Будучи атеистом, он придавал большое значение своему еврейскому происхождению и в моей принадлежности к этой нации видел нечто связывавшее нас. От него я впервые услышал, что путь моего отца от гуманиста из еврейского родительского дома к превращению в писателя-коммуниста не в последнюю очередь объясняется его еврейскими корнями. Репрессии и симптомы безудержного антисемитизма в Советском Союзе он не мог ни понять, ни простить. К ГДР он не предъявлял таких претензий, иначе он не был бы готов к сотрудничеству с моей службой.
Сотрудничество с Кливием складывалось куда сложнее, чем с Малером. Так как он жил в Германии и был женат на немке, которая, по его мнению, не должна была знать, что он для нас работает, каждая его поездка становилась предметом обстоятельных обсуждений. Нужно было придумывать для его жены алиби, причины для посещения каждого партнера и в Вашингтоне, и вне его, а кроме того, должна была быть определена и финансовая сторона, поскольку, в отличие от Малера, Кливия мог нуждаться в тех деньгах, которые мы ему платили. Короче говоря, в его душе, не утихая, жило противоречие между побуждениями и чувствами. Тем не менее его информация, особенно в кризисные 1961 и 1962 годы, представляла большую ценность для оценки американской политики.
До начала 70-х годов “доктрина Хальштейна” еще действовала и препятствовала созданию дипломатических представительств ГДР в Вашингтоне и при ООН, и наши официальные контакты были скудными. Подразделение моей службы, занимавшееся США, старалось совместно с сектором науки и техники распространить свои действия на их территорию. Однако наш отработанный метод засылать агентов, снабжая их документами здравствующих или умерших современников, был очень сложен и трудоемок. Кандидаты с наполовину реальной биографией в качестве так называемых двойных агентов сначала должны были выехать в Южную Африку, Латинскую Америку или в Австралию, где им надо было прожить некоторое время, прежде чем зацепить основную цель — США. А в том случае, если они благополучно устраивались в США, проходило еще довольно много времени, пока они могли начать там непосредственную работу. При благоприятных обстоятельствах они получали возможность время от времени добывать интересную информацию в пределах своей профессиональной работы.
К сожалению, этот метод внедрения заключал в себе тот риск, который и позволил в конце 70-х годов западногерманскому Ведомству по охране конституции выследить многих наших агентов. Тесное сотрудничество между Ведомством по охране конституции и ФБР привело к тому, что акция “Регистрация” распространилась и на наших агентов по ту сторону Атлантики. Наиболее тяжелым ударом для нас были раскрытие и арест Эберхарда Люттиха (псевдоним Брест), который после ареста выдал все, что знал.
Люттих — один из немногих штатных офицеров министерства безопасности, которых мы выбрали для нелегального внедрения и специально готовили. С псевдонимом и соответственно вымышленной биографией мы в 1972 году заслали его в Федеративную республику. В Гамбурге он устроился на фирму, занимавшуюся международными перевозками, и через непродолжительное время получил руководящую должность в ее нью-йоркском филиале. Характер его работы позволял ему добывать нужную для нас информацию о транспортировке вооружений и о передвижениях армейских подразделений США, и одновременно он готовился через какое-то время завербовать агентов и руководить ими.
Сделать этого он не смог вследствие акции “Регистрация”. Слабости нашей методики внедрения далее уже нельзя было отрицать, и нам пришлось — как следствие предательства Люттиха — съесть кислое яблочко и постепенно отозвать из США всех наших легализованных “нелегалов”, среди них еще одного офицера и супругов-ученых. Обо всем остальном, что было существенным в нашей методике, он после своего ареста в конце 1979 года гамбургской полицией не только рассказал до мелочей, но также сообщил, что наш центр в Восточном Берлине связывался со своими агентами в США посредством односторонней радиосвязи, передатчик которой находился на Кубе. Понадобились годы, чтобы построить этот передатчик. Люттих выдал также и своего связного, который был тотчас же арестован и которого мы лишь два года спустя смогли освободить, обменяв на западных агентов.
После этого поражения мы больше так и не смогли обосноваться в США. Наши попытки возместить потери терпели неудачу в самом начале. Внедрять супружеские пары было в большинстве случаев чрезвычайно трудно, с холостыми же мужчинами, которые посредством женитьбы получали бы желаемые документы, в США было гораздо сложнее, чем в Федеративной республике. Мы не могли закрывать глаза на то, что метод “выслеживания сетью” ФБР был настолько эффективным, что внедренные нами в США сотрудники подвергались очень высокому риску. Наши резидентуры в Вашингтоне и в ООН в Нью-Йорке отличались главным образом тем, что были слишком дорогими в кадровом и материальном отношении и малоэффективными. Мы никогда не сомневались, что они находятся под неусыпным наблюдением ФБР. Практика подтвердила, что наши резидентуры просвечивались ни на йоту не менее интенсивно, чем резидентуры СССР. От случая к случаю мы узнавали через незначительные и в большинстве случаев случайные контакты о некоторых высказываниях Рейгана или Буша в кругу сенаторов, конгрессменов или предпринимателей, но почти всегда эти, казалось бы, вполне закрытые материалы через несколько дней можно было прочитать в газетах. Настоящих разведывательных источников, кроме уже названных, в то время, которое доступно моему обозрению, в США у нас не было.
Случалось, что настоящие или подброшенные американской контрразведкой носители секретов сами предлагали себя через посольство ГДР. В начале 80-х годов появился человек, который хотел продать секретную информацию об атомной подводной лодке. На первый взгляд, материал был безупречным, и наши люди назначили ему встречу в Мехико, на которой должен был присутствовать в качестве эксперта профессор Цее из Дрезденского технического университета. Все мероприятие было проведено с величайшей осторожностью. Профессор Цее, однако, использовал эту поездку, чтобы на обратном пути из Мехико в начале ноября 1983 года вне нашего плана посетить научное заседание в Бостоне, на котором он вдруг был арестован. Мои сотрудники торжественно клялись, что они категорически запретили Цее ехать в США. То ли по рассеянности или общей отрешенности от реальности он пропустил мимо ушей наши предостережения, и с такой осторожностью спланированный нами тест для предложившего свои услуги человека, оказавшегося, кстати, двойным агентом, был превращен в шумный спектакль против нас. ФБР ликовало, американские СМИ возмущенно трубили, что ГДР хладнокровно занимается шпионажем в тот момент, когда ее министр иностранных дел пытается наладить добрые отношения, а председатель ее Государственного совета пытается получить приглашение в США.
Адвокат Фогель изыскивал возможности как-то вызволить из беды незадачливую университетскую ворону, а мы получили точное представление, в каких цифрах обходятся услуги адвоката в стране неограниченных возможностей. Через полгода мы узнали, что Цее может быть выпущен на свободу под залог в миллион долларов. Когда, казалось, все было урегулировано и кандидаты для обмена были готовы — двадцать три западных шпиона и диссидент Щаранский за одного болгарина, молодого польского разведчика, гражданку ГДР, находившуюся на службе в советских органах, и нашего профессора, — вдруг выяснилось, что тот передумал и решил остаться в США. Через две недели он опять передумал и захотел, чтобы его обменяли. Обмен, происходивший на мосту Глинике, конечно, как всегда, привлек большое внимание прессы и телевидения. Моя служба была при этом представлена одним рассеянным профессором, который только из-за своей глупости попал в ловушку американской контрразведки, — совершенно неподходящий материал для шпионского триллера.
Насколько бесперспективной была для нас ситуация в США, настолько проще она была у нашего порога. Конечно, нельзя было просто разевать рот, чтобы жареные голуби сами туда влетали, но работу нам облегчали многие факторы. Атмосфера движения 1968 года, протест против вьетнамской войны, критическое отношение к властям и авторитетам были характерным феноменом западного мира, что отразилось и на молодых американцах, живших в Федеративной республике и в Западном Берлине. Насыщенность Западного Берлина и Гейдельберга, где находилась штаб-квартира вооруженных сил США в ФРГ, американскими армейскими подразделениями и обслуживающим их гражданским персоналом давала нам возможность относительно легко завязывать и расширять контакты. Американцы иначе, чем англичане и французы, интегрировались в общественную жизнь. В Восточном Берлине они чувствовали себя свободнее.
Что особенно способствовало контактам, так это уже ставшая афористичной бесцеремонная готовность американцев ко всяким случайным сделкам. И теперь я уже могу сказать, что это стремление американцев к быстрому заработку моя служба использовала слишком робко. Хотя мы знали, что американские службы в большинстве случаев без обиняков прибегали к финансовому фактору при вербовке граждан ГДР, нам с трудом давались наши вербовки с таким прагматизмом, без всякого идеологического обрамления.
К каким результатам могла привести ставка на деньги, продемонстрировал нам один турецкий посредник. Хуссейн Иилдрым работал автослесарем на одной из военных баз США в Западном Берлине и в течение шести лет доставлял нам очень ценную информацию, которую он покупал у сержанта Джеймса Холла В лиц (псевдоним Молния), занимавшегося электронным шпионажем в Агентстве национальной безопасности. Наряду с информацией мы узнали через Йилдрыма истинное значение аббревиатуры АНБ (NSA): сотрудники агентства называли его в шутку “no such agency” (“не такого агентства”), ибо сохранение тайны этой службы принимало такие бессмысленные формы, что каждый, кто состоял в этой разведывательной службе США, должен был отрицать его существование.