Гора обуви у дверей доктора поведала мне все, что нужно знать об этом городе. Смерть здесь такой же бизнес, как и жизнь. Ботинки стоили пару баксов, а детские, совсем маленькие, вообще можно было купить за монетку. Однако никто не хотел носить обувь мертвецов, хотя она почти ничего не стоила. Не зря говорят: ты успеешь пройти только пять шагов, а потом смерть подкрадется и похлопает по плечу. Впрочем, я сколько уже носила ботинки мертвеца, а она за мной так и не пришла. Видать, не хочет со мной связываться. А зачем? Я сама, добровольно, шла в руки к дьяволу.
Вдруг все мысли из головы разом выскочили. На стене, прямо над кучей обуви, наполовину залепленный плакатом с рекламой зубной пасты, висел мой портрет, нарисованный углем, а рядом — рожа Крегара.
Меня затрясло. А потом я поняла, что клей еще свежий, и кости превратились в сосульки. Я обернулась и окинула взглядом улицу — на каждом углу, на каждом фонарном столбе висели белые листы бумаги. Я крутилась и крутилась, и везде натыкалась на собственное лицо. Сосульки стали железными шипами, потому что в конце улицы, на невысоком холме, я увидела полицейский участок. Большой, из темного камня, а вокруг него, словно жуки, кружили полицейские в красных и черно-красных куртках. Казалось, над этим местом нависает темная туча, отчего лошади, привязанные у входа, беспокойно переступали с ноги на ногу и тихо ржали. Рядом с участком была тюрьма, и я не хотела бы оказаться ни там ни там.
Но если я сейчас повернусь и сбегу, Пенелопе придется отрезать ногу. Волк так бы и поступил, если бы кто-то из его стаи был ранен.
Я стояла у порога, словно яблоко, висящее на низкой ветке. Ноги не двигались — я не могла ступить ни шагу. Просто подходи и бери.
Парень, торговавший обувью, сложил товар и нырнул внутрь докторского дома. У меня не было времени задумываться, что он там забыл.
— Вы потерялись, мисс?
Я стремительно обернулась и увидела перед собой мужчину в темно-синем костюме, прям как из музея. На шее у него висели очки на цепочке, а зеленый жилет прикрывал брюшко, слишком большое для такого тощего типа. У него были тонкие усики с навощенными кончиками, черные резиновые сапоги, защищавшие брюки от грязи, и галстук, разрисованный танцующими птичками.
— Мисс, вы потерялись? — вновь спросил мужчина. Говорил он в нос, словно у него насморк.
— Я знаю, где я.
Я отступила, чтобы закрыть спиной рисунок на стене.
Видать, он заметил, что я вся на нервах, потому что покачал головой и представился:
— Простите, мисс, забыл представиться. Я Стенли, Стенли Билкер.
Он протянул мне руку — чистую, розовую и слишком мягкую. Я пожала ее, и на ладони остались грязные пятна. Он сказал что-то типа: «Эх!», достал белоснежный платок и вытерся.
— Мисс, похоже, вы тяжелой работы не боитесь. Верно?
— И что? — спросила я, начиная искать путь к отступлению.
— Хочу вам кое-что предложить. — Засунув руку в карман, он достал оттуда аккуратно сложенный кусок бумаги. — Такая девушка, как вы, — сильная, решительная и энергичная — определенно ищет подходящий участок.
У меня внутри все оборвалось.
— Так я могу вам его предложить! — Мужчина развернул бумажку и протянул мне. — За пятьдесят долларов вы получите землю, которая гарантированно стоит миллионы.
— Мне оно не надо, да и пятидесяти баксов у меня нет, — ответила я, отступая к двери докторского дома.
Стенли не сдавался и извлек из кармана еще один клочок бумаги.
— Тридцать долларов, и вы получите отличный участок у реки Каннат, на внутренней стороне излучины! — Потом он вытащил еще одну бумажку. — А вот за двадцать пять долларов, только на внешней.
— Я же говорю, мне оно не надо. — Я стояла на пороге, возвышаясь над маленьким человечком, и очень надеялась, что до него дойдет. Не хотелось вытягивать нож, чтобы он меня наконец услышал.
Стенли протянул мне руки, полные разрешений на добычу.
— Я вижу, что авансовый платеж вас смущает. Мы предлагаем гибкую систему оплаты. Пожалуйста, берите участок на реке Каннат прямо сейчас, не платя ни единого цента. А в конце месяца я вас навещу, и вы за платите мне двадцать процентов от вашего долга. Что может быть легче? Насколько я могу судить, вы достойны доверия и безусловно со мной рассчитаетесь, поэтому я и иду вам на уступки. Я бы не каждому такое предложил. Тут есть люди, которым за сезон и крупицы золота найти не удается, даже если земля так же богата, как моя, но вы…
Стенли все тараторил, и я прекратила волноваться, что он узнает меня на портрете. Он видел не лица, а ценники.
За моей спиной звякнул колокольчик, и дверь открылась. Стенли заткнулся. Высокий человек в длинном белом халате стоял в дверном проеме. Морщинистое лицо, но острые, зоркие глаза. Волосы того же цвета, что и халат, и короткая щетина на крепкой квадратной челюсти, похожей на стальную скобу.
— Здравствуйте, доктор, — сказал Стенли. — Мы тут с девушкой деловые вопросы решаем. Извините за беспокойство.
— Ничего мы не решаем, — резко оборвала я. — Мне ваши бумаги не нужны.
Доктор приподнял черно-белые брови.
— Слышал, Билкер? Отвали.
Навощенные усики дернулись, и Стенли сжал в кулаке аккуратные бумажки.
— Доктор, неблагоразумно в чужие дела вмешиваться.
Я заметила кобуру с револьвером у него на поясе и похолодела. Только перестрелки мне не хватало.
Доктор вышел из дверей, и мы со Стенли увидели, что вместо трости он опирается на двустволку.
— Мой порог, это тебе не рынок, — сказал доктор, и торговец побледнел. — Обделывай свои грязные делишки в другом месте.
Похоже, у них и без меня был повод друг друга не любить. Стенли запихнул бумажонки в карман и примирительно поднял руки.
— В другой раз, доктор. И то лишь потому, что здесь леди. — Он поклонился мне. — Мисс, если надумаете, у меня есть для вас выгодное предложение.
Потом пригладил пиджак и зашагал прочь, быстро перебирая ногами в резиновых сапогах, как ребенок, который споткнулся и не хочет, чтобы другие это видели.
Я услышала, как ружье стукнуло по дереву, когда доктор повернулся, чтобы уйти в свой офис.
— Эй, ты заходишь или тебе удочка нужна?
— Я не люблю рыбачить, — ответила я, не сообразив, что это была шутка, и последовала за ним.
В нос ударил запах алкоголя. Не того, который пьют, а кристально-чистой жидкости, которая жутко щиплет. Мы оказались в небольшой квадратной комнате. У одной стены стоял длинный стол со стеклянной крышкой, другая до самого пола была затянута длинной бледно-зеленой шторой, а еще одну, в которой не было ни дверей, ни окон, занимали полки с разными склянками и крошечными пузырьками, наполненными микстурами, сушеными травами и маленькими белыми таблетками. Я такого доктора в первый раз видела. Наш, в Риджуэе, был просто толстой жабой, и все его добро умещалось в один саквояж.
— На что жалуешься? — Доктор уселся за стол и положил двустволку прямо на стеклянную крышку.
— Ни на что! — ответила я, глядя круглыми глазами на все те бутылочки и пузырьки. — Я здорова как конь.
Он улыбнулся, и вокруг глаз появились морщинки.
— Ты была у меня раньше? Разве мы не встречались?
Я посмотрела на него в упор.
— Нет, сэр, не была.
— Я лиц не забываю.
Я сглотнула, когда увидела сквозь стеклянную крышку, прямо под двустволкой, два портрета — мой и Крегара. Пары спирта обожгли мне горло, и голос сорвался.
— Я вообще раньше в Халвестоне не была.
У меня кровь закипела в жилах. Дверь была закрыта. Может, за той шторой есть запасной выход? А вдруг мне удастся первой схватить двустволку?
Если он и заметил, что я таращусь на портрет, или понял, что я вся на взводе, то виду не подал, только спросил, чем может мне помочь.
— Моя подруга ранена, и у нее началось заражение, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос дрожал как можно убедительнее. — Ей нужны эти… широкие биотики.
Доктор вновь приподнял черно-белые брови, и на лбу блеснул серебристый шрам. Потом почесал щеку — звук вышел такой, словно железной щеткой по камню скребли.
— Антибиотики широкого спектра?
Я вздрогнула. Мне-то казалось, что после всех повторений я это слово отлично запомнила. Я кивнула, и доктор открыл тумбочку возле стола. Несколько секунд копался в ней, достал крошечную белую коробочку и поставил на стеклянную крышку.
— Диоксидин. Пусть принимает два раза в день в течение недели. Должно помочь при любой инфекции.
Я взяла коробочку и взглянула на ряды букв — а они точно английские?
— Это все? — спросил он, и в его голосе звучала доброта.
— Добавьте еще бинтов, — попросила я. Наши уже никуда не годились.
Он достал из тумбочки пару тугих рулонов и еще широкую стеклянную бутылку.
— Это для стерилизации, — объяснил он. — Итого сорок пять долларов.
У меня в груди все сжалось. Такие деньги!.. Я вытащила из кармана монеты Колби и протянула их на раскрытой ладони.
— Я… я… — Черт, что сказать? — На что мне хватит?
Доктор грустно посмотрел на меня, потом протянул бинты и бутылку, а коробочку забрал.
— Только на это. Диоксидин в наши дни достать трудно.
Грудь сдавило еще сильнее. Бинты и спирт не помогут Пенелопе встать на ноги. Ей нужны пилюли, а она нужна мне.
— А что случилось с твоей подругой? — вдруг спросил доктор. Судя по голосу, он не собирался меня обманывать или дурачить, просто спрашивал из профессионального интереса.
— Упала в разлившуюся реку. Я ее вытащила, испугалась, что простудится в холодной воде, а на поцарапанную ногу и внимания не обратила. Вот дура!
— Ты очень храбрая. Не каждый на такое решится.
— Вы бы для друга тоже так сделали… — В глазах защипало. Я нуждалась в Пенелопе, и не только потому, что она умеет читать. Надо что-то придумать. — Мне очень нужны эти пилюли, — сказала я и, взглянув на его двустволку, почувствовала вес ножа на поясе. Нет, так нельзя, не по-людски.
— Я умею охотиться, могу достать хорошие шкуры хозяйки. Я могу… убирать. Я отработаю.