– Родители отдали мне все, – продолжала Вероника. – Все небольшие деньги, которые они зарабатывают, все идет мне. Я их единственная надежда.
Чарли не знала, что ответить. Она не удивилась, услышав, что Вероника кормит всю семью. Так часто случалось в некоторых странах мира. Иногда одна теннисистка была опорой целой семьи – или даже целого сообщества. От них ожидали, что они с лихвой вернут каждый доллар и каждую частицу энергии, вложенные в обучение и тренировки. Мало кто из этих девушек попадал в высшую лигу – туда равно трудно добраться, не важно, из богатой ты семьи или из бедной, но тем, кто имел большие финансовые и эмоциональные обременения, было труднее.
В раздевалку вошла женщина в фиолетовом костюме – и удивилась, увидев залитое слезами лицо Вероники.
– Какие-нибудь проблемы? – спросила она в той отрывистой британской манере, которой, казалось, их всех учили в школе Уимблдона.
– Нет, нет, нет никаких проблем, – ответила Вероника, вскакивая на ноги.
Она сделала пробежку на месте, высоко поднимая колени, и наклонилась, достав ладонями пол.
– Наша очередь?
– Да. – Женщина окинула Веронику подозрительным взглядом, затем посмотрела на Чарли. – Мисс Сильвер? Вы готовы выходить на корт?
– Да. – Чарли почувствовала прилив адреналина.
Девушки схватили свои огромные теннисные сумки и последовали за представителем турнира из раздевалки в коридор, где их сразу же обступила с обеих сторон охрана, чтобы сопровождать до Центрального корта. Любители тенниса, в дорогих костюмах и платьях с цветочным рисунком, с улыбками расступались перед ними. Несколько человек крикнули: «Удачи!», «Вперед!», «Желаю отличного матча!» – и все. Чарли чуть не рассмеялась: по сравнению с чемпионатом США, где болельщики предпочитали визжать, а не говорить, и прыгать, а не аплодировать, где ни один матч не обходился без группы пьяных фанатов, размахивающих самодельными плакатами, – Уимблдон казался прямо-таки сонным. Если чемпионат США походил на двухнедельный отдых на Ибице, то Уимблдон – на медитативную прогулку через живописный парк.
Девушки вышли на корт. Чарли немедленно приступила к своему ритуалу: бутылки «Гаторейд» и «Эвиан» выстроить по заведенному порядку, запасные ракетки распаковать и подготовить, полотенце повесить на спинку стула. Когда она вытащила запасные заколки для волос, чтобы тщательнее закрепить миниатюрную диадему, из сумки выпала фотография матери. Чарли смотрела на этот снимок не менее тысячи раз, она не расставалась с ним с самого первого профессионального матча. Но только сейчас она почувствовала присутствие матери – как сразу после ее смерти, когда Чарли просыпалась в постели, убежденная, что мама лежит рядом с ней. Впервые за столько лет на теннисном корте Чарли знала: мама за ней наблюдает. Чарли застыла как вкопанная рядом со стулом, вспомнив вдруг запах крема, которым пользовалась мать, и как ее волосы щекотали лицо, когда она наклонялась, чтобы поцеловать дочь на ночь.
Чарли посмотрела на безоблачное небо и улыбнулась. Сегодня все будет отлично.
Разминка пролетела молниеносно. Не успела Чарли оглянуться, как вела со счетом 3:0 в первом сете. Во время смены сторон она мельком увидела лицо Вероники: зубы стиснуты, плечи гордо откинуты, взгляд суровый и решительный. И все же в глазах был заметен испуг, и Чарли не могла не почувствовать укол вины. Что будет значить для Чарли, если она сегодня проиграет? Кого это волнует, кроме нее самой? Тодда, которому она платит огромные деньги, но которому на нее, в сущности, наплевать? «Найк»? «Сваровски»? Другие гигантские корпорации, чьих контрактов она добивается? Джейка? Отца? Чарли подумала обо всем, что она пропустила в детстве: кино, школьные лагеря, бойфренды и самая большая ее жертва – колледж. По большому счету, разве не она сделала этот выбор? Родители никогда не заставляли ее играть, иногда они даже отговаривали ее. Сколько раз мать просила Чарли участвовать в соревнованиях только в том случае, если ей это по-настоящему нравится? Как часто отец буквально умолял ее остаться в колледже, учиться и найти другие устремления, которые могли бы продлиться всю жизнь, для которых она не будет слишком старой в тридцать, которые позволят ей иметь семью, ездить в отпуск, определять собственную ценность чем-то иным, чем теннисный рейтинг?
Чарли глубоко сочувствовала Веронике из-за груза ответственности на ее плечах. Ужасно, что Вероника играет в теннис, возможно, испытывая к нему отвращение, ненавидя его за то, что он украл ее детство, за бесконечные переезды, самоограничения и невыносимую усталость. Чарли повезло, она сама могла выбрать свой путь – играть, уйти или что-то посередине, – при этом не сомневаясь, что семья и друзья во всем ее поддержат. Она чувствовала все это очень остро, разбивая Веронику в быстрых, продуктивных двух сетах. Она не сделала ничего плохого – и, по словам комментаторов и ликующих поклонников, сделала все правильно, – однако победа не принесла большой радости. Мысли о Веронике, о матери и о Марси кружились в ее голове, пока она стояла, принимая выражения признательности болельщиков. И, переполненная столь противоречивыми эмоциями, Чарли вдруг с изумлением поняла: впервые за всю свою карьеру она пробилась в финал турнира Большого шлема. И не особенно этому радовалась.
Едва войдя в выставочную палатку «Элит атлет менеджмент», Чарли увидела Марко. Подойдя вплотную к Наталье, он что-то шептал ей на ухо, и девушка смеялась. Его длинные волосы легли на плечи идеальными волнами – явно не без помощи стилиста. Было досадно признавать: в этом помещении он был вторым по привлекательности человеком. После Натальи. Та выглядела ошеломительно: белое обтягивающее платье от Эрве, розовые кожаные лодочки на высоких шпильках и ноги – такие длинные, стройные и великолепно бронзовые, что невозможно отвести взгляд.
Чарли посмотрела на собственное платье без бретелек и блестящие золотые сандалии – и то, и другое ей нравилось две секунды назад – и ощутила себя подростком, собравшимся на школьный выпускной.
– Прекрати на них пялиться, – шепнул Джейк, потянув ее за руку.
– Ты видел, как он с ней флиртует? – прошипела Чарли.
– Он так со всеми. Это же Марко.
– Она его хочет. Я знаю.
– Возможно. Как ты думаешь, велики шансы, что они еще не переспали?
Чарли повернулась к Джейку. Почему ей это даже не приходило в голову? Конечно, они уже переспали! И спят сейчас. Было бы безумием думать иначе.
– Ты полагаешь?
Джейк вздохнул.
– Не знаю. По словам Бена, ее не слишком заботит, что они редко занимаются сексом.
Чарли знала: Бенджи не приехал на Уимблдон, но Джейк сказал ей, что они часто общаются по «Фейстайму». На следующей неделе Джейк едет к нему в Майами, и они собираются разработать план выхода из тени. Среди игроков НФЛ не часто встречаются открытые геи, и новость о том, что один из самых прославленных и опытных квотербеков всех времен состоит в любовных отношениях с мужчиной, вызовет в прессе настоящую бурю. Чарли радовалась за Джейка – за них обоих, – но с ужасом думала о том, что им предстоит.
– Где папа? – спросила она, оглядываясь по сторонам. – Ты говорил, он придет.
– Да, он разговаривал по телефону с Эйлин, когда я ушел. Скоро будет.
Чарли проследила взгляд Джейка до двери, ведущей из арендованной виллы к огромному шатру на лужайке, и увидела стажера из «Элит», ведущего к ним полтора десятка репортеров и операторов.
– Готова? – спросил Джейк.
– У меня есть выбор?
Он повел Чарли к белой лакированной стойке бара, где флиртовали Марко и Наталья – или притворялись флиртующими.
– Привет, красавица, – сказал Марко, наклоняясь, чтобы поцеловать Чарли в губы. Любой свидетель поклялся бы, что они влюблены.
– Ита-а-ак, – пропела Наталья, – поздравляю, ты наконец-то прошла в финал.
Если кто-то и уловил сарказм, то не подал виду.
– А я впервые попала в финал Уимблдона… шесть лет назад? – продолжала Наталья. – Да. Мне было всего восемнадцать. Ребенок. И с тех пор я выиграла четыре Шлема. Ты, наверное, испытываешь огромное облегчение, что наконец прошла. А то уже становилось неловко, правда?
Потрясенная грубостью Натальи, Чарли чуть не рассмеялась. Однако она чувствовала, что Джейк стоит рядом с ней, и слышала голос Тодда: «Отвлекся – проиграл».
– Жаль, тебе не выиграть. Может, в следующий раз, – прошипела Наталья так, что услышать ее могла только Чарли.
Наталья посмотрела ей прямо в глаза, затем развернулась и пошла прочь. Группа бизнесменов, пропуская ее, почтительно расступилась.
Над баром висела панель из плоских экранов. Сегодня они показывали лучшие матчи прошлого и некоторые основные моменты предыдущих двух недель Уимблдона. Подняв глаза, Чарли увидела себя, отбивающую смеш в матче с Вероникой.
Марко присвистнул.
– Отличный был удар. Я помню его. – Он положил руку на ее спину.
– Уже несколько десятилетий у нас не было пары, в которой оба – в финале Уимблдона, – заметил подошедший к ним фотограф.
– Подождите, мы еще оба станем победителями, – сказал Марко, притягивая Чарли к себе.
Когда их губы встретились, Марко стиснул рукой ее ягодицу. Жестко. И не очень-то вежливо. Она вскрикнула и вырвалась, но потом вспомнила, что их снимают камеры. Позади них стоял ее отец – с непроницаемым выражением на лице.
– Не делай так больше, – прошептала она на ухо Марко, однако тот лишь рассмеялся.
– Сюда, Чарли. Улыбнитесь для камер.
Защелкали фотографы. Чарли и Марко позировали в обнимку, широко улыбаясь, прижавшись друг к другу. Ей пришло в голову, что она не может вспомнить, когда они в последний раз спали вместе. То, что их воспринимали как пару, было выгодно обоим, но когда прекратился их роман? Когда они перестали красться друг к другу в номера по ночам и писать эротичные сообщения? Разве отношения без обязательств не должны быть, по крайней мере, радостными?
Когда фотографы закончили, Чарли подошла к отцу.