— За кражу, — не выдержал Свимми.
— За кражу? — искренне удивился Метис. — Миру действительно приходит конец, если уже начали отчуждать за кражу. Или кража была действительно велика?
— Я не знаю. Я ничего не воровал.
— Понимаю. Ты взял на себя чужую кражу, чтобы скрыть мутацию? Как это произошло? — наткнувшись снова на молчание, клерк ухмыльнулся. — Колись, Свимми. Ты уже признался в главном, так что запираться в мелочах нет смысла.
— Меня поймали на складе распределения товарных норм. Там все разворовали до меня, но я оказался как никогда кстати.
— Обычная история. Что дальше?
— За перевалом мне не выжить — я слабый суррогат. Да мне туда и не добраться. Потому, как мог, перебивался в городе. Нашел убежище на складе, но, чтобы себя не выдать, я там ничего не трогал. Прятался под крышей, на верхнем уровне. Все равно однажды меня выследили и выдали полиции. Ну, а дальше и так понятно.
— Чтобы забраться на склад, мало иметь рупорный слух. Ты должен уметь что-то еще.
Свимми поднес к лицу Метиса руки, и вдруг его пальцы безвольно повисли, будто веревочные обрывки. Он встряхнул кистью, и пальцы переплелись, увеличивая и так немалое сходство с гибким канатным узлом, лишь отчасти напоминающим кулак.
— Текущие руки?
— Только кисти.
— Мне знаком этот феномен. В лабораторном кластере наши умники пытались разгадать секрет, но лишь без толку замучили попавшихся им в руки суррогатов. Ты запускал палец в замок и вскрывал дверь на склад, — констатировал Метис.
— Да. Я могу делать с пальцами все что угодно. Протиснуть в любую скважину и заставить их принять нужную форму. С замком на склад у меня получалось лучше всего.
— Даже не знаю, — вздохнул клерк. — Правильно ты сделал или нет? Отчуждение — не лучшая замена утилизации. Не говоря уже о том, что ты скрыл настоящего вора, списавшего на тебя всю растрату.
— А…? — начал Свимми, но тут же осекся, не зная, вправе ли он задавать подобные вопросы?
Но Метис его понял.
— За что здесь я?
— Да.
— Ну что ж, откровенность за откровенность. Ты будешь первым, кто узнает мою историю, — казалось, клерк был рад выговориться и лишь ждал подходящего повода. — Со мной-то как раз все просто. С этим сталкивается каждый житель городской общины, когда его порог переступает переписчик. Я хорошо его помню — каменное лицо, стеклянные навыкате глаза, полные брезгливости и скуки. В тот день, когда этот бесчувственный истукан принес повестку отцу, я держался как мог и уверял себя, что это необходимо. Так поступают со всеми. Непонятно, почему наша семья должна быть исключением, если таков закон? Но когда его не стало, в моей голове вдруг что-то перевернулось. Я ведь видел, что правительственные вельможи не спешат отправлять собственных родственников на утилизацию, несмотря на то что к правительственному кластеру их родня не имеет никакого отношения. Да что там говорить! Как на чиновника кластера по делам колоний неприкосновенность распространялась и на меня. Но за себя я бы и не волновался. Все дело было в том, что у меня еще оставалась мать! И на нее моя неприкосновенность не распространялась. Когда подошло ее время, и мы вздрагивали от каждого шороха у двери, вот тогда я и сказал — хватит! В кластере я лишь мелкий клерк и не мог защитить ее открыто. Но никто не поймал меня за руку, когда я сфабриковал фальшивый документ, что и она состоит на службе в правительстве. Да, Свимми, так я и сделал. Подтер нашим однобоким законом зад, а потом каждый день ждал разоблачения. Ох, видел бы ты рожу нашего переписчика, когда в обмен на повестку я ткнул ему зеленую карту под его длинный нос. Он нам свою казенную фразу: вы отжили положенный лимит, а я ему карту! Да, рожа у него была еще та. Но я его недооценил. Поначалу показалось, что он проглотил обман. Но не тут-то было. Он начал рыть! Целых три года! И все-таки дорылся. Такой же как Гай — упрямый, въедливый, беспощадный, и уж если вцепился, то намертво. Тем не менее три года отсрочки для матери я выиграл. Хотя и стоили они мне отчуждения. Но я ничуть не жалею. Потом меня лишили всего, что я имел, и даже имени. Вместе с приговором судья присвоил мне черт знает откуда выковырянную кличку, чтобы в моем кластере даже памяти обо мне не осталось. Поверь, Свимми, я не совру, если скажу, что повернись время вспять, я поступлю так же снова. Единственное, в чем я изменился — это в том, что теперь я люто ненавижу переписчиков. На дух не выношу! И не верь, если тебе кто-то скажет, что они лишь жертвы своей профессии, и даже среди них есть понимающие люди. Все это вранье! Бесчувственные машины! И Гай не исключение.
Метис уныло вздохнул, затем, спохватившись, что и так много наговорил, кивнул на руки Свимми:
— Кто-нибудь знает?
— Нет. Я был осторожен.
— Осторожен… — хмыкнул клерк. — Что же тогда в твоем понимании беспечность? — он взглянул в потолок и спросил: — Что ты здесь делал?
Свимми стушевался.
— Слушал. Ты позволишь, если я послушаю снова? Странные звуки… но так я их не слышу. Мне нужно сосредоточиться.
— Тебе не мешает этот дикий грохот?
— Я умею отстраивать частоты.
— Ну что ж, валяй! Всегда хотел посмотреть на суррогата в деле. На меня не обращай внимания.
И словно для того чтобы Свимми почувствовал себя уверенней, Метис отошел в тень, застыв неподвижной мумией. Грохот из шестого отсека проникал и сюда, хотя приглушенный и не такой пронзительный. Клерк с интересом наблюдал за превращением ушей Свимми в чувствительные локаторы, а когда тот беззвучно зашевелил губами, то не выдержал и тихо спросил:
— Что там?
— Непонятно… но что-то происходит… скрипит.
— А что говорят?
— Ничего. Молчание. Просто скрип.
— На что похоже?
— Не знаю, — начиная нервничать, Свимми неуверенно пожал плечами. — Шорох, возня, а поверх всего будто о камень точат нож.
Метис едва сдержался, чтобы не сказать грубость. Зря они теряют здесь время. Мало ли что там скрипит? Может, в самом деле над головой, за толстыми листами палубы, Яхо точит нож, чтобы разделывать грифов. Главное сейчас происходит не здесь, а в шестом отсеке, где Шак проверяет на прочность люк. И лучше бы им сейчас находиться там.
— Идем, — хлопнул он в плечо Свимми. — Приводи себя в порядок и пошли к нашему подозрительному Гаю. Заметит, что нас нет — не оберемся обвинений.
— Подожди, — заупрямился Свимми. — Ты не понял. Скрипит вот здесь, совсем рядом, — он поднял руку и ткнул в потолок. — Это так близко, что можно пощупать.
Став вблизи и приподнявшись на носках, Метис прищурился, вглядываясь в щели в подволоке:
— Уверен?
Неожиданно в рубке взяли паузу. Грохот стих, и в создавшейся тишине Метис отчетливо услышал звуки, так беспокоящие Свимми. Что-то было в них до боли знакомое. Так скрипит по стеклу металл, или повизгивает, отсчитывая горсть крэдов крэдомат.
— Сви-и-ими! — начало вытягиваться лицо Метиса. Он вдруг узнал этот звук — так скрипят гайки на ржавых креплениях. — Быстрей всех сюда! — их обманули, отвлекая ударами в люк! Это Метис понял, но слишком поздно. — Бы-ы-стро!!!
Наверху уже сделали свое дело и ударили в последнюю оставшуюся на пути преграду. Вместе с ворвавшимся в полутемный отсек светом, на слетевшем с болтов квадратном железном листе подволока рухнул Крэк. Не устояв на ногах, он растянулся у ног растерявшегося Свимми. Метис медлил всего долю секунды. Взмахнув прутом, он всадил его в черную спину и тут же выдернул, боясь оказаться с пустыми руками. Следом спрыгнул Яхо. Этот устоял, но с яркого солнца в темном отсеке оказался слеп и пропустил удар Метиса в живот. Закричав от боли, он схватился за прут, выдернул, попятился и, рухнув, свернулся клубком, катаясь по полу отсека. Дальше свет померк, заслоненный мощной фигурой Шака. Спрыгнув вниз, он мгновенно разобрался в обстановке и, не дав Метису и секунды на то, чтобы снова поднять окровавленный прут, ударил кулаком в грудь. Ударил мощно, будто вколотил сваю в рыхлый песок. Метис перелетел отсек и, впечатавшись в переборку, сполз на пол. Он еще пытался подняться, и ему даже удалось встать на четвереньки, но Шак уже был рядом. Схватив Метиса за шею, он сжал ее, встряхнул клерка до характерного хруста позвонков и отбросил в сторону бездыханным телом. Затем он увидел Свимми. Тот стоял, не шелохнувшись, и лишь молча в ступоре наблюдал за корчившимся в луже крови Яхо. Шак неспешно подошел к нему, взял за руку выше локтя и неожиданно сдавил хваткой стальных тисков. От боли ноги Свимми подогнулись, и он забился, тщетно пытаясь вывернуться.
— Где Гай?!
Вторая рука Шака схватила Свимми за горло и легко подняла, оторвав от пола.
— Где ваш чертов Гай?!
Извиваясь, Свимми болтал ногами, и беззвучно хлопал ртом.
— Ну?! — Шак встряхнул его, словно давая последний шанс, затем пальцы на шее усилили хватку.
Дальше Свимми не выдержал и кивнул в сторону четвертого отсека. Опустив на ноги, Шак брезгливо похлопал его по щеке, затем направился в корму, не ожидая увлекшейся люком подмоги. Он шел, и водонепроницаемые двери гулко отзывались на его удары. Разлетелись в стороны оказавшиеся на пути стол и стул, из которых Святоша соорудил молебник. Нога зацепилась за комингс, и брючина с треском распоролась ниже колена. Шак этого не заметил. Ему был нужен Гай, а остальное не имело значения. Ворвавшись в шестой отсек, он как от назойливой мухи отмахнулся от преградившего путь Тобиаса, отшвырнув его под трап, а затем они встретились лицом к лицу. Гай с разинутым ртом, Шак со стиснутыми зубами. Гай попятился к дверям седьмого отсека, выставив перед собой свое оружие, усеянное кривыми гвоздями. В ответ Шак лишь ухмыльнулся.
— Ты захотел перемен? — он медленно наступал, отжимая Гая в угол. — Вот они, уже и наступили! Отчего же ты не радуешься?
Пятясь, Гай взмахнул палкой, пытаясь сохранить дистанцию, но Шак даже не стал уворачиваться. Подставив руку, он осклабился, взглянув на впившиеся в тело гвозди, выдернул и бросил оружие Гая к ногам.