ых тибетских манускриптов, которые достались мужу Веретенниковой по наследству от его боевого отца Якова Блюмкина.
— Но ведь профессор утверждал, вернувшись из Швеции, что в квартире ничего не пропало, — напомнил Суходольский.
— Действительно, в материалах следствия зафиксирован этот факт, — невозмутимо согласился генерал, — вот только следователь, снимавший с профессора показания, понятия не имел о том, что профессор Блюмкин — не кто иной, как сын пламенного революционера Якова Блюмкина и машинистки ОГПУ Елизаветы Мироновой. Яков и сам, скорее всего, не знал, что от этой случайной связи у него родился сын, но, как бы там ни было, когда для него запахло жареным и перед тем, как принять решение рвануть за кордон, Яков пришёл к Мироновой и оставил ей на вечное, так сказать, хранение эту самую папку с манускриптами. Потом, как известно, Блюмкина арестовали и расстреляли, а Елизавета дала сыну свою фамилию, я так полагаю, побоявшись за жизнь ребёнка и собственную. Таким образом, ни одна душа не знала, где искать эту заветную папку. А Блюмкин взял фамилию отца только в 1956 году, когда регистрировал брак с Веретенниковой. И, скорее всего, сам всё это время понятия не имел, что за папка столько лет пылится у него в шкафу. Хотя о Якове Блюмкине следует рассказать вам подробнее. Он был главным террористом СССР, воплощением, так сказать чекистской романтики 20-х годов. Этот удачливый подпольщик, партизан, красный комбриг, разведчик-нелегал, друг поэтов Есенина, Пастернака, Гумилёва, Маяковского, любимец женщин и азартный игрок, казалось имел, как кошка семь, жизней. Начало взлёта его карьеры связывают с участием в еврейской самообороне Одессы в 1917 году. Где, примкнув к банде самого Япончика, участвовал в формировании, так называемого «Железного отряда». А через несколько месяцев возглавляемый 17-ти летним Блюмкиным отряд уже был в составе Особой Одесской армии. Тут необходимо добавить, что конным отрядом командовал сам легендарный Котовский, а среди командиров был и знаменитый матрос Железняк — Анатолий Железняков.
Вскоре Яков становится комиссаром армии. Далее начальником разведки и, наконец, и. о. начальника штаба.
— В 17 лет? — Удивилась я.
— Совершенно верно. Блюмкин был по натуре авантюрист и в свои 18 лет поступает в распоряжение ЦК левых эсеров и направляется на работу ВЧК, где возглавляет отдел по борьбе с международным шпионажем. И вот 6 июля 1918 года Блюмкин вместе с неким Андреевым расстреливает немецкого посла Мирбаха. Потом оказывается на Украине, где успешно создаёт ревкомы, готовит покушение на гетмана Скоропадского, возглавляет восстания крестьян на Полтавщине, в Житомире и Киеве. Весной 1919-го попадает в плен к петлюровцам, но и из этой переделки выходит живым. После чего к нему прочно приклеивается кличка — «Живой». Потом Блюмкин не раз оправдывает свою кличку — эсеры выносят ему смертный приговор и любовница выпускает в него семь пуль и все мимо, в Киеве боевики бросают в него бомбу, Яков успевает выпрыгнуть в окно. Вскоре Сталин отправляет Блюмкина с особой миссией в Персию. Его новое имя — Якуб-заде. И представьте себе, менее чем за полгода ему удаётся создать с нуля и возглавить ЦК компартии Ирана, поставить у власти нового хана, создать Гилянскую советскую республику, стать комиссаром Персидской Красной армии и получить в боях шесть ранений. После чего получает новое назначение — начальника ОГПУ в Закавказье, где вместе с молодым Лаврентием Берия топит в крови восстание меньшевиков. А вскоре снова отправляется с разведзаданием в Персию и под видом дервиша путешествует по Персии, Афганистану, Индии и Непалу. Активно осваивает восточные единоборства. Потом оказывается в Монголии и Китае, путешествует в поисках Шамбалы по Непалу. В общем, Блюмкину удалось сделать просто головокружительную карьеру в ОГПУ, но в 1929 году случилось непредвиденное — из СССР был выслан Лев Троцкий, самый главный покровитель Блюмкина. А Яков, сохраняя верность своему кумиру привёз из Константинополя семье Троцкого две книги, где между страниц симпатическими чернилами были написаны письма Троцкого семье. Такого предательства Сталин простить не мог и Блюмкин был арестован. Остаётся только добавить, что у Якова было две любовницы, уже известная вам Лиза Миронова, машинистка ОГПУ и Лиза Горская, сотрудница иностранного отдела ОГПУ. Именно Горская и сыграла в судьбе Якова роковую роль. Блюмкин перед арестом посетил Миронову и, оставив ей бумаги, поехал к Горской, она и сдала его ОГПУ. Кстати, Горская вскоре после расстрела Блюмкина уехала в качестве нелегала в США, где стала женой известного нашего разведчика Василия Зарубина и активно участвовала в краже документов по атомной бомбе, завербовав более двух десятков американских учёных, имеющих прямое отношение к проекту «Манхэттен».
— А что стало с Зарубиной потом? — спросила я.
— Она благополучно вернулась с мужем в СССР и в возрасте 86 лет попала в Москве под машину. Если не ошибаюсь в мае 1987 года. Вот так. — развёл руками генерал.
— И все-таки мне непонятно, почему Хоффман не забрал с собой манускрипт со стены в квартире Веретенниковой? — спросил Суходольский.
— Забрать этот манускрипт, значило навести КГБ СССР на верный след. И Хоффман сразу это понял. Поэтому он, скорее всего, просто сфотографировал картинку. Для него это было достаточно. Таким образом, обстановка в квартире осталась нетронутой. И никому в голову не пришло, что всё дело в старой и забытой всеми папке с непонятными тибетскими рисунками, — ответил генерал.
— Но ведь немцы в своё время привезли с Тибета такие же манускрипты? Зачем тогда им понадобились манускрипты Блюмкина? — в свою очередь, удивилась я.
— Ну, во-первых, доступа у таких, в общем-то, рядовых сотрудников, как Хоффман, к документам высшей степени секретности, какими являются секретные отчёты «Аненербе», скорее всего, не было. А, во-вторых, повторяю, нацисты заявились к Веретенниковой вовсе не за манускриптами, а выяснить место захоронения груза, поскольку им было известно, что Елена во время войны работала на Шварца, который, вероятно, убедил Геринга в том, что знает о местоположении груза.
— Но ведь самый важный груз, я имею в виду вагон с драгоценностями, был и так уже в руках у немцев, — не поняла я.
— Да, у немцев. Только вот Геринг неожиданно повёл свою игру. И, кроме него, никто не знал, где содержимое того почтового вагона. И, вероятно, только после войны Хоффман выяснил, что ценности либо остались в смоленских лесах, либо уплыли в неизвестном направлении на одной из субмарин Дёница. Вот чтобы проверить первый вариант, они и решили навестить Веретенникову. А получилось так, что, помимо информации о местонахождении тайника с грузом, им достались ещё и манускрипты. Таким образом, карта возможного пути следования субмарины у него была. А то, что лодка вышла из Киля с шестью ящиками ценного груза на борту, ему было, скорее всего, известно и раньше. Нельзя забывать, что Хоффман был очень близок к Герингу. И, конечно, какой-то, пусть неполной информацией, но он всё же, бесспорно, владел. А дальше всё просто. Алекс Шторм лежал в больнице и о манускриптах, похищенных из квартиры Блюмкина, не знал, а Хоффман ему, как мы видим из дальнейшего развития событий, ничего не сказал, ограничившись, видимо, только информацией о тайнике в Смоленском лесном массиве. Вот поэтому его и не было с Алексом Штормом во время проведения вами первого этапа операции. Пока Шторм вместе с вами копался в лесу, Хоффман наведался к Шварцу младшему и, застрелив его, вероятно, чтобы окончательно обрубить концы, бросил все силы на поиски субмарины.
— А что произошло с подлодкой? На вид она выглядела совершенно целой. И что случилось с командой? — спросил Егор.
— Кстати, о субмарине. Специалисты осмотрели подводное судно и сделали вывод, что у подлодки произошла так называемая заклинка горизонтальных рулей глубины. Причём, что бывает чрезвычайно редко, одновременно и носовых, и кормовых. Скорее всего, из-за сильного обледенения корпуса субмарины. А экипаж, судя по открытой крышке одного из носовых торпедных аппаратов, после безуспешных попыток устранить неисправность, покинул лодку. На борту остались только двое, до конца выполнившие свой долг. Их останки и обнаружила Ростова в первом кормовом отсеке. Кстати, по выбитым на медальонах данным через посольство Германии нами были найдены и оповещены родственники погибших немецких подводников.
А остальных, покинувших лодку, скорее всего, подводная река протащила по подземному туннелю и выбросила в море Лаптевых. Может, кто-то и добрался до острова Большевик, но это маловероятно. Ну а трупы тех, кто не выжил, течение наверняка выбросило на берег в районе известной вам пограничной заставы.
— Товарищ генерал, а что всё-таки было?.. — не вытерпела я.
— Как я понимаю, вы томитесь вопросом «A что же было в тех самых шести злополучных ящиках?» — перебил генерал, в который раз поразив меня своей проницательностью.
— Хотелось бы, — усмехнулась я, — после всего, что нам пришлось пережить.
— Ну что же, вы действительно имеете на это право, — генерал встал, подошёл к секретеру и достал пачку фотографий, — держи, Ростова, любуйся. Надеюсь, в скором времени вся эта красота займёт своё законное место в экспозиции Государственного исторического музея.
Я внимательно рассматривала великолепные цветные снимки, мгновенно узнавая на них предметы из описи Геринга, восстановленной нашими экспертами по отпечаткам, сохранившимся на ленте от пишущей машинки, изъятой немцами из кабинета Галиева в июле 1941 года. От красоты творений старых мастеров, честно говоря, у меня перехватило дыхание. От трепетного созерцания произведений искусства меня отвлёк вопрос Суходольского, ответ на который мучил меня последнее время:
— А интересно, почему, прожив столько лет в законном браке, Веретенникова так и не рассказала мужу о том, чем занималась во время войны? Ни разу не показала ему свои заслуженные ордена? И откуда в тайнике у Веретенниковой оказался слиток золота? — спросил задумчиво Суходольский.