– Согласна, неприятно. Но те, кто тебя любит, знают, что произошло.
Чарли приглушила канал ESPN, по которому несколько дней, что здесь жила, она смотрела мучительные репортажи с чемпионата Франции. Когда чемпионат закончится – и Наталья, разумеется, выиграет, – до Уимблдона останется всего три недели. Марко на экране методично уничтожал молодого американца в третьем сете.
– Я профукала свой шанс в Большом шлеме из-за дурацкой вечеринки в гостиничном номере с кучей людей, которых я даже не знаю. Что это говорит о моей преданности спорту?
Снова послышался скрежет ложки о миску.
– Не мне рассуждать о преданности спорту. Я бросила теннис при первой же возможности. Ты, конечно, другая. Это твоя жизнь. К лучшему или худшему – а иногда и то, и другое, – но это твоя работа. И ты делаешь ее по-настоящему хорошо. Можешь ты позволить себе немного пожить нормальной жизнью? Чуть-чуть повеселиться? Разве случится катастрофа, если ты не станешь номер один? Если не выиграешь Шлем? Что в этом такого ужасного?
Чарли смотрела на фотографии в рамках, которые отец держал на прикроватном столике. Снимки были сделаны за пару лет до того, как матери поставили диагноз. Они тогда решили отправиться в поход на ночь. Семья Сильверов несколько часов ехала до Редлендса и поставили палатку на красивой поляне у реки. Джейк терпеливо учил Чарли разжигать костер – сначала хворост, затем поленья, – а их родители пытались починить капризную походную плитку. Она ясно помнила, как на валуне установили фотоаппарат и отбежали позировать для семейного снимка. Плитку так и не сумели починить, но хот-доги на открытом огне получились великолепные. Маленькая Чарли жутко перепугалась, когда завыли гиены: стремглав выбежала из палатки, которую делила с Джейком, и ворвалась в палатку родителей, где проспала всю ночь между ними.
– Родители многим пожертвовали, чтобы я этого достигла, – прошептала она.
– Знаю, дорогая. Но ведь и ты тоже. Насколько мне известно, о теннисной карьере не мечтали ни твой отец, ни твоя мать. Только ты. Так что, наверное, тебе нужно решить, до сих пор ли ты этого хочешь. Ничего нет страшного в том, чтобы изменить курс. Извини, если я рассуждаю, как какой-нибудь диванный психоаналитик, но на все в жизни есть только один шанс. Хочешь стать лучшей в мире теннисисткой – борись за это! А мы тебя поддержим. Но если ты готова послать все к черту, то, может, это тоже неплохо. Тебе решать, Чарли.
– Почему все постоянно уговаривают меня уйти из спорта? – раздраженно спросила Чарли. – Малейшее препятствие – и весь мир советует мне бросить. Я люблю теннис! И чертовски много работала, чтобы стать лучшей. Так что, да, я хочу стать первой.
– Ну, судя по твоему поведению, не очень. Можешь со мной поссориться. Но кто-то должен был сказать тебе правду.
Чарли некоторое время молчала.
– Вот как ты разговариваешь с Линдси Лохан от тенниса? Немного больше уважения, пожалуйста!
Пайпер засмеялась.
– Да, я тоже читала ту статью. Потрясающе. Знаешь, как она меня развеселила?
Раздался стук в дверь.
– Чарли? Выйдешь на минутку? – усталым голосом позвал ее отец.
– Конечно, папа, сейчас! – крикнула она. А потом тихо сказала в телефон: – Во сколько завтра?
– Празднества в резиденции Стоктон начинаются в полдень. Предупреждаю: будут в основном подруги моей матери и их дочери. Услышишь много о новейших «Рейнджроверах», преимуществах велосипедных тренажеров и как нынче сложно найти приличную уборщицу.
– Я приду! Ничто не смогло бы меня сейчас так развеселить, кроме дам-расисток из высшего американского общества, выпивающих за завтраком. Спасибо, дорогая. Увидимся в полдень.
– До встречи. И спасибо, что придешь. Я очень рада, что ты продула в чемпионате Франции, потому что иначе тебя не было бы на моем празднике предсвадебных подарков.
– Не благодари.
Чарли положила трубку и поднялась с кровати. Она впервые заметила, как рассохся старый деревянный комод, как истерлись банные полотенца. В детстве она никогда не замечала подобного.
– Ты уходишь? – спросила Чарли, падая на уродливый клетчатый диван, который сдавался вместе с коттеджем. Когда она спросила о просторном вельветовом диване своего детства, мистер Сильвер сказал, что продал его. Практически ни один из предметов мебели из старого дома не помещался в его новом жилище.
Отец сменил привычный тренировочный костюм на брюки цвета хаки и рубашку поло с короткими рукавами. Его мокрые волосы были аккуратно зачесаны назад, на ногах красовались новые мокасины.
– Да, я встречаюсь… с приятелем. Ужинаем вместе.
Чарли думала, что он поужинает с ней. В конце концов, она проводила дома всего несколько дней в году. Но она не подала виду, что расстроена.
– Не знала, что у тебя планы. Хотела приготовить твое любимое филе и печеный картофель. Оргия углеводов и красного мяса, как тебе нравится.
Чарли улыбнулась, однако тут же пожалела, что употребила слово «оргия».
Отец, казалось, мучительно что-то обдумывал.
– Так, насчет этого… марихуаны…
Чарли уставилась в пол.
– Папа, прости. Знаю, что для тебя это, наверное, суперунизительно. Я не хотела… Не думала… В общем, я уже объяснила, как все произошло. Мне очень жаль…
Он подошел и сел рядом с ней на диван.
– Милая, я как раз собирался сказать, что ты не должна себя терзать. Все совершают ошибки. Бог свидетель, я наделал их немало.
– Ой, да ладно. Я гуглила тебя тысячу раз. Кроме свиданий со всеми теннисистками из первой полусотни рейтинга, там ничего нет. Ты чист, как снег.
Он отвел глаза.
– Однажды у меня был роман с замужней женщиной…
Чарли замерла.
– Мне было двадцать. Молодой идиот. Ей – двадцать шесть, замужем за тренером моего друга, гораздо старше ее, тогда, наверное, лет сорока. Она была несчастлива с ним. И мы думали, что влюблены. Я говорил себе, что ничего плохого не делаю, потому что сам не женат. – Он закашлялся. – Ну вот. Думаю, ты понимаешь, что все закончилось плохо.
– Что произошло?
– Нас застали вместе в Уимблдоне. На съемной квартире… Это было ужасно. Ее муж обезумел, угрожал убить меня и развестись с ней. Развестись с громким скандалом. Об этом узнали все в турне и несколько недель только нас и обсуждали. Она больше никогда не говорила со мной – они, кстати, все еще женаты, – а я чувствовал себя самым большим куском дерьма… Так что, Чарли, я понимаю. Понимаю, каково это – день за днем переезжать из отеля в отель, бегать с тренировки на тренировку. А теперь, с Тоддом и твоим усиленным графиком? Огромная нагрузка. Не убивайся. Мы все знаем, что ты не наркоманка, так же как и я не был тогда завзятым разрушителем семей. Мы все порой совершаем ошибки. Мы извиняемся и учимся на своих ошибках, и жизнь продолжается. – Он приподнял ее подбородок пальцем. – Хорошо, детка? Не будешь убиваться?
Она поцеловала его в щеку, чувствуя прилив благодарности.
– Постараюсь. Если скажешь, куда ты сейчас идешь.
– Хм… У меня свидание.
Он не смог бы удивить ее больше, даже если бы объявил, что работает в ЦРУ. Конечно, отец вел далеко не монашеский образ жизни, пока Чарли и Джейк были в поездках, однако он никогда не ходил на свидания, если они приезжали. Или, если ходил, они об этом не знали. Очевидно, здесь было что-то более существенное.
– Свидание? Кто счастливица?
– Это… хм… вообще-то, ты с ней знакома.
– Знакома?
– Ты, наверное, давно ее не видела. Я тоже. После того, как умерла твоя мать… – Он закашлялся. – Мы вроде как заново познакомились.
– Заново познакомились? Так это не первое свидание?
– Нет, не первое. Она… старый друг.
– Что за загадки, папа?
И вдруг Чарли поняла. Она не знала, как именно догадалась, но была уверена, что права.
– Это Эйлин, – сказал отец, подтвердив догадку.
Эйлин. Конечно. Она мысленно вернулась в прошлое, вспоминая намеки, которые постоянно ей попадались. Однажды отец сообщил, что Аманда, подруга детства Чарли, влюбилась в автралийца и уехала с ним в Австралию. Когда Чарли спросила, откуда он узнал о девушке, с которой она давно потеряла связь, отец пробормотал, что как-то столкнулся с Эйлин. Когда это было? Год назад? Раньше?
Когда за обедом в клубе Говард стал спрашивать о каком-то новом друге, мистер Сильвер осадил его взглядом. А когда в годовщину смерти матери они с отцом посещали могилу? Они пришли вместе, Джейк был в отъезде, однако перед памятником лежал великолепный букет пионов. Мистер Сильвер не удивился – и не ответил на вопросы Чарли. И, конечно, неожиданное появление Эйлин на показательном матче в UCLA. Как она сразу не поняла?
– Ты встречаешься с Эйлин? С маминой Эйлин?
– Чарли, я понимаю, это… странно, но некоторые вещи трудно объяснить.
– Ничего себе.
На заднем плане бубнил телевизор. Что-то о резком увеличении цен на нефть. Они с отцом не смотрели друг на друга.
– Чарли, ты должна знать еще кое-что. Это более серьезно.
– Более серьезно, чем что?
– Мы не просто встречаемся. Мы… хотим пожениться.
Как ни странно, первой мыслью после того, как отец объявил, что женится на лучшей подруге ее матери, было: «Почему все вокруг женятся?» Затем Чарли подумала о свадьбе – когда она состоится, не совпадет ли с ее графиком тренировок, что она наденет – и сразу же подумала, что Аманда и Кейт станут ее сводными сестрами. Потом она вспомнила про брата. Неужели Джейк знал – и не сказал ей?
– Чарли?
Она слышала, но голова была перегружена лихорадочными мыслями, а затем чувством вины за то, что эти мысли так эгоистичны.
– Чарли? Скажи что-нибудь. – Его голос прозвучал жалобно.
Отец отчаянно нуждался в ее поддержке, и Чарли подумала, что более добрая, более чувствительная дочь попыталась бы его успокоить. Особенно после того, как он только что советовал ей не терзать себя из-за ее собственной колоссальной ошибки. В конце концов, он женится не на какой-нибудь нимфетке моложе собственной дочери. Нет, он решил провести остаток своих лет с женщиной доброй и щедрой, наполненной бесконечной энергией и заботой о близких. С женщиной, которая двадцать четыре месяца возила маму Чарли на химиотерапию, к консультанту по подбору парика и на шопинг для поднятия настроения. Которая свозила ее мать в Барселону, тщательно продумав детали путешествия, чтобы учесть все необходимое для человека с неизлечимой болезнью. Она водила Чарли на теннис в те выходные, когда отцу приходилось работать, а мать была слишком больна, чтобы подняться с постели; она помогала Джейку с геометрией, а потом с тригонометрией; многие месяцы после смерти подруги Эйлин ставила нужды своих детей на второе место, чтобы постоянно присутствовать в доме Сильверов, готовила им французские тосты и суп из тунца, гладила белье и утешала Чарли и Джейка, когда те просыпались среди ночи в слезах. Она стала заменой их маме в самые трудные месяцы – так что странного, если теперь она станет их мачехой? И почему Чарли не может отложить свои чувства в сторону на десять секунд, чтобы обнять отца и улыбнуться ему?