Поэтому важная связь со Штраусом была установлена через одного из немногих граждан ГДР, все еще занимавшихся частной внешней торговлей. Речь идет о Симоне Гольденберге, внешнеторговая фирма которого работала в сотрудничестве с Главным управлением разведки. Одним из торговых партнеров Гольденберга был владелец крупных боен Мерц — близкий друг, компаньон и товарищ Штрауса по охоте. Этой связи граждане ГДР обязаны тем, что стейки и прочие вкусные мясные продукты оставались в их стране дефицитным товаром. Качественное мясо уходило по демпинговым ценам к другу Штрауса Мерцу.
За сотрудничество с частными предпринимателями в области внешней торговли, вроде Гольденберга, отвечал мой заместитель Ханс Фрук. Ему надлежало заботиться о том, чтобы эти люди переводили часть своих прибылей в фонды СЕПГ и оказывали услуги разведывательного характера.
Так как при получении валюты благодаря частным торговцам мы считали желательным соблюдение большего государственного порядка, в середине 60-х годов началась более жесткая координация внешнеторговой деятельности. Для решения этой задачи Фрук предложил Александра Шальк-Голодковского, секретаря парторганизации в министерстве внутригерманской и внешней торговли. На протяжении следующих лет Шальк создал собственную торговую организацию “Коммерческая координация” (“КоКо”), но продолжал сотрудничать с частными предпринимателями в области внешней торговли. Через Гольденберга он вышел и на связь со Штраусом.
В конце концов область деятельности Шалька весьма обособилась от Главного управления разведки и стала непосредственно подчиняться министру. Как и адвокат Фогель, Шальк имел право непосредственного доклада Мильке. Тот факт, что Мильке руководил двумя столь важными людьми, не только льстил его тщеславию, но и повышал политический вес министра в глазах Хонеккера. К тому же Мильке надеялся, что информация, к которой он получил доступ через Шалька, принизит роль моей службы в Москве.
Мильке информировал меня о деятельности Шалька только в тех случаях, когда речь шла об информации, особенно важной с внешнеполитической точки зрения. Такую информацию приносили контакты со Штраусом. С не меньшим удивлением я читал в сообщениях Шалька, как непринужденно Штраус выбалтывал своему партнеру из ГДР политические и военные тайны ФРГ и западного союза.
Александр Шальк-Голодковский показался мне умным, увлекательным, но в то же время холодным человеком, который только на словах заботился об идеологических интересах, а на самом деле — и куда более — о своем авторитете у руководства и о сделках. Подобный прагматизм я уже констатировал у Штрауса. Поэтому не удивительно, что оба поняли друг друга. Как и в других случаях, из конспиративной связи выросла мужская дружба.
У меня было мало личных контактов с Шальком. Случаю оказалось угодно, чтобы Шальк и я после первых трех его тайных встреч со Штраусом вместе проводили отпуск в Болгарии. Фотография, на которой мы вдвоем едим рыбу в Варне, позволяет предположить, что между нами существовали доверительные отношения, но она вводит в заблуждение. Даже за стойкой бара добытчик валюты строго придерживался указания сообщать о своих действиях только Мильке.
При наблюдении за тайными контактами между Шальком и Штраусом я подчас зависел от визуальной информации. Примерно через месяц после нашей встречи в отпуске меня обогнал по пути в Дрезден кортеж престижных автомобилей с мюнхенскими номерами, в том числе один “вольво”. Шальк и Штраус возвращались с прогулки в Шорфхайде, где они охотились в угодьях Хонеккера. Чуть позже в Эрфурте я снова наткнулся на следы Штрауса. Я встретил секретаря горкома партии, пребывавшего в замешательстве, который без предварительного оповещения и объяснения увидел в своем городе главного западногерманского “поджигателя войны”. Того осыпали восхвалениями и подарками, пока он не направил свой самолет назад в Федеративную республику. Секретарь столкнулся с большими трудностями при объяснении этого явления. Я тоже не смог помочь ему.
Раз в год я встречался с Шальком, чтобы координировать задачи. Речь шла о руководстве фирмами, которые использовались Главным управлением разведки, и о валюте, которую Шальк предоставлял для работы моей службы. При этом нельзя было даже упоминать о связи со Штраусом. Это было табу и при всех других контактах между Главным управлением разведки и “КоКо”.
Вот почему сообщение о том, что ГДР получила миллиардный кредит при содействии Штрауса, было для меня полной неожиданностью. Переговоры с Шальком велись столь скрытно, что наши источники в Бонне так ничего и не узнали. Не сумел и я ответить на вопрос, почему именно премьер-министр Баварии хотел спасти ГДР от неплатежеспособности. Подоплека происходившего оставалась тайной Мильке и Шалька.
В конце 70-х я еще раз занялся проблемой связи со Штраусом. Инициатор контакта Симон Гольденберг задержался во время деловой поездки на Запад. Он был болен, лежал в венской больнице и заявил, что не вернется в ГДР.
Объяснение этому шагу напрашивалось само собой. Контрразведка давно следила за Гольденбергом и хотела отдать приказ о его аресте, поскольку некоторые его дела даже при самом широком истолковании их направленности были несовместимы с законодательством ГДР. Так как Шальк перенял важнейшие связи Гольденберга, тот уже не был тем, без кого невозможно обойтись.
С другой стороны, не было примеров и того, чтобы не самый последний неофициальный сотрудник министерства безопасности просто по телефону заявил, что прекращает сотрудничество — и делу конец. Гольденберг потребовал, кроме того, разрешить выезд на Запад его жене, а ему — продать свой роскошный особняк в Берлине. Странно, что Мильке, который посылал на голову любого дезертира самые страшные проклятия, без труда дал Фруку уговорить себя пойти навстречу Гольденбергу.
Требования Гольденберга удивили меня и потому, что мы знали: в Федеративной республике выдан ордер на его арест. Там не только стала известна его связь с министерством госбезопасности, в вину ему вменялось и участие в похищении. Тем более неожиданным для нас было обнаружить его некоторое время спустя в Баварии, где Гольденберг на покое доживал свой век. Должна была существовать некая сильная рука, защищавшая его от Федерального ведомства по охране конституции и федеральной юстиции.
История связей со Штраусом — наглядный пример сложности проблем тайных германо-германских контактов, свидетельствующий среди прочего и о том, как избирательно творились суд и расправа после “поворота”. Что прощается консервативным политикам как форма общегерманской политики, в отношении социал-демократов почти приравнивается к измене родине. Наши сотрудники и контакты, которые собрали на правом политическом фланге и в мире промышленности обширную информацию, могли рассчитывать в целом на очень сдержанное, даже милостивое отношение со стороны Федеральной прокуратуры, а то и вообще не подвергались преследованию.
Герберт Венер
Герберт Венер всегда оставался для меня человеком, полным неразрешимых противоречий. На протяжении того времени, что я занимался этой выдающейся фигурой немецкой послевоенной истории, становились яснее только контуры человека. Историческое исследование, конечно, еще воссоздаст более точный образ, чем распространенное ныне прямо-таки мифическое представление о “политическом монолите”, демократе и патриоте, на жизнь которого периодически посягала Штази. Его биография полна внезапных поворотов, темных пятен и ему одному известных тайн. От коммунистического функционера — к активному антикоммунисту — до явно помудревшего с возрастом человека, стремящегося к улучшению мира, и одинокого борца, имеющего конспиративные связи, в сущности всегда индивидуалиста, холерика, готового и себя, и других разрубить на куски — интересный жизненный путь нашего времени. Не зная об отношении Венера к ГДР и о его интенсивных тайных контактах с немецким социалистическим государством, едва ли можно теперь реконструировать некоторые пути в германской политике, скрытые завесой секретности.
Разумеется, подоплека известна не только мне. В сейфах Хонеккера и Мильке находились досье на Венера. В них содержались протоколы встреч этого политика с представителями ГДР, в особенности записи бесед, которые адвокат д-р Вольфганг Фогель вел с Венером на протяжении полутора десятилетий.
Как известно, дела из этих сейфов были в смутные дни “поворота” доставлены в Западную Германию. Почему они до сего дня не стали достоянием ни общественности, ни историков, занимающихся, судя по всему, изучением личности Венера, — на этот счет можно только строить предположения.
Протоколы контактов Венера были настолько засекречены, что каждое из сообщений Фогеля, редактировавшихся Мильке, копировалось только в трех экземплярах: один поступал Хонеккеру, два других — Мильке и мне. Эти документы были в моем распоряжении при работе над книгой. Исходя из нынешней ситуации, я не вижу необходимости замалчивать факты, знание которых может содействовать пониманию германо-германских отношений в минувшую эпоху.
Разрыв Герберта Венера с прошлым не был столь последовательным и окончательным, как это может показаться общественности. После исключения из КПГ в 1942 году он никогда полностью не порывал связи с бывшими товарищами. Когда я в 1951 году пришел в разведку, он уже установил контакт с ГДР. Этот контакт наладил Курт Фивег, который был тогда секретарем ЦК СЕПГ по сельскому хозяйству, но, кроме того, отвечал и за конспиративные контакты с Западом, используя для них Общегерманскую рабочую группу по сельскому и лесному хозяйству, которой он руководил. Фивег знал Венера по скандинавской эмиграции. По рекомендации нашего советника из СССР Грауэра и после консультации с Ульбрихтом моя служба в ноябре 1951 года установила контакт с Фивегом, и с тех пор мы контролировали его связи с Западом. В качестве связного действовал журналист Эрнст Ханш, позже неофициальный сотрудник Главного управления разведки и главный редактор восточноберлинской газеты “Бэ-Цэт ам Абенд”.