Тут я набрела на полянку, поросшую высокой травой, и застыла на месте. На меня таращились карие глаза. Большие, испуганные, определенно женские. Сначала я подумала, что мне привиделось в сумерках, но женщина помахала рукой и захромала в мою сторону. Руки затряслись, и я уж было решила драпануть, а в мозгу судорожно перебирала варианты: спрятаться, помочь ей или убежать. Всего лишь женщина. Я столько лет ни одной женщины не видела.
Охотник строго-настрого наказал мне ни с кем не разговаривать, однако любопытство взяло верх. И потом я решила, что раз уж нарушила одно правило, то можно и другие.
Странно, как ее в такую глушь занесло? Мои собственные волосы отросли почти до плеч и ужасно мешали, а у нее, представляете, они аж до пояса висели. Черные и шелковистые. У меня были карие глаза, а у нее золотистые. Я-то думала, что высокая, а она оказалась раза в полтора выше. Из женщин я только свою бабку помню, но только теперь поняла, что она была старой высохшей каргой. До меня вдруг дошло, что я улыбаюсь. Вот так стояла и лыбилась, как клоун, пока женщина ко мне приближалась.
— Привет, — сказала она тихим слабым голосом, рукой прижимая к груди разодранную рубашку. Когда она подошла ближе, оказалось что это не рубашка, а что-то вроде ночной сорочки. Бесполезная кружевная штука.
— Почему ты так одета? — спросила я; самый простой вопрос «Кто ты?» не пришел в мою десятилетнюю голову.
Она оглядывалась по сторонам и пригибалась, норовя спрятаться в высокой траве, словно за нее кто-то охотился или она в прятки играла, а тут я объявилась. Видать, моего вопроса она не услышала, потому что не ответила.
— Почему ты здесь одна бродишь? Ты что, потерялась? — спросила женщина. Ботинок у нее не было — видать, бродяжка какая-то. Хотя на бродяжку не похожа. А какой у нее голос! Бродяжки так не разговаривают. В жизни такого красивого не слыхала. Мои уши огрубели от рычания Охотника, а ее слова звучали как музыка.
— Ничего я не потерялась.
Она опустилась на колени и положила руки мне на плечи, вроде как хотела убедиться, что я не привидение.
— Ты где-то рядом живешь?
Я сказала, что рядом, и тогда она улыбнулась. Все мои сомнения мигом рассеялись. Я нашла себе маму, вот так просто пошла в лес и поймала, как Охотник ловит кроликов. Он бы мной гордился. Я улыбнулась во весь рот, сверкнув зубами, которые никогда не забывала чистить. Охотник постоянно твердил, что хорошие зубы — это хорошее здоровье, и они у него белые и блестящие.
Я вытащила из кармана кусок хлеба и протянула женщине. Она взглянула на меня, немного помедлила, дрожа всем телом и рыская глазами по сторонам, потом схватила хлеб и впилась в него зубами. Набив рот, пробормотала что-то похожее на «спасибо», а я не знала, что ей ответить.
— Нужно отсюда выбираться, — прошептала она. — Ты знаешь, в какой стороне город?
С гор уже спускался холод, а у нее из одежек — одна кружевная рубашка. До города не дойдет, это точно.
— У меня в хижине тепло, — сказала я. — Только ничего там не трогай.
Она кивнула, доела хлеб и пошла за мной.
— Сколь тебе лет? — спросила она, когда мы зашли в лес.
— Десять.
— А что ты делаешь в этой глуши?
Я не стала рассказывать ей об Охотнике. Когда придем домой, сама все увидит. А я к тому времени покормлю ее и отмою. Дурак будет, если не захочет на ней жениться и сделать моей мамой!
— А ты? Тебя как зовут? — спросила я.
Она все глядела по сторонам, словно боялась, что кто-то в любую минуту может выпрыгнуть из кустов.
— Мисси.
Вообще-то имена в этом лесу не имеют значения, и Охотник назовет ее как захочет. Мне он тоже новое имя дал.
— Чего ты боишься? — спросила я. — Здесь тебя никто не обидит.
— Ты уверена?
Я фыркнула.
— Я эти леса как свои пять пальцев знаю. Мы с папой здесь всю жизнь прожили.
Вообще-то, я Охотника папой никогда не называла. Только когда его не было рядом, я решалась произносить это слово вслух — мне нравилось, как оно звучит.
— Я проснулась… утром… посреди леса. Помню, как лежала дома в кровати, за окном мелькнула тень… — Она покачала головой, и я увидела, что из-под ее прекрасных черных волос на лоб стекает струйка крови. — А потом я оказалась здесь. Я в лесу весь день провела.
Я не обращала внимания на ее лепет. Мало ли чего человек наболтает после целого дня в лесу на холоде. Я ей просто сказала, чтоб вела себя тихо, потому что медведи могут услышать. Она шла рядом, съежившись и обхватив себя руками, больше ни слова не проронила до самого дома. Охотнику нравились люди, которым можно заткнуть рот.
Уже стемнело, и на небе высыпали звезды. Мисси дрожала от холода, и как только я открыла дверь, сразу бросилась к печке. Я притащила с улицы несколько поленьев и подкинула их в огонь. Видать, от того, что в доме были гости, я отвлеклась и когда засовывала поленья в печку, тыльной стороной ладони прикоснулась к горячей железной дверце. Меня накрыла волна боли, и на коже сразу вздулся толстый волдырь.
Я зашипела и выругалась, а Мисси легонько ахнула, подбежала ко мне и схватила за запястье. Я уж было собралась оттолкнуть ее здоровой рукой, но поняла, что она хочет помочь. Мисси дула мне на кожу, а я дергалась, хныкала и ничего не могла с собой поделать. Бывало и больнее, вот только до волдырей я ни разу не обжигалась.
— Все хорошо! — проворковала она. — Все пройдет. Мы тебя вылечим.
Потом улыбнулась так, что всю боль как рукой сняло. Повела меня на улицу к бочке, в которой мы с Охотником дождевую воду собирали, и все время обнимала за талию. Бабка меня никогда так не обнимала, а уж Охотник тем более. Внутри вдруг стало так тепло, как никогда не было.
Мисси опустила мою руку в ледяную воду, отчего я дернулась и скрипнула зубами, но холод быстро помог.
— Много шума из ничего. — Мисси улыбнулась и выпустила мою руку. Она оторвала полоску ткани от ночной рубашки, отчего стали видны коленки, покрытые гусиной кожей от холода, и намочила ее. Потом аккуратно перевязала мне руку. — Смотри, чтобы повязка была холодной, пока боль не пройдет. И не пытайся раздавить волдырь, хорошо?
Она говорила со мной как с ребенком, которого знала с самого рождения. Я всегда хотела, чтобы у меня была такая мама — красивая и добрая.
— Спасибо. — Рука уже совсем не болела.
— Мама меня так лечила, когда я на кухне обжигалась, — сказала Мисси. — Давай вернемся в дом, пока не замерзли.
Она подкинула в печку еще несколько поленьев, зажгла лампу и сказала, чтобы я сидела спокойно. Она закутала меня в одеяло. Я ей разрешила. Не каждый день обо мне так заботились. При свете лампы я заметила потеки крови на подоле ее рубашки, но решила, что она просто поцарапалась в лесу. Во взъерошенных волосах запутались веточки и нити мха, и выглядела она так, словно ее тащили за ноги через всю долину Муссы.
— Тебе надо вымыться, — сказала я и притащила ей миску с водой и гребешок. Мне его Охотник из Риджуэя привез. Велел разобраться с вороньим гнездом на голове.
Мисси как-то странно на меня посмотрела и осторожно взяла расческу. Я помогла ей вычесать мусор из волос, и они снова стали шелковистыми.
Тут на пороге появился Охотник.
Я удивилась даже больше, чем когда Мисси в лесу увидела. Он ведь когда на охоту уходил, все ночь не возвращался. А тут вдруг объявился: стоял в дверном проеме, держа в руках винтовку. Шляпа закрывала лицо.
Мисси напряглась и придвинулась поближе к печке. Ее пальцы судорожно сжали полено.
— Элка, кого это ты домой привела? — спросил Охотник странным голосом.
— Это Мисси, — сказала я. — Она будет моей новой мамой.
Охотник снял шляпу и повесил ее на крючок, поставил винтовку рядом с дверью. Его лицо вдруг изменилось. Обычно оно было холодным, как лед, а тут вдруг осветилось теплой улыбкой.
— Ох, милая, — сказал Охотник, и мои брови взлетели от удивления. Потом он повернулся к Мисси: — Простите нас. С тех пор как умерла ее мама, она сама не своя.
У меня челюсть отвисла, и я уставилась на Охотника. Я его не узнавала. Кто этот мужчина? Вроде выглядел он как Охотник, но внутри у него поселился кто-то другой.
Мисси немного успокоилась и опустила полено.
— Вы голодны? — спросил он и взглянул туда, где лежал кусок хлеба, который Мисси уже съела. — Где вы живете? Может, вас домой проводить?
— Но… — начала я, однако он быстро заткнул мне рот.
— Тихо, Элка, ты и так уже много натворила.
— В Д-долстоне, — сказала Мисси.
Охотник кивнул и протянул ей руку. Она встала и взглянула на меня так, словно я тут была самой страшной.
— Это совсем недалеко. Я могу вас туда отвести, чтобы вы не заблудились. Но уже поздно, может, останетесь на ночь?
Она отказалась и попросила отвести ее домой.
Охотник взял свою куртку и накинул ей на плечи. Моя челюсть уже почти до пола отвисла.
— Элка, а ты дома сиди, пока я Мисси провожаю, — наказал мне он и открыл перед ней дверь. Да что вообще происходит? Охотник никогда людям двери не открывал. Он вообще с ними не разговаривал.
— Извини, Элка, — сказала Мисси. — Спасибо за хлеб.
Я уж было хотела закричать, чтобы он мою новую маму не забирал, но Охотник повернулся ко мне спиной и вышел из дома.
Он пропадал всю ночь и весь следующий день. Мисси я больше никогда не видела.
Когда он вернулся, то ни слова не сказал о Мисси и о том, что я хочу новую маму. Ни стукнул меня, ни обругал — просто вел себя так, словно ничего не случилось. Охотник опять стал самим собой — больше никаких улыбок и сладкого голоса. Вообще никогда.
Через неделю после встречи с Мисси моя рука достаточно зажила, и я пошла колоть дрова. Топор оказался таким острым, что им бриться можно было.
— Люди — женщины — очень опасны. Некоторые злые как волчицы, другие кроткие, словно косули, но не угадаешь, кто есть кто, пока они не подберутся достаточно близко.
Я никогда не спрашивала, что он имеет в виду — не ответил бы. Сейчас он просто подошел, и встал рядом с поленицей.