Я медленно выползаю из укрытия, держась поближе к земле. Враг офицера — мой друг, но это еще не означает, что я в безопасности. Надо вести себя осторожно и тихо. Порыв соленого бриза застает меня врасплох: влажная вспотевшая кожа покрывается мурашками.
— Стой.
Замираю.
— У патрульных — обход, — произносит нетерпеливый и напряженный женский голос. — Они не очень близко, но если ты побежишь, то меня увидят.
Поворачиваю голову — совсем чуть-чуть, чтобы бросить взгляд на говорящую. Хрупкая азиатка — незнакомка — методично опустошает карманы уже мертвого офицера. У нее — длинные смуглые пальцы. Неужели она убила офицера, как Давид — Голиафа?
— Лови!
Азиатка бросает мне шнурок с ключами.
Умно. Получается, она сделала причастной к убийству и меня, иначе зачем ей расставаться с клочком свободы? Я, впрочем, не жалуюсь. Я тоже не планирую задерживаться здесь надолго, так что меня ни в чем не успеют обвинить. Азиатка рассовывает по карманам жетоны офицера, затыкает его пистолет за пояс шорт.
— Я пойду с тобой, — вдруг говорит она.
Пушка заставляет меня нервничать, но, по крайней мере, дуло не направлено на меня.
— Но ты не знаешь, куда я собираюсь.
Она кивком указывает на пляж и тошнотворную мешанину из плоти и костей.
— А куда ж еще?.. И вообще, с меня хватит.
— Ладно.
Я продолжаю сидеть на песке. Смотрю на девчонку и на окровавленного офицера у ее ног. Меня начинает мутить, но я сдерживаюсь. Я должна взять себя в руки.
— Ладно, — повторяю я.
Азиатка переводит взгляд на песок, усыпанный раздробленными костями. Прибой еще далеко — он даже не коснулся потеков крови. Ни девица, ни я не можем вынести это зрелище дольше нескольких секунд.
— Убьют всех: кого-то раньше, кого-то позже. Патрульные скоро вернутся.
— Ясно, — говорю я. — Мы справимся.
— Мы обязаны. Иначе что нам остается?
Она права. Мне ведь не за кем возвращаться. Больше не за кем. Делаю глубокий вдох.
— Тогда я…
— Черт, они на дамбе… нас засекли. Давай!
Я вскакиваю и срываюсь с места. Дым успел рассеяться, правда, еще не полностью. Я не проверяю, бежит ли за мной азиатка. Не обращаю внимания на ошметки людей — вот во что превратились заключенные, с которыми я делила крышу над головой! Я смотрю лишь вперед, бросаясь то вправо, то влево, как делали патрульные, когда хаос только начинался.
Но песок вспарывают пули. Они попадают и в мертвых, и в живых — в тех немногих уцелевших счастливчиков, которые тоже намерены удрать. Столько выстрелов — я ухитряюсь мельком бросить взгляд — и всего-то двое патрульных! Уклоняюсь и продолжаю бежать, пока не достигаю полосы гладкого, еще нетронутого песка. Застываю как вкопанная — и в меня тотчас врезается девица с настила. Силы уходят на то, чтобы не потерять равновесие, не сделать роковой шаг, который приведет к гибели.
Другие заключенные, не сводя глаз с заветной лодки, пролетают мимо нас. Шквал пуль, взметнувшийся песок — и в считаные секунды они уже мертвы.
Резко втягиваю воздух, давлюсь дымом и заставляю себя бежать.
За мной бросается азиатка… и две девчонки. Думаю, они вовремя притормозили, и поэтому пули их не задели.
Их лица мне знакомы: сегодня, как и вчера, и позавчера, девчонки выглядывали из-за дамбы.
Веду их к цели, так быстро, насколько могу. Лодка близко. Если поднажмем, то наверняка спасемся. Вновь гремят выстрелы — теперь стреляет азиатка. Сперва в офицера, который до сих пор охраняет лодку. Пуля разрывает его плоть. Брызжет кровь, и офицер падает замертво. Азиатка переключается на патрульных: они кинулись за нами вдогонку, когда израсходовали все патроны.
Девица впечатляюще управляется с огнестрелом, что, если честно, меня пугает. Она продолжает методично нажимать на спусковой крючок, хотя пуль в магазине уже нет.
В нас больше не стреляют.
Не преследуют.
Но я бегу дальше. Не могу остановиться. Заминированный пляж — позади. Ныряю в наблюдательный пункт, где обычно сидят патрульные — сейчас они либо мертвы, либо охотятся на мятежников, — а затем несусь по бесконечному причалу к привязанной лодке.
Перевалившись через борт, падаю и замираю — ровно настолько, чтобы перевести дыхание. Смутно замечаю, как в лодку залезают запыхавшиеся девчонки. Блондинка распутывает узел — единственное, что держит нас у причала. Небо начинает покачиваться — прибой уносит нас в океан. Мне больно дышать. Больно думать. Все мои мышцы горят.
Но оно того стоит.
Глава 2
Не могу отличить собственные слезы от пота.
С легкостью могла бы часами валяться на палубе, бледная как смерть, однако делаю пару вдохов и с трудом заставляю себя встать. Перерыв окончен.
— Кто-нибудь умеет управляться с парусом? — обращается азиатка к девчонкам.
— Я умею, — отзываюсь я, не давая никому возможности взять столь важное дело в свои руки.
Мечтая об этом мгновении, я не рассчитывала, что окажусь здесь не одна и мне придется учитывать чужие пожелания.
— Вот и займись им.
Азиатка поворачивается к нам спиной и плетется к дальнему краю суденышка. «Дальний» — это, конечно, сильно сказано, но мы, пожалуй, сможем мило пошептаться об этой девице так, чтобы она не услышала.
Сейчас мы ничего такого не делаем. Пока что.
Блондинка, глядя на меня, вскидывает брови:
— Тебе помочь? Мы с семьей катались на лодке. Раньше, пока не…
Как много предложений в нашем мире, лишенном покоя, обрываются именно так. Раньше. «Пока не» и многоточие. А больше никому и не надо. Мы заполним тишину собственными неописуемыми воспоминаниями.
— Да. — Парусный гик привычно ложится в руку, как будто я не прекращала выходить в море. — Да, помоги, пожалуйста.
Блондинка придвигается ближе, а вторая девчонка — медные локоны, россыпь темных веснушек на носу и щеках, серебристо-серые глаза — с серьезным видом наблюдает.
Раньше. Солнечные летние деньки, которые, как мы думали, будут сменять друг дружку вечно. Рассветы и закаты, исполненные легких улыбок. Тем летом я каждый день выходила в море — иногда с отцом или с Эммой, но чаще — с Берчем.
Берч… соль и песок, поцелуи в свете звезд.
Поразительно, что реальность так изменилась.
— Кстати, я Хоуп, — произносит блондинка.
Ее дружелюбность застает меня врасплох. Не часто сталкиваешься с хорошими манерами. Вернее, теперь такого вообще не случается. Я привычно опускаю взгляд на ее левую руку, и да, действительно, на мизинце набиты тонкие, размашистые буквы: Х-О-У-П. Чернила красные. У меня — зеленые. Значит, наши бараки расположены на противоположных концах лагеря Нью-Порт-Изабель. Неудивительно. Я ни разу не видела этих девчонок. Ну, разве что на дамбе в последние дни.
— А тебя как зовут? — подсказывает она, потому что я молчу.
— Иден.
Это означает «Райский Сад», добавляю я про себя, как всегда делала раньше. Меня давно не спрашивали об имени — его даже никто не трудился использовать, — и я почти забыла, каково это — произносить его вслух.
Оно дарит мне ощущение свободы.
— Ты уводишь нас не в ту сторону.
Бросаю взгляд через плечо. Рядом с веснушчатой девчонкой стоит азиатка, скрестившая руки на груди. На ее мизинце виднеются буквы: А-Л-Е-К-С-А. Чернила фиолетовые — такие люди мне еще не попадались. С ума сойти.
— Думаю, нам сгодится любое противоположное баракам направление, — говорю я, не пытаясь поправить парус.
— За нами будет погоня, — не моргнув глазом продолжает Алекса. — Нужна лодка побыстрее.
— И где мы ее возьмем? — спрашивает веснушчатая. А я уж было решила, что она от шока лишилась дара речи. — Приплывем прямиком в штаб Стаи и попросим?
Алекса сверлит ее пристальным взглядом:
— Да. Это же их собственная лодка. Думаю, нам удастся провернуть такой трюк.
— А потом? — не отступает веснушчатая. Ф-И-Н-Н-Л-И. Красные чернила, как у Хоуп. — Спасаться от пуль, когда Волки поймут, что мы одеты не в форму? Даже если получится угнать катер, дальше что? Удирать? Ну и что ты собираешься делать, когда закончится топливо? Мы могли бы нырнуть в воду и плыть, пока руки не откажут, но…
— Ясно, — резко перебивает Алекса. — Ты здесь самая умная. Уверена, у тебя и план есть отличный.
Финнли стискивает зубы и с вызовом смотрит Алексе в глаза.
— Матаморос.
Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться. Если Стая еще не подмяла под себя Мексику — в чем я крайне сомневаюсь, — сколько я себя помню, ходят слухи, что там царствует картель.
— Ну? — спрашивает Финнли, обратив на меня стальной взгляд. — Вдруг обойдется. Я точно знаю, каким путем…
— Нет! — выплевывает Алекса. — Никак не обойдется. Ты, похоже, бредишь.
— Иден? — произносит Хоуп, пусть и тихо, но с не меньшим нажимом, чем Алекса. — Матаморос?
Мысли Хоуп легко читаются на ее лице: управлять парусной лодкой умеем только мы с ней. И мы способны взять верх над Алексой, если захотим. Если захочу я.
Делаю вид — очень старательно, — что действительно размышляю над вопросом.
— До берега мы доберемся, — говорю я. — И по нам откроют стрельбу, но не пулями, а шприцами с героином. Переоденут, чтобы затем сорвать с нас одежду, и мы попадем в самый настоящий кошмар, из которого живыми не выберемся.
Думаю, Хоуп в курсе, что есть такая вероятность. Финнли — тоже. Сплошные надежды, а планов толком и нет.
— Мне кажется, — продолжаю я, приготовившись к новой волне непонимания, такой же, как и мое упоминание Матамороса, — мы могли бы доплыть до Убежища.
Взгляды обжигают жарче солнечных лучей — особенно тот, которым меня одаривает Алекса. Она кладет ладонь на бедро и склоняет голову набок.
— Ты ведь понимаешь, что Убежище — это миф, верно?
Про Убежище повсюду гуляют слухи. Но я знаю истину.
— Ты не можешь утверждать наверняка.
Поправляю парус — в основном, чтобы не смотреть Алексе в лицо.
— А ты, значит, можешь? — огрызается она.