– Что тут странного? Тебе не нравилось играть.
– По крайней мере, благодаря теннисной школе я уехала из дома. И если бы я не играла, мы бы с тобой не встретились. Так что не все так плохо.
Парадокс: Чарли, которая никогда не училась в престижных теннисных академиях – довольно большая редкость среди игроков ее уровня, – стала профессионалом, а Пайпер, которая провела в одной из них все свое детство и отрочество, была совершенно равнодушна к теннису. Когда Пайпер впервые рассказала Чарли о том, как родители в девять лет отправили ее в академию Боллетьери во Флориде, Чарли с трудом могла в это поверить.
– Наверное, ты была очень талантлива, – сказала Чарли, вытаращив глаза, когда Пайпер поведала ей об этом во время их первого совместного ланча в столовой для первокурсников в UCLA[3].
– Талантлива в чем? В теннисе? – Пайпер горько хохотнула. – Да я ракетку в руках держала только пару раз в жутко дорогом лагере, куда меня отправили предыдущим летом! Родители сообщили всем своим друзьям, что посылают меня в академию «развивать талант», потому что когда отправляешь девятилетнего отпрыска в престижную теннисную академию, а не в обычный интернат, это звучит гораздо эффектнее. Но это было именно отправление в интернат, по крайней мере, для меня.
Пайпер объяснила, как супербогатые родители отправляют своих отпрысков в престижные теннисные академии, рассматривая их в качестве своего рода высококлассных круглогодичных центров присмотра за детьми. За шестизначную сумму в год семьям арабских шейхов, европейских финансистов, техасских нефтяных магнатов и южноамериканских предпринимателей гарантировали, что их дети выучат английский язык, полностью освоят школьную программу, пройдут обучение у лучших теннисных тренеров и будут бывать дома не чаще чем неделю на Рождество и пару недель за лето. Плюс звучит хорошо, когда рассказываешь друзьям, что твои дети «учатся в Боллетьери» – бок о бок с детьми, которые были направлены в американскую академию потому, что им уже требовались тренеры самого высокого уровня, каких не оказалось в их родных странах. И, разумеется, никто не ожидал, что среди богатых детей, отправленных туда ради круглогодичного присмотра, найдутся достойные игроки.
Первые три года в UCLA Пайпер играла парные матчи, последний год – одиночные игры, но ее рейтинг в команде не поднимался выше, чем номер четыре. Чарли была первой с того дня, как прибыла в кампус, и пока не бросила учебу год спустя, чтобы стать профессионалом. Между ней и Пайпер никогда не было соперничества. Может быть, потому, что Пайпер мало интересовал теннис. Она приходила на необходимые тренировки и, казалось, даже не без удовольствия, но она не посещала факультативные занятия физкультурой рано утром или дополнительные тренировки на корте по выходным, как остальные. Пайпер допоздна гуляла, встречалась с парнями и уезжала на выходные со своими нетеннисными друзьями. У Чарли друзей вне тенниса даже никогда не было. Несколько раз они это обсуждали, и Пайпер выражалась немного туманно.
– Мне нравится теннис, – со смехом говорила она. – А еще мне нравятся вечеринки, путешествия, новые знакомства, сон, чтение и шопинг. И, уж конечно, я не намерена ради спорта отказываться от жизни.
Теперь Пайпер играла раз в неделю с группой приятелей из колледжа, которые били по мячу лучше, чем девяносто девять процентов любителей, однако рассматривали теннис как хобби, которое можно иногда втиснуть между работой и общением. Хорошая разминка, и немножко веселья. Чарли даже не могла представить себе подобную точку зрения.
Массажистка попросила Чарли перевернуться на спину и положила ей на глаза пахнущий лавандой компресс.
– Расскажи мне о Ронине, – попросила Чарли. – Почему он?
– Почему он? – Пайпер засмеялась. – Потому что он меня берет.
– Ох, Пайпс, я тебя умоляю. Тебя взяла бы половина Лос-Анджелеса. Черт, половина из Лос-Анджелеса тебя и…
– Полегче. По крайней мере, среди моих любовников не было зна…
– Пайпер!
К счастью, подруга сама поняла, что не стоит заканчивать это предложение. Вряд ли, конечно, массажистки знали, кто такая Чарли, но она не хотела допускать возможности сплетен о ней и Марко – особенно сплетен, включающих слово «любовник».
– Итак, Ронин. Расскажи о нем все.
– Все? Что ж, посмотрим. Вырос в Сент-Луисе, хотя его семья много переезжала, когда он был ребенком.
– Откуда он? – спросила Чарли.
– Я только что сказала. Из Сент-Луиса.
– Нет, я имела в виду, откуда его родители?
– То есть ты спрашиваешь потому, что он азиат? Он может быть азиатом из Сент-Луиса, знаешь ли.
– Ох, перестань, пожалуйста. Я спрашиваю, потому что у него есть акцент. Или скажешь, ты никогда не замечала?
– Его родители приехали из Японии. Он там родился и провел большую часть детства. Но он американец.
– Ясно. Американец с обидчивой невестой. Намотала на ус. Что еще?
Пайпер рассмеялась.
– Прости. Просто моя мать такая оголтелая расистка. Она с ума сходит из-за того, что он азиатского происхождения. Только об этом и говорит.
– Твоя мать сходила бы с ума, приведи ты домой и католика. Или брюнета. Это твой крест, как дочери либерально настроенных богатых баспов[4].
– Точно. Ну, в общем… ты знаешь, что он врач на «Скорой»…
– Врач, помешанный на серфинге, если я правильно помню?
– В нашем гараже сейчас стоит столько серфбордов – я даже не могу сосчитать. Интересно, в каком возрасте серфинг уже надоедает?
– Очевидно, не в двадцать девять. Он, наверное, в восторге от дома твоих родителей на Мауи…
Пайпер рассмеялась.
– В полном. Если бы он мог придумать, как бывать там без моих родителей… Теперь, когда отец на пенсии, они туда ездят все чаще и чаще. Последний раз, когда мы там были все вместе, мама невзначай заметила, что «люди восточного происхождения» любят серфинг. Это было так мило, можешь себе представить.
Теперь настала очередь Чарли смеяться.
– Дайте ей побольше полуазиатских внуков, и она привыкнет.
– Смешно. Я пыталась объяснить ей, что мать Ронина тоже была не в восторге от наших отношений. Бедная женщина всю свою жизнь мечтала о скромной буддистской невестке, умеющей готовить лапшу удон, а ей досталась атеистка, в семье которой больше случаев алкоголизма, чем в целой клинике Бетти Форд, – но она не жалуется. Нет, она приняла меня и даже научила, как собрать более-менее приличную коробку бэнто. Моей матери такого не понять.
Чарли сразу же попыталась представить себе, каково бы это было – представить свою мать будущему жениху. Ее мама ничего не застала: ни выпускного вечера Чарли, ни первой комнаты в общежитии колледжа, ни первого соревнования Большого шлема. Родители Чарли сбежали из дома и поженились в конце восьмидесятых, когда мама узнала, что беременна Джейком; у них не было официального обручения или надлежащей свадьбы. Может, поэтому Чарли все чаще испытывает неловкость, когда подруги объявляют о своих помолвках?
Мелодичный звон вернул Чарли в реальность.
– Я закончила. Пожалуйста, не спешите, одевайтесь, – прошептала ее массажистка. – Мы подождем снаружи.
– Было здорово, – сказала Пайпер, потирая глаза. Даже с вмятинами от подушки на ее щеке и припухшими веками она выглядела как супермодель. Чарли заставила себя отвести взгляд, когда Пайпер встала и накинула халат.
Словно отвечая на ее мысли, Пайпер окинула взглядом Чарли.
– Ты отлично выглядишь.
Чарли закатила глаза.
– Ага. Поэтому Тодд постоянно твердит о лишних двух килограммах. – Чарли похлопала себя по бедрам. – Не хочешь поменяться?
Они вышли и направились к раздевалке.
– Думаешь, Марко Вальехо из жалости на тебя кидается при каждой возможности? Серьезно, Чарли, пора избавиться от комплекса гадкого утенка. Может, у тебя и были лишние килограммы несколько лет назад, но сейчас ты настоящая красотка. Кстати, я хочу услышать, как ты справляешься с ситуацией секса без обязательств. Потому что Чарли, которую я знаю, не совсем такая девушка.
– Ну, всегда что-то происходит впервые.
– Насколько я понимаю, он тебе не подходит. Его даже нельзя считать другом. Чтобы такие отношения работали, ты должна быть к нему равнодушна. Ты к нему равнодушна?
– Конечно.
– Врушка!
– Таковы условия игры.
Они взяли подносы и сели в патио перед небольшим камином с настоящим огнем.
– Любви я не испытываю, – тихо сказала Чарли, впервые осознав правду. – Мне просто нравится думать, что у меня кто-то есть.
– Он намного лучше, чем «кто-то», – заметила Пайпер, делая глоток чая.
– Ты поняла, о чем я.
– Поняла. Да, когда так часто переезжаешь с места на место, становится одиноко. Все время вдали от дома, нет ничего даже похожего на нормальную жизнь. Но по характеру ты сторонник моногамии. Поверь, я много об этом думала. Мы с Ронином обсуждали, как нелегко тебе живется.
Чарли подняла голову.
– Серьезно? Это твое утешение? «Мы с женихом обсуждали, как нелегко тебе живется»?
Пайпер похлопала ее по руке.
– Перестань, ты знаешь, это не то, что я имею в виду. Просто я за тебя беспокоюсь.
– Чудно. Теперь я чувствую себя намного лучше.
– Да, беспокоюсь! Может, вам с Марко надо попробовать сходить вместе в кино или в ресторан, как нормальные люди. Поговорите. Расскажи ему о себе. Спроси о нем. Должны же у него быть какие-нибудь интересы за пределами тенниса.
– Можешь представить себе, какая буря поднимется в прессе? Если мы пойдем на реальное свидание как нормальные люди?
– Ой, да ладно, кому какое дело? Двое взрослых людей начали встречаться по обоюдному согласию. Оба – теннисисты. Ну и что? Неужели скандал?
Чарли задумалась. Когда Пайпер так говорит, то все кажется не таким уж безумием. Во время их тайных свиданий ей даже не приходило в голову, что, возможно, нет нужды соблюдать секретность. Что плохого могло случиться? Они станут парой, а потом расстанутся? И что? Горстка репортеров задаст по этому поводу несколько неприятных вопросов, пара-тройка говорящих голов заявит: «Я предрекал», как они делают всякий раз, когда отношения между профессиональными спортсменами – или актерами, или музыкантами, или любыми другими публичными людьми – не задались. И кого это волнует? Почему они с Марко так решительно настроены никому о себе не говорить? В чем преимущество тайных отношений?