– Простите, что не дали вам отдохнуть, – тихо сказал он, и Генри почувствовал странное желание привалиться головой к его груди, чтобы король обнял его, как люди обнимают детей. – Но вы пока наш единственный защитник. Я уверен, что поездка будет несложной.
Он улыбнулся, и от этой извиняющейся, доброй улыбки у Генри заныло что-то внутри. Король поймет, если во всем признаться, и не заставит его ехать. Генри уже открыл рот, чтобы рассказать про дар, про голос, про весь этот кромешный ужас, – но вдруг услышал тихий, резкий вздох. И раздался он совсем не за столом.
Генри бесшумно выпрямился и отодвинул короля в сторону. Что, если Освальд и Джоанна не смирились с поражением? Что, если явились сами или прислали кого-то подслушивать? Генри глубоко задышал, успокаиваясь, не позволяя ярости захватить его.
– Дикарь – он дикарь и есть, – громко прошептал все тот же старый придворный на ухо своему глуховатом у соседу.
Дальше Генри слушать не стал – он скользнул к окну, вслепую ударил кулаком в штору и дернул на себя того, кто скрывался за ней. Вместе со шторой.
Над куском ткани, рухнувшим на пол, взлетело такое облако пыли, что Генри чихнул. Он всем весом прижимал к полу врага, но тот притих, будто и не собирался вылезать, и Генри сам стащил с него ткань.
Эдвард сипло вдохнул и закашлялся, глядя на Генри так, словно не мог решить, отпрянуть от страха или дать ему кулаком в лицо. Больше всего Генри поразило то, что Эдвард до этого сидел настолько тихо, что даже он со своим слухом охотника не заметил его присутствия.
Король, казалось, ничуть не удивился и только покачал головой. Эдвард, не глядя на него, поднялся и пригладил волосы, будто что-то еще могло спасти его прическу.
– Прошу прощения, – церемонно сказал он и направился к двери, но на полпути развернулся и пошел обратно.
– Даже не думай, – уронил король, но Эдвард уже дошел до него и брякнулся на одно колено, как делал каждый раз, когда хотел заговорить с отцом, хотя зачем – Генри до сих пор не мог понять.
– Отец, прошу, разреши мне исполнить это поручение! Я знаю кодекс белых рыцарей наизусть и подхожу по всем пунктам, в отличие от… от нашего гостя. Я принесу тебе голову чудовища, и ты увидишь…
– Голову-то зачем? Ее же тащить тяжело, и по дороге испортится, – вставил Генри, и Эдвард подавился воздухом – или, возможно, пылью, которая еще не осела и по-прежнему сияла в лучах света.
– Иди в свою комнату, – сказал король, и Генри дорого бы дал за то, чтобы этот приказ относился к нему.
Эдвард, впрочем, своего счастья не оценил: он обиженно поклонился и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Взгляды, которыми проводили его все, кроме короля, ясно говорили о том, что большой любовью у придворных принц не пользуется.
– Я не могу его отправить, – проговорил король, глядя на закрывшуюся дверь. – Он наследник трона и единственное, что осталось от моей семьи. Прошу вас, Генри, отправляйтесь в путь, и тогда он хотя бы выбросит эту идею из головы.
Сейчас король выглядел старше, более усталым и строгим, и Генри с каким-то странным, тянущим чувством понял: видимо, люди, в отличие от зверей, любят своих детей, даже когда те уже выросли. А король тем временем вернулся на свое место, и момент, чтобы рассказать про дар, был упущен. Генри бессмысленно замер у окна, рядом с грудой пыльной ткани, и тут раздался голос Эммы:
– Ваше величество, я ведь теперь глава придворных. Разрешите мне кое-что сказать нашему герою. Уверена, я смогу уговорить его исполнить свой долг.
Она встала и направилась к Генри, шурша складками платья, на которое ткани, кажется, пошло не меньше, чем на штору. Остановившись рядом с Генри, она еле слышно, с улыбкой заговорила:
– Думаешь, ты кому-то здесь нравишься? Ты нужен, только пока делаешь то, чего ждут от наследника Сиварда. Без этого ты просто невоспитанный грязный простолюдин с мерзким даром, от которого нормальным людям надо держаться подальше. Никто про это не забыл, и король тем более. Я знала его еще до болезни, а ты нет. Поверь, он прекрасно умеет добиваться своего красивыми словами. Он разрешил тебе остаться, потому что ты полезен. Но если перестанешь делать то, что велят, тебя вышвырнут. Ты ведь не хочешь всех разочаровать?
Она шептала ему на ухо, стоя так близко, что Генри чувствовал сладкий цветочный запах ее одежды, ее дыхание на своей щеке, но не сдвинулся с места. Отец ведь говорил ему, что люди те еще лицемеры. Эмма права, а он, как идиот, поверил, будто ему разрешат остаться здесь навсегда просто за старые заслуги. На секунду Генри мучительно захотелось сбежать отсюда как можно дальше и не возвращаться – а потом он вспомнил, что идти ему некуда, и будто со стороны услышал свой голос:
– Я все сделаю. Но цветок памяти заберу себе.
По залу прокатился вздох облегчения.
– Генри, я знал, что вы не подведете! Эмма, вы мастер убеждения! – воскликнул король.
– Благодарю, ваше величество, – церемонно поклонилась она и села на свое место.
Следующую четверть часа Генри запомнил плохо: ему показывали на карте, висящей на стене, куда надо ехать, наперебой давали какие-то наставления. Он кивал, делая вид, что слушает, пока в голову ему не пришла мысль, от которой стало немного лучше: хорошо, что есть те, на кого он всегда может положиться.
– Я могу взять с собой помощников? – спросил Генри.
– Конечно! Выбирайте, кого хотите, – разрешил король, и Генри повернулся к Олдусу Прайду.
– Вы храбрый. И из лука стрелять умеете, – сказал он, но Олдус виновато развел руками:
– Жена меня убьет, если я скажу, что опять уезжаю. Вы простите меня, я от всей души желаю вам удачи, но поехать не могу.
Генри кивнул и вышел из зала. Ничего, он и без Олдуса соберет отличную команду.
Агату он нашел в столовой – она чинила очередные светильники.
– Я еду в поход, хочешь со мной? – спросил он, решив не растягивать разговор вежливой бессмыслицей.
Она торопливо вытащила из сумки, лежавшей на полу, уголь и лист бумаги и нацарапала: «Генри, прости, хочу починить все светильники во дворце, не могу отвлекаться. Отец бы мной гордился».
Последнее слово она вывела такими огромными буквами, что оно заняло весь остаток листа.
– Ладно, тогда увидимся позже, – кивнул Генри, изо всех сил делая вид, что ему все равно.
Но Агата уже не слушала: кажется, мастера вместе с даром обретали способность немедленно забывать обо всем, что не относится к их делу.
Сван налетел на Генри сам: он мчался ему навстречу, вцепившись обеими руками в лямки заплечного мешка.
– Генри, ты тут! У меня отличная идея! – завопил он так, словно Генри был за три комнаты от него. – Я решил вернуться домой, поехали вместе? Будем на попутных телегах добираться! Тут, конечно, богато, но дома-то всегда лучше. Я вот что подумал: Хью наверняка и без нашей помощи от Освальда сбежал, он ведь умный! Думаю, он уже домой пошел, а значит, и нам туда. Заберем моего папашу с постоялого двора, где он отсиживается, и твоего папашу тоже найдем, он же где-то там остался, верно? Ну да, нас всех из Хейверхилла выгнали, а теперь обратно примут, когда мы расскажем, какой ты знаменитый стал и как я тебе помог Сердце вернуть. Никто больше не будет на тебя охотиться, вы с отцом и в деревню можете переселиться! А Хью сам вернется, я точно знаю. Он же мой брат, а братья всегда возвращаются, даже если потерялись.
Генри покачал головой. Ему так захотелось в свою хижину в горах, что дыхание перехватило, – но он знал, что это место перестало быть его домом, когда он узнал настоящее имя своего отца.
– Слушай, мне сейчас нужно в поход. Поедешь со мной? Будет весело, – соврал Генри.
– Я тут понял, что приключения – это не мое, – важно сказал Сван, глядя на него своими темными, как у оленя, глазами. – Но ты и без меня как-нибудь справишься, да? Ты же герой! А как закончишь – приезжай к нам, я буду ждать. Пока, Генри. – Сван обнял его так, что кости захрустели, и помчался назад.
Генри долго стоял, прислушиваясь к удаляющимся шагам, а потом отправился на кухню. Он знал: тот, кто его не подведет, наверняка отыщется именно там.
Джетт, который за один день успел подружиться со всеми слугами во дворце, увязывал провизию в здоровенный мешок, одновременно смеясь до упаду над чьей-то шуткой. Вокруг было шумно, люди с посудой, тряпками и дровами сновали туда-сюда, и Генри остановился в дверях, чтобы не сбить никого с ног.
– А все-таки неплохо, что ты нашел Сердце! Люди как-то сразу подобрели, – сказал Джетт, кое-как впихнув в переполненный мешок еще несколько яблок, и с улыбкой развернулся к Генри: – Вот, уже собрался. Я на празднике встретил парня, который сегодня едет в сторону моей деревни. Он согласился меня подбросить. А ты чего такой мрачный? Ну, то есть, я хотел сказать: еще более мрачный, чем обычно.
– Ты ведь много путешествовал по королевству, так? – начал Генри.
– Все обычно называли это «бродяжничал», но спасибо на добром слове.
– Я должен кое-куда поехать. И мне пригодится помощь.
Искреннее сожаление, которое вспыхнуло на лице Джетта, сказало Генри все до того, как тот успел открыть рот.
– Ты извини, брат, но вот тут – мое сокровище, и я должен наконец-то его довезти. – Он хлопнул себя по тяжело звякнувшему карману, и Генри вспомнил: ну конечно, те самые деньги, за которые Джетт продал его Освальду. – Мне нужно домой. Прости меня, ладно? Я ведь не слепой, вижу, что тебе правда нужна помощь. Но семья есть семья, понимаешь?
– Ага. Ладно, ты… Ну, в общем, собирайся.
И Генри выскользнул из кухни, пока Джетт не успел ничего сказать. Он ненавидел прощания.
Олдус предложил Генри зайти за вещами, но тот только рукой махнул. Единственным его имуществом была книга сказок Тиса, а ее брать с собой было уж точно незачем.
– Хорошо, что мы в королевском дворце, где ни в чем нет недостатка, – сказал Олдус, хлопнув Генри по плечу. – Уилфред уже собрал для вас сумки и велел навьючить их на коня.