легли на покрытой льдом гряде. Внизу, прямо под ними, раскинулось огромное голубое озеро необычайной красоты. На берегу, как ни в чём не бывало, стояла большая выцветшая почти добела брезентовая палатка, рядом мирно дымился костерок. У берега покачивалась на спокойной воде крохотная надувная лодка зелёного цвета. Бесшумно приблизившись к палатке, Егор быстро и качественно осмотрел место стоянки, но она была пуста. Вернувшись на исходную позицию, оперативники стали продолжать наблюдение. Вскоре появился пожилой человек, одетый в утеплённый меховой камуфлированный комбинезон. Он неторопливо поставил на землю большую плетёную корзину, по-видимому, с рыбой, присел возле костра и, подбросив в огонь сухого плавника, закурил.
Убедившись, что неизвестный у палатки один, а единственное оружие незнакомца — карабин — стоит прислонённый к валуну довольно далеко, Егор принял решение и, дав знак напарнику, поднялся во весь рост и открыто подошёл к костру.
— Илья Тимофеевич, — представился неизвестный, нисколько не удивившись столь внезапному появлению двух вооружённых до зубов субъектов, и спокойно протянул Егору руку. — Я так понимаю — ФСБ? Кого ищете?
— Да вот, поступил сигнал, — неопределённо ответил Егор. — A вы здесь какими судьбами, если не секрет?
— Какой уж тут секрет. Отбарабанил как изменник Родины «четвертак», да так и остался здесь, на Севере. Живу потихоньку. Вот — рыбачу иногда. Да вы присаживайтесь к костру, сейчас уху сварганим.
Услышав про измену Родине и «четвертак», Егор покосился на карабин, прислонённый к замшелому валуну.
— Карабин не зарегистрирован, сразу говорю, — проследив за взглядом подполковника, проговорил рыбак, — я его здесь, на островах нашёл, 1910 года выпуска, возможно, ещё от экспедиции Бориса Вилькицкого остался. Почистил. Теперь — отличная машинка.
— Да уж, прямо раритет, — проговорил Егор, поднялся и взял в руки карабин, погладил осторожно потемневшее от времени цевьё, поставил на место. — Знатный бой?
— Не жалуюсь. Так, вы спрашивайте, кого или чего здесь ищете? Станция давно законсервирована, а чужого народа мне здесь сроду не встречалось.
Вдруг со стороны моря отчётливо донеслась автоматная очередь. Егор схватил рацию:
— Чайка, Чайка, я — Остров, как обстановка? Что у вас там за стрельба? — сквозь шипение и помехи донёсся далёкий, как будто с другого континента, голос старшего механика «Академика Виноградова»:
— Остров, я — Чайка, у нас всё в порядке. Это не стрельба. — после небольшой паузы ответили с судна, — проверяли лебёдку. А как у вас? Приём.
— Осмотр закончили, возвращаемся на базу. Как понял? Приём.
— Москва просит продолжить осмотр. Необходимо проверить заброшенную станцию в пятидесяти километрах севернее. Там спутник также зафиксировал движение. Как понял? Приём.
— Вас понял, — Егор удивлённо посмотрел на напарника. — Тарасов там в Москве что-то опять дуркует. Предлагает нам продолжить осмотр и до утра успеть преодолеть пятьдесят километров до другой станции и ещё вернуться.
— Что-то тут не так, какая к чертям собачьим лебёдка? — задумчиво пробормотал Белосветский. — Что я, очередь из «калаша» от тарахтенья подъёмного крана не отличу?
— Вот и я думаю, откуда у гидрографов «Калашников»? И потом, что тут ещё можно осматривать?
— Это, конечно, не моё дело, но если решите остаться, — рыбак радушно обвёл руками своё хозяйство, — места всем хватит. Да и согреться есть чем. Всё равно осматривать здесь больше нечего. А на станции, что километрах в пятидесяти отсюда, я вчера был. Это такая же полярная станция, только брошенная. Никого там нет. Да и больно далеко она отсюда. Туда если только морем, через пролив Шокальского. Так что решайте.
— И, правда, товарищ подполковник, — тихо сказал Евгений, — у нас ведь совсем другая задача. На кой чёрт нам эта станция сдалась? Пускай береговую охрану вызывают или погранцов, в конце концов, правильно я говорю?
— Разговорчики! Ты, молодёжь, смотри у меня. Я ещё ничего не решил. Но от ухи, тем более из такой рыбки, — Егор заглянул в корзину, — отказываться просто грех.
— Вот и хорошо, — Илья Тимофеевич присел рядом с костром и, подтащив поближе улов, принялся чистить рыбу.
Мыс Песчаный, борт «Академика Виноградова», октябрь, наши дни
Светлая полярная ночь прошла спокойно. Судя по звукам, доносившимся с палубы, бандиты работали не покладая рук. Примерно до трёх часов постоянно гудел компрессор, передвигались какие-то предметы, шумела лебёдка. К четырём часам утра всё, наконец, стихло. Я, всю ночь не сомкнувшая глаз, чувствовала себя просто отвратительно. Время от времени, пользуясь тем, что охранник отворачивался, я подскакивала на диване и быстро выглядывала в иллюминатор. По счастью, в него прекрасно была видна залитая светом судового прожектора корма, на которой шли погрузочно-разгрузочные работы. Правда, от кают-компании всё это происходило довольно далеко, и детально разобрать, чем именно заняты бандиты, я не могла. Но я искренне благодарила Бога и за эту скудную информацию. Тем более, когда я узнала, что мы ушли так далеко от мыса Неупокоева, рассчитывать на Егора уже не приходилось. Только под утро я услышала рокот мотора и, воспользовавшись очередным удобным моментом, прильнула к иллюминатору. Катер с тремя бандитами на борту отшвартовался и через минуту скрылся в сумеречном тумане. Сон слетел с меня в мгновение ока. С отплытием на катере трёх бандитов мои шансы на успешное освобождение экипажа выросли вдвое. Пора было начинать действовать. Я стала осторожно будить сопящего рядом капитана. Он проснулся, резко сел на диване и ничего не понимающими глазами уставился на меня. Я быстро приложила палец к губам и торопливо прошептала:
— Капитан, просыпайтесь быстрее, нам с вами нужно под любым предлогом оказаться в лазарете. Поэтому прошу вас: сделайте вид, что вам очень плохо, совсем плохо. Сможете?
Борис Александрович тряхнул головой, видимо, отгоняя остатки сна, а может быть, таким образом входя в сценический образ. Как бы там ни было, через минуту я поняла, что в лице отважного капитана, несомненно, пропадает гениальнейший артист. Он внезапно тяжело задышал, закатил глаза и начал медленно сползать с дивана. Я кинулась к нему, осторожно приподняла голову, подложив руку под затылок, и, обернувшись к смотревшему на эту сцену во все глаза охраннику, показала жестами, что больному необходимо срочно сделать инъекцию. Тот внимательно оглядел сначала меня, потом капитана и, приблизившись, ещё раз тщательно обыскал меня. И только после этого согласно кивнул головой в сторону двери. Я облегчённо вздохнула и махнула рукой врачу, тоже проснувшемуся и безучастно сидевшему поодаль. Взяв капитана под руки, мы провели его мимо охранника и открыли дверь. В коридоре оказался ещё один террорист, который, ни слова не говоря, поправил на плече автомат и двинулся следом за нами.
Уложив «больного» капитана на койку, я подошла к медицинскому шкафчику и, открыв стеклянную дверцу, стала не торопясь перебирать коробки с ампулами для внутримышечных инъекций. Найдя препарат, содержащий комплекс витаминов, я набрала шприц и сделала капитану инъекцию. Охранник, как статуя с каменным выражением лица, продолжал стоять в дверях, не сводя с меня внимательных карих глаз. Я ходила от шкафа к койке несколько раз, моля Бога, чтобы врач сообразил, наконец, отвлечь охранника, хоть на мгновение. Но всё было тщетно. Тогда я выдвинула ящик стола, достала манометр и измерила капитану давление. Оно и в самом деле было высоковато. Что, впрочем, было совсем неудивительно в данной ситуации. Потом опять вернулась к шкафчику и, встав на цыпочки и пытаясь достать лежащую в самом дальнем углу верхней полки коробку с ампулами, незаметным движением локтя скинула на пол несколько упаковок. Коробки шлёпнулись на мягкий линолеум, и стеклянные ампулы и флаконы раскатились по всему лазарету. Я обернулась к охраннику и, глупо улыбнувшись, виновато развела руками. Тот продолжал стоять, даже не сменив позы. Тогда я решительно повернулась к нему спиной и, присев на корточки, стала собирать стеклянные флакончики. Подняв всё с пола и подобрав как можно выше подол и без того коротенького медицинского халатика, я встала на коленки и нагнулась, запустив руку под шкаф. Предоставив, таким образом, возможность охраннику и остальным мужчинам обозревать свои ягодицы, обтянутые символическими трусиками. Я шарила под шкафом, пока моя рука не нащупала, наконец, ребристую рукоятку пистолета. Я облегчённо вздохнула, развернулась и, упав на бок, не глядя, выстрелила.
— Дерьмо! — раздался у меня за спиной сдавленный крик по-немецки, который заглушил негромкий хлопок выстрела. Расчёт оказался верным. Когда я встала с колен и обернулась, охранник с изумлёнными глазами смотрел на меня и медленно сползал по стенке. На его бедре, чуть выше левого колена, камуфлированные брюки дочерна намокли от крови, сквозь сцепленные на ране ладони обильно текла тёмная кровь, крупными вишнёвыми каплями капая на линолеум.
— Что стоите как истуканы? Проявите же, наконец, гуманность и окажите нашему немецкому другу первую помощь, — сказала я, усмехнувшись, доктору.
Подойдя ближе и отпихнув ногой валявшийся на полу автомат, я грубо схватила террориста за плечо и рывком опрокинула его на линолеум пола лицом вниз, заломив руки за спину, не обращая никакого внимания на сдавленные стоны раненого.
— Доктор, не стойте же соляным столбом! Есть у вас скотч или широкий лейкопластырь? — рявкнула я.
Видя, что доктор, будто очнувшись, резво метнулся к шкафчику с медикаментами, я перевела взгляд на капитана:
— Сейчас я его качественно спеленаю, доктор перевяжет ему рану, и вы тихо, как мышки, посидите в лазарете, пока я схожу на мостик, а затем мне предстоит ещё один малоприятный визит — в кают-компанию. Насколько я понимаю, на борту осталось всего двое дееспособных фрицев?
— Вероятно, — пожал плечами бледный, как только что загрунтованный холст, капитан.