ик определённо служил на подводной лодке, я, правда, не очень разбираюсь в нацистских знаках различия, однако, с уверенностью повторюсь: этот человек всплыл с большой глубины, по каким причинам он не проводил декомпрессионные мероприятия, мне, естественно, неизвестно. Скорее всего, в силу отсутствия у него какой-либо дыхательной аппаратуры. Я не очень силен в немецких средствах защиты, но, думаю, все подводные лодки времён второй мировой должны были быть оснащены индивидуальными спасательными аппаратами. Тем более что именно немцы первыми разработали подобные устройства, если я ничего не путаю, — они назывались «драгерами», хотя я могу и ошибаться. У нас на дизельной подводной лодке такие устройства были и назывались — ИПА. Что обозначает — изолирующий подводный аппарат.
— Совершенно верно, на плоту никаких дыхательных аппаратов обнаружено не было, — подтвердил Омулев.
— Это как раз ни о чём ещё не говорит. Своё спасательное оборудование он мог утопить сразу после всплытия на поверхность. Дело в том, что если при подъёме на поверхность он всё-таки пользовался дыхательным аппаратом, то нужно учитывать, что он дышал воздухом, сжатым до давления, равного давлению воды на данной определённой глубине. Однако оборотная сторона, как всегда, присутствует и в этом случае. В сжатом воздухе значительно увеличивается концентрация газов, его составляющих. При этом, например, азот превращается в опасный наркотик, вызывающий так называемое глубинное опьянение, очень похожее на наркотическое. Так что, если вам необходимо установить точную причину смерти, то ищите на дне дыхательный аппарат. Тем более, если вы посмотрите карту глубин моря Лаптевых, то убедитесь, что в прибрежных районах глубина, как правило, не превышает и пятидесяти метров. Так вот, для опытного ныряльщика поиски будут не очень затруднительны. Хотя, если честно, вы что же, всерьёз допускаете, что спустя столько лет после войны где-то в море Лаптевых продолжает блуждать фашистская подводная лодка? По-моему, это просто абсурд! Согласен, внешний вид трупа кого угодно сбил бы с толку… Но я без результатов вскрытия и гистологических исследований о времени смерти судить не берусь. Боюсь повториться, но, вполне возможно, что свеженьким он выглядел только на первый взгляд. А на самом деле… Мясо в морозильнике тоже выглядит неплохо, а между тем заморожено оно могло быть неизвестно сколько лет назад.
— Согласна, — задумалась я и сразу вспомнила, как старшина нашей заставы, ругаясь, на чём свет стоит, притащил мне на питомник на корм собакам огромную свиную тушу, на которой ясно читался чернильный штамп — 1965 г.
— Тогда как объяснить появление такого красивого покойника в пограничной зоне? — в лоб поинтересовалась я.
— Чья-то неуместная шутка, розыгрыш, не более того, — развёл руками врач.
— А вот мы и поищем шутника. Вы же сами понимаете, что мы не можем оставить без внимания это, прямо скажем, чрезвычайное происшествие, — я повернулась к начальнику заставы. — На каком расстоянии от берега был обнаружен плот?
— Наталья Александровна, я вам уже докладывал, плот прибило к берегу.
— Василий Иванович, вас не затруднит подробнейшим образом изложить на бумаге всё, что вы нам сейчас так доходчиво и профессионально растолковали?
— Хорошо, как скажете, чем могу, — охотно согласился Мороз и даже, как мне показалось, вздохнул с облегчением, — но боюсь, что в итоге вы придёте к выводу, что искомый вами шутник — не что иное, как вечная мерзлота и многолетние паковые льды.
— Возможно, вы и правы. В любом случае большое спасибо, вы очень нам помогли.
Попрощавшись с судмедэкспертом, мы быстро вышли из больницы и почти бегом устремились к вертолёту. Не понимая, куда я так вдруг заторопилась, Омулев еле поспевал следом.
Пока мы летели на заставу, я не проронила ни слова. Мне необходимо было сосредоточиться и хорошенько обдумать всю сложившуюся ситуацию. Зато едва мы оказались в канцелярии, в моей голове уже созрел целый список вопросов, ответы на которые мог дать мне только Омулев.
— Ну, Дима, наливай, — сказала я, едва мы вошли в канцелярию, и пока капитан возился с бутылкой, я задала первый вопрос:
— А скажи мне, друг мой ситный, на вашей заставе есть прожекторная станция, а попросту говоря — ПРС? Или такой вид наряда в боевом расчёте вашей заставы отсутствует?
Капитан удивлённо посмотрел на меня и, отставив в сторону бутылку, утвердительно кивнул головой:
— Естественно, мы каждую ночь выставляем этот вид наряда и ведём наблюдение за акваторией моря.
— И радиолокационная станция у вас, я так понимаю, тоже есть? — задала я очередной вопрос, сразу вспомнив увиденную мной огромную тарелку локатора, возвышавшуюся над заставой, на соседней сопке, и направленную в сторону моря.
— Наташа, я не понимаю, к чему эти вопросы. Ты ведь не хуже меня знаешь, что РЛС тоже есть, и наряды несут там службу круглосуточно.
— Тогда как могло получиться, что ПРС не зафиксировала надводную цель, приближающуюся к вашей заставе со стороны открытого моря? Я так понимаю, что плот этот плыл спокойно и совершенно открыто. И уж тем более, он меньше всего заботился о скрытности передвижения. Кстати, примерно на каком удалении от берега находятся паковые льды?
— Километрах в ста пятидесяти, — растерянно сказал начальник заставы.
— Ну и? — негромко спросила я.
— Ты хочешь сказать, что плот с покойником преодолел значительное расстояние, возможно, даже в сто пятьдесят километров, так и оставшийся незамеченным для пограничных нарядов и береговой охраны, пока не причалил к нашему берегу в нескольких километрах от заставы? Но это же полный бред! — пожал плечами капитан.
— А ты думаешь, что немецкая подводная лодка подошла вплотную к нашему берегу? Как бы то ни было, я хочу услышать вразумительное объяснение данного феномена, — потихоньку начала я выходить из себя.
— Постой! Ты что, это сейчас вполне серьёзно сказала насчёт фашистской подводной лодки? Вы что там, все сбрендили в своей Москве? Это же невозможно.
— Полегче на поворотах, капитан! — повысила я голос. — Если это невозможно, объясни мне, дуре, откуда покойник, — стояла я на своём.
— Да откуда угодно! Вмёрз в лёд ещё в своём сорок третьем, а потом так и путешествовал в паковых льдах всё это время. А сейчас кусок льда откололся и растаял, оказавшись близко к берегу. Вот и вся разгадка!
— Ну, Дима, мы так с тобой никогда не договоримся. По-моему, мы начали по второму кругу. Ты говоришь, вмёрз в лёд? Хорошо, пусть так. Но ты же сам только что сказал, что расстояние от берега до полосы, где начинаются паковые льды…
— Километров сто, сто пятьдесят ближе к полюсу, — неохотно повторил Омулев.
— Тогда опять тот же вопрос: где были все твои службы наблюдения и наряды? Почему ни твои орлы, ни катера береговой охраны ФСБ не засекли цель? И, заметь, довольно крупную?
— Даже если допустить невероятное, что мои наряды пропустили такую большую цель, то служба береговой охраны ФСБ не могла её не засечь. Пограничные катера постоянно патрулируют акваторию на расстоянии тридцати-пятидесяти километров от берега, практически в открытом море. Их суда оснащены самыми современными средствами слежения и обнаружения.
— Пусть так, но факт остаётся фактом. Предположим, ты прав, и плот освободился из ледяного плена и попал на чистую воду в ста пятидесяти километрах от берега. В этом случае, поскольку он был неуправляем, то блуждал по морю в полной зависимости от направления ветра, течений и тому подобных природных факторов. Если исходить из этой предпосылки, то он мог так плавать и год, и два, и, вообще, целую вечность, причём всё это происходило прямо под носом у ваших доблестных пограннарядов. И это ещё нам очень повезло, что какой-нибудь даже незначительный шторм не утопил его. Ведь так?
— Ну, не знаю, — начальник заставы растерянно почесал макушку.
— А я знаю! Знаю пока только одно: плот благополучно причалил к вашему берегу, и ни одна из служб наблюдения его не зафиксировала. И я хочу знать почему? А, знаешь, пригласи-ка ко мне сержанта Посевкина. И Книгу службы — мне на стол…
— Сержант Посевкин, — я открыла толстую книгу службы в алом коленкоровом переплёте с золотым тиснением, — здесь указано, что последние два месяца, а интересуют нас именно они, поскольку в этот период начал сходить снежный покров, вы ходили дозором 68 раз, и это не считая выездов по сработкам сигнализационной системы. Следовательно, сержант, я предлагаю вам обратиться к элементарной логике. Плот с покойником никак не мог появиться на участке вашей заставы раньше, чем началось таяние снега. Соответственно, лёд у побережья вскрылся, Лена тоже «пошла», а это значит, что найденный вами только позавчера плот торчит в этих чёртовых завалах плавника уже как минимум месяц?
— Никак нет, товарищ…
— Обращайтесь ко мне — товарищ майор.
— Товарищ майор, если бы он, в смысле плот, появился там раньше, то Хасан…
— Не стройте из себя цацу! — рявкнув, прервала я его. — Сама служила инструктором службы собак и потому прекрасно представляю, как всё это выглядит, так сказать, на местах.
— Товарищ майор, — голос сержанта дрогнул, и он бросил тоскливый взгляд на настенный календарь, — ещё 17-го не было там никакого плота. Точно.
— Почему вы так уверены? — спросила я с вызовом.
— В тот день мы с напарником, ефрейтором Лопехо, останавливались на перекур именно на том самом месте. Я хорошо запомнил, потому что в этот день мы задержались там дольше обычного.
— Почему? — спросила я.
— Мы поспорили. Видите ли, мне давно не писала невеста, и вот Лопехо высказал предположение…
— Понятно, — прервала я его, — то есть вы были заняты спором, эмоции кипели. Ясно. А где всё это время, пока вы выясняли отношения, была собака?
— Я и хотел вам доложить. Хасан постоянно крутился рядом, все валуны облазил и вёл себя абсолютно спокойно, словом, как обычно. А уж он не пропустил бы такой объект.