[6], где стал председателем районного правления и референтом по политической учебе в земельной организации.
Кантер присоединился к молодому воинству ХДС, которое, несмотря на сопротивление партийной “знати”, пробивало путь наверх для Гельмута Коля. В числе политических и личных друзей Кантера был менеджер концерна Флика Эберхард фон Браухич, через которого он уже давно обеспечивал пожертвования для команды Коля. Благодаря этому Кантер лично знал будущего канцлера и смог установить доверительные отношения с рядом людей, которых Коль собирал вокруг себя в Майнце, а потом в Бонне.
Адольф Кантер был одним из немногих наших людей в Федеративной республике, имевших перспективы успешной карьеры. Правда, ожидавшееся восхождение по ступеням партийной иерархии ХДС рядом с Колем оказалось заторможенным в 1967 году, когда против Кантера было выдвинуто обвинение в нецелевом использовании пожертвований. Хотя уголовный процесс и закончился оправданием, его репутации был нанесен урон, и политическая карьера в рядах соратников Коля стала нереальной. Тем не менее у него сохранились тесные связи в окружении Коля, а также с фон Браухичем.
С нашей помощью Кантер создал в Бонне бюро финансового и экономического консалтинга. Кроме того, мы помогли ему наладить выпуск информационного бюллетеня для экономической и политической элиты. Многие материалы бюллетеня писал наш связной с Кантером д-р Вернер К., с 1962 года регулярно встречавшийся с Кантером. К. был выдающимся экономистом. До перехода в Главное управление разведки он был членом правления Объединения немецких потребительских обществ.
Не позднее 1974 года мы поняли, что такого высококвалифицированного специалиста стоит использовать в качестве инструктора для Кантера, который стал управляющим делами и заместителем руководителя боннского бюро концерна Флика. По иронии судьбы человек, чувствовавший себя обязанным социализму, возглавил политический отдел в штабе одного из могущественнейших концернов.
Задача Кантера заключалась в сборе информации для Флика в партиях и правительстве и оказании политического влияния на общественную жизнь в соответствии с интересами концерна. Того же ожидали от него и мы. Его работа на нас стала, конечно, еще более эффективной благодаря обретению новой позиции. Политики доверяли представителю концерна Флика секреты, не чувствуя угрызений совести. Эти отношения поддерживались с помощью щедрых пожертвований. Кантер нес личную ответственность за расходование относительно малых сумм и по меньшей мере влиял на распределение более значительных, что открывало ему многие двери в ХДС и СвДП.
Задолго до того, как факты нелегальных пожертвований, практиковавшихся концерном Флика, стали достоянием общественности, мы были детально осведомлены о них. Информация о связи между капиталом и политикой, которую нам поставлял Фихтель, как нельзя более наглядно иллюстрировала марксистскую теорию государственно-монополистического капитализма.
Хотя бы для того, чтобы защитить свой источник, мы противостояли искушению передать материал западногерманским средствам массовой информации. Моя служба не имела отношения и к раскрытию скандала вокруг пожертвований партиям в 1981 году. Правда, и тогда приоткрылась только верхушка айсберга.
В результате событий 1981 года боннское бюро Флика было закрыто. Адольф Кантер получил от концерна возмещение в сумме 320 тыс. марок. Он остался официально “переводчиком между экономикой и политикой” — так он называл свою деятельность, а неофициально — переводчиком между Востоком и Западом. Его информация позволяла нам реалистически анализировать и политику нового боннского правительства во главе с Гельмутом Колем. Теперь-то и сработали связи Фихтеля, которые он установил еще в Рейнланд-Пфальце и поддерживал в качестве представителя Флика. Он смог использовать прежде всего старую дружбу с Филиппом Еннингером, который в качестве министра по делам Ведомства федерального канцлера входил в круг людей, самых близких Колю. Кантер не обладал, как Гюнтер Гийом, прямым доступом к главе правительства, но его информация едва ли была менее ценной. Поэтому у нас зазвучали сигналы тревоги, когда в 1983 году пришло срочное сообщение от одного источника в Федеральном ведомстве по охране конституции: наш связной с Кантером д-р Вернер К. раскрыт как раз по дороге на квартиру, которую Кантер снял для его регулярных посещений. Он находился под наблюдением с момента перехода границы, и слежка за ним велась до самой конспиративной квартиры. Преследователи медлили с арестом, несомненно надеясь застичь гостя К. на месте преступления. Нам удалось связаться с нашим человеком прямо на квартире, и он сумел совершить поистине авантюристический побег.
Мы боялись потерять один из своих важнейших источников. Кантеру пришлось явиться на допрос, но дознание по его делу было прекращено. Наш человек в Федеральном ведомстве по охране конституции Клаус Курон дал отбой: расследование прекращено по указанию высоких инстанций. Правда, Кантер мог теперь встречаться со своим инструктором К., который давно на протяжении десятилетий сотрудничества стал его хорошим другом, только за границей.
Когда Адольф Кантер в 1994 году был все-таки арестован, триумфальных сообщений о разоблачении еще одного “сверхшпиона”, обычных для такого рода случаев, не последовало. Федеральная прокуратура, как правило проявлявшая интерес к реакции общественности, оказалась на этот раз сдержанной. Отношение к этому случаю самым примечательным образом отличалось от подобных процессов, например от бесконечного спектакля вокруг дела Карла Винанда.
Судебное разбирательство длилось менее месяца и было практически закрытым. Некоторые журналисты обратили внимание на дело лишь гораздо позже и удивились той секретности, с которой оно рассматривалось. В ходе процесса Кантер ни разу не смутился, обнаруживая свои обширные познания в том, что происходило за кулисами правительственных партий и их связей с предпринимателями, о подставных фирмах и “устройствах для отмывания денег”. Учитывая, наряду с прочим, “малую пригодность материала, полученного путем предательства”, он был приговорен к двум годам тюрьмы условно.
Суд обоснованно констатировал, что в результате “предательства” Кантера Федеративной республике не был нанесен ущерб. Он послужил политике разрядки. Хотя представление о западногерманских политиках и воротилах экономики, формировавшееся на основе его информации, не всегда оказывалось лестным для этих лиц, оно противоречило стереотипному образу догматических приверженцев холодной войны в консервативном лагере, который культивировался кое-кем в руководстве ГДР. Благодаря Кантеру, как позже благодаря Лидии и ее салону, мы узнали, что в лагере Коля, Штрауса и Флика мыслили гораздо прагматичнее, чем могло показаться, причем не только в том случае, когда речь шла о деньгах.
В результате объединения КПГ и СДПГ в 1946 году и благодаря существованию многочисленных связей, сложившихся в ходе совместной антифашистской борьбы, разведки обеих сторон получили возможность относительно легко засылать своих агентов к противнику. Восточное бюро СДПГ могло в широких масштабах рекрутировать для этой цели социал-демократов, ставших против воли членами СЕПГ. У нас были коммунисты, которые, не вызывая подозрений, могли стать членами западной СДПГ, так как их связывали дружеские отношения с социал-демократами. В качестве приемлемого объяснения их перехода из одной партии в другую можно было назвать неприятие сталинизма. Проблема для нас заключалась в том, что некоторые лучшие из этих людей имели действительно серьезные предубеждения против сталинистской системы в ГДР и стали лояльными по отношению к СДПГ.
Такого рода проблема возникла с Фредди. В юности он вступил в КПГ, а после войны попал в партийную разведку. Пауль Лауффер, который впоследствии подготовил к работе и Гийома, послал Фредди в западноберлинскую организацию СДПГ. Тем самым Фредди стал первым из людей Лауффера, внедренным в непосредственное окружение Вилли Брандта.
Он, конечно, ничего не имел бы против того, чтобы я сегодня назвал его имя, так как он всегда мог сказать о своей работе: “На том стою”. Но, принимая во внимание интересы его семьи, я назвал только псевдоним. Тот, кто был знаком с этим человеком, узнает его по описанию.
Фредди быстро сделал карьеру в западноберлинской организации СДПГ, но его готовность к сотрудничеству с нами постепенно уменьшалась. Магнитофонные кассеты, которые мы ему давали, оставались без записи. Он отказался информировать нас о людях из своего ближайшего окружения и категорически не соглашался называть сотрудников Восточного бюро.
Фредди понимал свое вступление в СДПГ как политическое поручение партии. Он хотел в соответствии со своими убеждениями бороться в СДПГ против правого оппортунизма и антикоммунизма, и ему было не по нраву автоматическое использование его нашей службой. Этот человек не считал себя “агентом”. Он впутывал резидента в Западном Берлине, который им руководил, в жесткие дискуссии о курсе СЕПГ во главе с Ульбрихтом. У нас росло недоверие к Фредди.
С другой стороны, становилось все яснее, что западноберлинская организация СДПГ оказывала решающее воздействие на политику всей партии в германском вопросе и что в ней был человек, обладавший качествами руководителя и имевший большое будущее, — Вилли Брандт. Источник в его окружении был важен для нас. Кроме того, я чувствовал притягательность необычного характера Фредди, а необычность эту он доказал именно тем, что создавал нам проблемы.
Я решил, что буду вести его сам. Мы встретились в крошечной мансарде одного товарища. Курили до тех пор, пока едва могли различать друг друга сквозь пелену дыма. В своей критике бюрократических извращений нашей системы Фредди оказался непреклонным. Вальтер Ульбрихт был для него, как красная тряпка для быка. Он с издевкой имитировал фальцет лидера СЕПГ. Во многом я открыто или втайне соглашался с ним, но мы еще не пришли к единому мнению.