— Если Убежище — миф, то куда нам еще податься? — произносит Финнли. — Явно не в Матаморос и, конечно, не обратно в бараки. Иден права. Не стоит исключать, что вольный остров существует — иначе зачем они старательно минировали берег? Понятно, вовсе не для того, чтобы позволить людям туда удрать!
— Они просто садисты, — встревает Алекса. — Какой идиот решится строить на острове что-то важное?
— Остров не миф, — твержу я, не собираясь выдавать подробности о том, откуда я располагаю такими сведениями.
Я не говорю им, как папа тайком отвел меня в сторону прежде, чем его увели Волки. Он рассказал, что его вызывали к главе нашего лагеря и часами допрашивали. Они хотели выбить из него кое-что связанное с инженерным искусством и мореплаванием. Такое случалось, и довольно часто: ведь раньше папа был главным разработчиком проекта, который стал причиной скандала вокруг «ИнвайроТек». Проекта, который стал причиной мировой войны. Отец пережил больше допросов, чем я могу сосчитать. Однако этот оказался непохож на предыдущие.
Я не упоминаю, как блестели папины глаза, когда он заявил, что скорее умрет, чем поможет Стае хоть в чем-то, и его не подкупит даже на первый взгляд обнадеживающее предложение.
Стая хотела, чтобы отец создал нейтральную островную территорию: закрытое и отдаленное место, где будут проходить переговоры об окончании войны. Площадка стала бы доказательством, что Волки не нарушают в отношении нас основные права человека — что они способны проявлять доброту и миловать заключенных, пусть и малое их количество. Другими словами, эдакая подслащенная показуха для остального мира. В котором я еще надеюсь пожить.
И я помалкиваю о том, что папа не вернулся. В тот день в барак заглянули два офицера, принесшие его обручальное кольцо, карманное руководство по выживанию и пузырек с кровью и зубами.
Выдам нечто подобное, и мы сто процентов поплывем прямиком в Матаморос. И кто мне доверится, если узнает правду? Что к войне и всем нашим страданиям от рук Волков привело не что иное, как труды моего отца? Что в Убежище нас, вполне вероятно, ждет отнюдь не лучшая жизнь, а смерть?
Я доверять себе бы не стала.
Алекса становится так, чтобы я не сумела от нее скрыться.
— А если остров есть и его до сих пор не поглотил океан, ты и впрямь думаешь, что там все свободны?
Кольцо на цепочке вокруг шеи и пузырек со смертью, лежащий в кармане, говорят «нет».
Однако информация, которую я обнаружила в руководстве по выживанию, написанная безупречным, разборчивым почерком, утверждает иное. Я уверена, что папа изменил свое решение: он поверил в то, что на острове и в самом деле можно обрести свободу — и что ради этого пожертвовал жизнью. Он пытался указать мне путь. Может, надеялся, что я сумею вырваться из лагеря.
И я сумела.
— Должна же я во что-то верить, — осмеливаюсь я взглянуть Алексе в глаза. — Да и ты тоже. Слишком уверенно ты бежала, а так бывает, только если знаешь, куда направляешься.
— Ты неправа, — отвечает Алекса, не моргая. — Я просто-напросто удирала, не разбирая дороги.
Глава 3
Страница сорок семь книжки «Выживание: полевое руководство» от края до края покрыта карандашными пометками — убористым, с сильным наклоном вправо почерком, — никак не связанными с печатным текстом. В книжке не осталось пустых страниц и полей: отец использовал все свободное место — и даже больше. Я столько раз перечитывала его записи, что буквально вызубрила их наизусть. Я перелистываю страницы, которых он когда-то касался, пробегаю пальцами по бурым пятнышкам грязи и пота, и мне становится легче.
Наверху — надпись, дважды подчеркнутая: «Остров Убежище». Ниже страница представляет собой единый, непрерывный абзац, но я мгновенно нахожу отрывки, что всегда меня завораживали.
Нейтральная территория. Свободная от оружия зона.
Скрытые среди папоротников храмы, выстроенные из камней и тайн.
Монахи, которые даруют беженцам защиту от обеих сторон военного конфликта, принимая их в свой монастырь. Всем, кто приходит с миром, без малейшего намека на враждебность, наносят особые татуировки-голограммы.
Вот что ждет нас на острове — если верить записям отца.
Но никто не знает наверняка.
Я поправляю парус, ориентируясь по нарисованной от руки карте и закатному солнцу. Девицы следят за мной, но не возражают — значит, направление могу выбирать я.
— Алекса! — зову я. — Под сиденьем компас не попадался?
Мы уже обыскали каждый доступный нам дюйм лодки — ключи погибшего офицера подошли лишь к половине замков на ячейках для хранения — и обнаружили приличный запас питательных батончиков и одинокую бутылку «Хейвенвотер». Фильтр в ней почти сдох, но еще как минимум пару дней у нас будет чистая, опресненная вода. Если мы, конечно, будем экономить. Алекса вдобавок нашла кучу навигационного оборудования — в основном морские карты и всякие инструкции — и два оранжевых спасательных жилета.
Алекса вытаскивает компас из кармана и бросает его мне:
— Развлекайся.
— Могла бы и помочь!
— Ага, могла бы, — отзывается она.
И она уходит в дальний конец лодки, который покидала за первый день нашего плавания от силы на полчаса, и вскрывает упаковку батончика.
— Так даже лучше, — говорит Хоуп. Голос у нее настолько мягкий, что его совсем не приходится понижать. — Мне рядом с ней неуютно.
— Из-за пушки? — спрашиваю я. — В ней, если что, нет пуль.
— Нет, дело не столько в пистолете, сколько в том, как она стреляла, — поясняет Хоуп. — Алекса… она — сама по себе.
Хоуп — добрая душа — не раскрывает мысль дальше, но я не слепая. Я вижу, что Алекса считается с нами лишь в тех случаях, когда у нее нет иного выбора. И ей на все плевать до тех пор, пока дело не касается лично ее.
— Понимаю, — говорю я. — Мне тоже рядом с ней неуютно.
Тянусь за отцовской книжечкой, которую оставила на сиденье, но ее нет на месте. Тотчас впадаю в панику, готовая перевернуть лодку в буквальном смысле вверх дном. Оглядываю деревянную палубу, скамейки… и, наконец, замечаю яркое пятно горчично-желтой обложки в руках Финнли. И от этого зрелища у меня внутри что-то обрывается. Финнли не такая, как Алекса, — да, она вспыльчивая и упрямая, но Хоуп познакомилась с ней задолго до побега. Хоуп ей доверяет. Дело не в самой Финнли, а в том, что… это слишком личное.
Она просто решила почитать книжку, напоминаю я себе. Книгу о насекомых и растениях, о способах построить укрытие, развести костер и очистить воду — с параллельно написанными заметками моего отца. А еще там есть информация про остров Убежище, схемы и карты. И несколько набросков, что напоминают мне про тот год, когда отца щедро наградили за его архитектурные проекты. Мы отправились в ресторан отпраздновать и ели стейки за триста долларов.
О карте, ведущей к острову, девушки узнали, как только я вытащила книжечку из кармана. И скоро последуют неизбежные вопросы… много вопросов. А я пока не готова на них отвечать.
— Чего? — смотрит на меня Финнли поверх руководства. — Вернуть?
«Нельзя без спросу брать чужое, — хочу сказать я. Больше от отца у меня ничего не осталось.
Но выходит только:
— Нет, можешь полистать.
Я не должна беспокоиться. Она смотрит на меня без задних мыслей.
— Где ты вообще ее взяла? — Финнли щурится, переворачивая страницы. — Тяжко было, наверное, прятать ее от Волков.
Финнли даже не представляет насколько.
Книжка попала мне в руки по ошибке, не иначе. Мне бы ни за что ее не отдали, если бы хоть кто-то догадался заглянуть внутрь. Но зачем им изучать руководство?
Брошюрки такого рода наверняка читал каждый.
Волки вручили мне отцовскую книжку и никогда о ней не вспоминали. А я была более чем осторожна.
— Я… э-э…
К щекам приливает кровь. Руководство связано с работой отца. Лихорадочно соображаю, как мне ответить, чтобы не вызвать подозрений. Но любой ответ повлечет за собой ненужные расспросы.
— Я серьезно, откуда она у тебя? — допытывается Финнли, загибая уголок странички.
Я вздрагиваю, хотя сама «пометила» так столько листов, что книга превратилась в разобранное оригами.
— Перестань, Финн, не лезь человеку в душу. — Хоуп забирает книжку у подруги. — Иден явно не хочет об этом говорить. Прости, — извиняется передо мной Хоуп, возвращая мне руководство. — Нам всем сейчас нелегко. Нужно оставить друг другу хоть чуть-чуть личного пространства.
Финнли молчит, но я уверена: ей есть что сказать. Может, она тоже хранит внутри нечто сокровенное, чем ей не хотелось бы ни с кем делиться. У каждой из нас найдутся секреты. Мысленно рассыпаюсь в благодарностях Хоуп.
— А вы, девчонки… — киваю на татуированный мизинец Финнли в отчаянной попытке сменить тему. — Вы обе — с красным. Откуда вас перебросили?
Цвет чернил зависит от региона, где человека схватили, — короче говоря, от того, что у Волков было под рукой. Большинство жителей Техаса пометили зеленым.
— Санта-Моника, — отвечает Хоуп.
Теперь ясно, откуда у них взялась идея с Матаморосом. Готова поспорить, они с Финнли надеялись пересечь Мексику, после чего пробраться в Калифорнию и вернуться домой.
Если б только… там были дом и семья. Если бы Волки не перекроили мир так страшно. Если бы только все не оказалось сломано и разбито. Возвращаться некуда.
— Где вас заставили работать? — спрашиваю я.
— Металлообработка, — произносят Хоуп и Финнли хором, безо всяких эмоций.
Вначале работу не давали — Волки предпочитали делать вид, будто нас не существует. Что мы тараканы. А на производство нас загнали после вмешательства Союзных войск — когда Волки развернули военную кампанию еще шире. Они превратили нас в муравьев и заставили тащить на себе ношу в пять тысяч раз больше собственного веса.
Финнли начинает жаловаться, какими обжигающими в цехах были горны, и протягивает руки:
— Смотри!
Ладони и предплечья испещрены выпуклыми рубцами. Еще один, кривой и широкий, красуется на указательном пальце левой руки.