы, и Генри плавным движением поднялся на ноги. В следующую секунду в нем не осталось ничего – ни любви, ни страха. Только огонь. И когда он шагнул вперед, чувствуя на своем лице чужую улыбку, он знал, что сейчас уничтожит Зверя, заберет его силу, всю, без остатка. Он сделал несколько спокойных, пружинистых шагов, наслаждаясь каждым движением своего тела. Зверь считает себя величайшим хищником? Ну уж нет. Величайшего он сейчас встретит.
Генри прошел полпути и как раз начал снимать перчатки, когда ближайшая куча золота внезапно съехала вниз, сбив его с ног. Он рывком выбрался из-под груды тяжелых монет, но встать не успел – кто-то навалился сверху, вдавливая его обратно в золото. Генри дергался и рычал, хрипло, дико, захлебываясь слюной, но тяжесть со спины сбросить не получалось, мало того – скользкая, пахнущая кровью рука легла ему на затылок, прижав лицом к золотым монетам с такой силой, будто пыталась его в них утопить. Воздух стал горячим и душным, словно раскалился докрасна, и Генри забился, собирая все силы, чтобы перевернуться и уничтожить врага. Он весь был чистой яростью, и до него не сразу дошло: ему очень больно, эта боль вспыхнула в голове так остро и ярко, что он с трудом сообразил, откуда она взялась.
Понимание пробилось к нему медленно, будто вязло в тумане, заполнявшем голову: от соприкосновения с его лицом холодные монеты нагрелись так, что теперь обжигали его самого. Генри в панике попытался вытащить руки, придавленные чужими коленями, но ничего не вышло, – и вдруг к его затылку, рядом с ладонью, топившей его в золоте, прижалось чье-то лицо. Огонь внутри него заметался, сбитый с толку сразу двумя немыслимыми вещами – ощущением ожога и тем, что кто-то не боится прикосновения к раскаленной оболочке, которая защищает его хозяина. Перед тем, кто несет смерть, надо склоняться в страхе, но вместо этого кто-то касался его щекой и что-то говорил, – Генри не разбирал слов, только чувствовал, как двигаются губы, прижатые к его уху. В красной тьме, где он барахтался, не было имен, не было причин и следствий, огонь хотел только убивать, уничтожать, брать чужие силы, ему не было в этом равных, но он не понимал, что происходит, а разбираться в сложных ситуациях без хозяина не умел. Огонь яростно зашипел, как разгоряченный схваткой зверь, которому приходится отступить, и Генри со стоном открыл глаза. Красное марево в его голове вдруг пошло прорехами, и ему показалось, что он падает снова, на этот раз – вверх. Чьи-то слова сливались в далекий гул, но с каждой секундой Генри различал их все лучше, словно они пробивались к нему сквозь туман:
– Тихо, тихо, тихо. Вернись, возвращайся, это не поможет. Я держу тебя, все хорошо, успокойся, я держу.
Генри обмяк – бешеная сила, заставлявшая его драться, иссякла. Он как будто вернулся из далекого путешествия, но, кажется, прошло не больше минуты – неподалеку по-прежнему раздавался звон меча и тяжелое дыхание чудовища. Генри попытался убрать лицо от раскаленных монет, и на этот раз ему не помешали, наоборот – перевернули на спину.
Несколько секунд Эдвард нависал над ним, подозрительно приглядываясь. Одна щека у него была ярко-красная от ожога.
– Сработало, – пробормотал он так, будто сам не мог в это поверить. – Металл хорошо передает тепло, и я решил, что монеты тебя обожгут, и ты сам…
Поблизости раздался звук падения, и Генри рванулся туда. Атака чудовища все-таки достигла цели – отец упал, выронив меч, и едва увернулся от удара огромного черного кулака. Генри бросился вперед, но Эдвард дернул его за воротник и повалил на себя, крепко обхватив руками и ногами.
– Прекрати, дубина! – выдохнул он и, зачерпнув горсть монет, сунул Генри в ладонь. – Целься в глаз.
Монеты были в крови – видимо, рана все-таки разошлась. Генри тупо уставился на них, едва соображая, чего от него хотят. Он швырнул горсть монет в Зверя, но они отлетели от чешуи, и тот даже не заметил, занес лапу снова, а отец так и не успел встать, и Генри подобрал еще одну монету. Отец учил его, что стрелять надо не туда, где цель сейчас, а туда, где она окажется через секунду. Отец учил его, что для меткого удара нужна холодная сосредоточенность, даже если на тебя несется кабан. Отец научил его всему, и Генри не имел права его подвести. Бросая монету, он уже знал, что не промахнется.
Ждать, что такая тварь ослепнет на один глаз от удара монетой, было бы глупо, но чудовище на секунду отвлеклось, дернуло головой – и этого оказалось достаточно. Отец был лучшим охотником в королевстве, и воспользовался секундой сполна. Не вставая, он дернул к себе меч, сделал молниеносный выпад и проткнул Зверю заднюю лапу.
Раздался такой рев, что вздрогнули стены пещеры. Зверь сделал несколько нетвердых шагов, оставляя за собой кровавый след, и упал на золото. Меч Тиса не подвел: судя по хрипу Зверя, небольшой раны хватило, чтобы его убить. Генри без сил прислонился к какому-то сундуку. До него запоздало дошло, что Эдвард спас его от худшей в жизни ошибки. Забрав силу Зверя, он уже не смог бы остановиться и убивал бы, пока кто-нибудь не убьет его самого.
Генри повернулся к Эдварду – тот улыбался, и это было так странно, что Генри едва его узнал. Отсутствующе-вежливое движение губ, на лице Эдварда обычно означавшее улыбку, вообще не было похоже на то, что Генри видел сейчас: растерянное, счастливое выражение, которого Эдвард будто и сам не замечал. Почувствовав взгляд Генри, он обернулся и вскинул руку, будто приветствовал его.
– Это древний знак победы, – пояснил он, поднимаясь на ноги. – Ты должен стукнуть рукой о мою ладонь. Ай, да не так сильно! Символически стукнуть, а не кости мне ломать.
– Что такое «символически»? – спросил Генри, пока они перебирались через нагромождение сокровищ туда, где рядом с телом Зверя без сил лежал отец.
– Если будешь читать не только руководство «Меткая стрельба для начинающих», узнаешь.
– Нет такого руководства.
– Я шучу, балда, – фыркнул Эдвард и, подойдя к отцу, помог ему встать.
– Кажется, я староват для того, чтобы рубиться с таким милым созданием, – прокряхтел отец, поднимаясь на ноги.
– Да вы что! – выпалил Эдвард все с тем же сияющим видом. – Вы герой! Это лучший бой, какой я видел! Мой учитель, королевский оружейник, и близко не умел так драться, как вы! Вы просто… – Эдвард потряс в воздухе кулаком, не в силах выразить свои чувства, и отец снисходительно, добродушно ему кивнул.
Генри видел, как отцу приятно, что его заслуги ценят, и у него вырвалось то, что он раньше никогда не решился бы сказать:
– Молодец, папа.
Отец усмехнулся, вытирая расцарапанное, мокрое от пота лицо.
– Какая дешевая лесть, дитя мое, – весело сказал он, и Генри окончательно понял: все плохое осталось позади.
Теперь они смогут вместе построить что-то новое. Что-то хорошее. Прошлое в прошлом, оно не имеет значения. Отец выглядел измотанным и побитым, но глаза у него улыбались.
– Его высочество был прав: в следующий раз нужно лучше договариваться о том, кто что делает, если план летит в тартарары, – великодушно признал отец и, подобрав с земли меч, шагнул к чудовищу.
Оно лежало на боку, слабо втягивая воздух. Полузакрытые красные глаза неподвижно смотрели в одну точку, но, когда отец занес меч, чтобы для верности перерубить ему шею, Зверь слабо приподнял ладонь и перевел на него тусклый взгляд.
– Не надо, – еле слышно прохрипел он. – Дай хоть умереть со своей головой на плечах. Ты уже убил меня, великий король Освальд.
Чудовище закрыло глаза и вытянулось неподвижно, как груда черной чешуи, и на мгновение Генри обрадовался, что все кончено, а потом услышал, как у Эдварда перехватило дыхание. Генри повернулся к нему и увидел, что улыбка сползает с его губ, медленно, будто он забыл ее на лице.
– Он не… – начал Генри и умолк, не придумав, как закончить.
Эдвард уже все сопоставил, все понял – это было ясно еще до того, как он открыл рот.
– Хорошая библиотека. Старинный дом. Меч, которым можно убить кого угодно. Умение сражаться, как в древние времена. Освальд – твой отец.
– Я не знал, что он… – опять начал Генри, чувствуя себя косноязычным и тупым.
Он повернулся к отцу, надеясь, что тот как-нибудь все исправит. Тот морщился от досады – последние слова Зверя тоже застали его врасплох – но, почувствовав взгляд Генри, взял себя в руки и придал лицу примирительное выражение.
– Не буду оскорблять ваше высочество попытками доказать, что это неправда. Да уж, настало время невероятных признаний. Я Освальд, мне триста сорок лет, и Генри – мой сын. Вам, Эдвард, не за что меня любить, но давайте посмотрим правде в глаза: если бы не моя помощь, ваш героический поход закончился бы тем, что престол наследовать было бы некому. Согласитесь, что мне это было бы выгодно, – не буду кривить душой, захватить трон я бы не отказался. Но вы стоите здесь, живой и невредимый, благодаря мне. Так что давайте заключим сделку: вы никому не расскажете о том, что узнали, а взамен можете в докладе отцу не упоминать о том, что кто-то помог вам одолеть чудовище, и он будет в восторге от ваших успехов. Ну как, по рукам?
Эдвард и не посмотрел на него – кажется, всю эту длинную речь он просто не слышал.
– Ты сам сказал, что Джоанна и Освальд убили моего брата, – без выражения проговорил он, глядя прямо перед собой. – И ты все равно привел меня в его дом.
Он перевел взгляд на Генри, и тот через силу кивнул. Холодное, застывшее лицо Эдварда его пугало.
– Сын простого охотника, да? – тем же глухим голосом продолжал Эдвард. – Ты врал всем о том, кто ты такой. Изображал неграмотного дурачка. Надеюсь, ты хорошо повеселился.