«Знаю, что не умру, – огрызнулась про себя Чарли. – Просто не хочу еще полгода провести в хирургии и на реабилитации. Трава скользкая, придурок, забыл?»
И все же она знала, что Тодд прав: именно в тот момент, когда боишься падения или травмы, ты падаешь, получаешь травму или проигрываешь матч. Поэтому на корте так важно отметать настойчивые, пугающие мысли о скользкой траве, более быстрой, чем ожидалось, подаче соперника, криках болельщиков, внезапной боли в локте, невнимательном судье на вышке, поте, стекающем на глаза, и том идиоте в неоновой рубашке, который все никак не усядется на трибунах… Мозг обрабатывает все картинки, запахи и звуки, которые соревнуются за внимание теннисиста. Лишь немногие из спортсменов – через тренировки, опыт и настойчивость – вырабатывают в себе достаточную психологическую устойчивость, чтобы от всего этого отрешиться. Именно поэтому сотни теннисистов имеют отличные удары, но только единицы становятся победителями.
Дэн ударил еще один мяч по линии, который Чарли взяла, но следующий был укороченный, и, чтобы успеть его взять, ей пришлось со всех ног бежать к мячу и высоко подпрыгнуть.
– Шевелись! – проревел Тодд.
Чарли чуть-чуть не дотянулась.
– Это было подло, – пробормотала она.
– Ничего подлого! – кричал Тодд, расхаживая взад и вперед. – В тебе метр восемьдесят два роста, и ты четвертая лучшая теннисистка во всей гребаной вселенной. Ты должна успевать!
И так продолжалось еще двадцать зверских минут, пока их время на корте не истекло. Мокрая от пота, уставшая до изнеможения, Чарли напряглась, ожидая оценки Тодда.
Через несколько секунд, уже вытерев лицо полотенцем, она взглянула в сторону тренера, который смотрел на нее с выражением, похожим на откровенную ненависть.
– Что? – не смогла она удержаться от вопроса.
Тодд продолжал так же молча смотреть. Затем с отвращением покачал головой.
– Ты боишься. Боишься, черт побери! Не могу поверить своим глазам. После всего, что мы сделали, – после всего, что я для тебя сделал, – ты до сих пор переминаешься с ноги на ногу, как хренова любительница.
– Тодд, я…
– Ты либо придумай, как тебе избавиться от каких-то своих проблем, или пакуй вещи. Третьего не вижу.
К счастью, его прервал телефон. Тодд взял трубку и рявкнул:
– Что?
– Приятно было поговорить, – буркнула Чарли, падая на скамью.
Дэн протянул ей стакан разбавленного «Гаторейд».
– Не кори себя. Ты хорошо играла. Понятно, что тебя смущает трава, учитывая прошлогоднюю травму.
– Да… Однако он прав: я должна как-то с этим справиться. Нужно преодолеть страх. У меня такое чувство, словно я на льду.
Он промокнул шею полотенцем.
– Завтра играешь с Гретхен?
Чарли кивнула. Гретхен Штрассер в свои тридцать шесть лет была старше других теннисисток женского турне. Год назад она родила ребенка, и – хотя она выиграла три Шлема и в возрасте около тридцати занимала первое место в рейтинге, – все считали, что ее лучшие дни давно позади. Комментаторы говорили, что ей следовало уйти на пенсию, а не в отпуск по беременности, но Чарли понимала, почему Гретхен вернулась. Нелегко бросить дело, которое – часть тебя. У большинства профессиональных спортсменов не остается ни времени, ни желания на посторонние интересы; оставляя спорт, ты вынужден придумывать себе совершенно новую жизнь. Чарли порой задавалась вопросом, не этот ли страх толкает ее вперед, заставляя каждый день выходить на корт и играть, даже если не особенно хочется.
– Ты легко ее победишь. Просто забудь о том, что случилось в прошлом году – трава, кроссовки и так далее, сосредоточься на приеме подачи и заставь ее побегать.
Дэн говорил убежденно, так крепко стиснув рукой ракетку, будто хотел ее сломать.
– Ты правда так думаешь?
– Уверен. Ты в отличной форме, Чарли. Твоя игра сейчас лучше, чем когда-либо прежде.
Чарли не успела поблагодарить, потому что Тодд уже выключил телефон.
– Час в тренажерном зале, затем перерыв на обед. Потом вернешься сюда с Дэном и той девицей… как ее?.. молодая… Элеонор. И ее спарринг-партнером. У нас сейчас нет времени на психоанализ, так что будем просто выбивать из тебя эти страхи. Все ясно?
Чарли и Дэн кивнули. Тодд зашагал с корта.
Прежде чем Чарли почувствовала жалость к себе, Дэн осторожно положил ладонь на ее предплечье. Она замерла. Он когда-либо прикасался к ней раньше? Ощущение было странно интимным.
– Чарли? Я хотел сказать тебе…
– Кого я вижу! – раздался чей-то голос.
Дэн сразу же отдернул руку. К ним подходил Марко – красивый, сильный, высокий и загорелый, и он улыбался Чарли, как приятному сюрпризу. Подойдя, он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Дэн, тренер Марко, еще один теннисист и его тренер отвели глаза.
– Как мне повезло! – воскликнул Марко.
– Привет, – застенчиво сказала Чарли.
– Фу, кто-то сильно вспотел, да? – улыбнулся Марко, шутливо отступая от нее на шаг.
– Она только что после двухчасовой тренировки. Чего ты хотел? – Тон Дэна был открыто враждебным.
Наступила тишина. Потом Марко рассмеялся. С холодком.
– Амиго, можно тебя попросить об огромной услуге? Отнесешь мои ракетки на станок для натяжки струн? Их надо отдать туда до часу, а я теперь не выйду с корта до двух. Хорошо?
Он кинул свою теннисную сумку Дэну, снова поцеловал Чарли и побежал к задней линии. Остальные последовали за ним.
Покраснев, Дэн закинул на каждое плечо по сумке – свою и Марко.
– Прости, – сказала Чарли, быстро шагая за ним. – Он повел себя грубо.
– Ничего, – ответил Дэн, хотя по его голосу было слышно, что он задет. – Пойдем, я провожу тебя в спортзал. Мне по пути.
Сама не зная почему – может быть, из-за того, что минуту назад она видела, как с Дэном плохо обошлись, – но пройдя пару шагов в тишине, она вдруг сказала:
– Что ты делаешь сегодня вечером? Не хочешь поехать со мной в «Австрия-Хауз»? У них там сегодня готовит ужин какой-то знаменитый шеф-повар. Когда-нибудь слышал об Андре Александере?
– Серьезно? Он здесь? Сегодня вечером?
– Да, и ужин всего на двадцать с чем-то персон, но я уверена, что они не станут возражать, если я приведу тебя.
Дэн задумался.
– Что, пропустишь автобусный тур по Лондону? Или экскурсию по пабам, где подают лучшую «фиш-энд-чипс»? Или хотел пройтись по местам съемок «Аббатства Даунтон»? Ну, признавайся, я знаю, что у тебя запланировано какое-то культурно-образовательное мероприятие…
Дэн рассмеялся.
– Скажи! – взмолилась она и пальцем ткнула его в бок.
– Я планировал сходить в музей лаун-тенниса. Они сегодня открыты допоздна. Но ужин от Андре Александера манит гораздо сильнее.
– Музей лаун-тенниса? Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
Дэн покраснел.
– Знаю, знаю. Это чересчур даже для меня.
Они дошли до входа в тренажерный зал, когда телефон Чарли зазвонил.
– Алло? – ответила она, в очередной раз проклиная неработающий определитель номера.
– Чарли? – донесся голос Марко.
Дэн опустил глаза, но не сделал ни шага, чтобы уйти.
– Да?
– Я на минутку. Вечером мы идем на ужин в «Австрия-Хауз». Там готовит Андре Александер. Говорят, это что-то невероятное.
– Марко, я… – Она не успела ничего ответить, потому что Дэн наклонился и прошептал:
– Иди с ним, Чарли. Серьезно, не переживай. Я вообще-то забыл о кое-каких других своих планах, так что в любом случае не смогу. Увидимся в три часа, ладно?
Чарли смотрела, как он бежал прочь.
– Чарли? – раздраженно окликнул Марко. – Встретимся там в шесть часов. – И отключился.
Когда Чарли открыла глаза на следующее утро, она ощутила душевный подъем, которого не испытывала уже очень давно. Уимблдон. Она гордилась собой, что не пошла вчера на ужин в «Австрия-Хауз», а пораньше отправилась в постель; в результате проспала одиннадцать часов и чувствовала себя великолепно. Сообщению от Марко – он интересовался, почему ее не было, – тоже не удалось ее не потревожить.
Два часа спустя она разгромила Штрассер в двух сетах. Быстро и уверенно. Даже Тодд ее похвалил.
Следующей должна была стать украинка Вероника Кулик. Она перешла в профессионалы совсем недавно и сейчас занимала в мировом рейтинге двадцать четвертое место. Чарли вместе с Вероникой смотрели матч, который предшествовал их собственному, на экране, висящем на стене в раздевалке.
– Не могу поверить, что играю в полуфинале Уимблдона! – сказала Вероника, не скрывая своего волнения.
Ей светлый пучок был так туго закреплен на затылке, что кожа вокруг глаз натянулась, делая ее еще моложе.
– Не волнуйтесь, болельщики здесь прекрасные. Вежливые и сдержанные.
Чарли поддержала разговор из любезности, но она хотела сосредоточиться на собственных предматчевых задачах. Никакого страха. Никаких колебаний. Не думать о скользкой траве.
А потом Вероника вдруг заплакала. Началось с пары слезинок, затем послышались тихие всхлипы, и вскоре Вероника уже рыдала в голос.
Чарли боролась с желанием обнять ее и утешить, а Тодд в голове кричал: «Никакой пощады! Она тебе не подружка! Сосредоточься на собственной гребаной игре!»
И все же Чарли встала и положила руку на плечо девушки.
– Простите, – сказала Вероника. Из-за плача ее акцент сделался заметнее.
– Ничего страшного, – успокаивающим тоном произнесла Чарли, не понимая, почему та плачет. – Перед тем, как я впервые вышла на корт Уимблдона, меня вырвало в раздевалке.
– Вы не понимаете, – прервала Вероника. – Если я не сыграю хорошо, моя семья останется без дома. Моим братьям будет нечего есть.
С экранов послышались аплодисменты. На Центральном корте разворачивался мужской матч, и только что начался тайм-брейк в третьем сете. В зависимости от результатов следующих нескольких очков, до начала их с Вероникой матча оставались либо секунды, либо несколько часов.
Затем Чарли услышала с экранов более громкие аплодисменты, но не позволила себе взглянуть.