Ничего нового она не сказала. Киваю, мол, очевидно.
— Разница лишь в том, что у тебя план созрел, когда спасать их уже было поздно, — продолжает Алекса. — А я вот взорвала фабрику, чтобы все завертелось.
Глава 8
Жил да был мир, полный мечтаний, вопреки душевным мукам, и любви, вопреки изломанности.
Жил да был мир, полный красок: желтая разметка на черном асфальте шоссе, россыпь цветов всех оттенков радуги.
Теперь его поглотило море, и то, что от него осталось, задыхается среди буйной зелени проросших сорняков зависти и власти. А иногда и любви к справедливости, которая не знает меры и причиняет боль.
Теперь стало сложно отличить цветы от сорняков.
Глава 9
Алекса как одуванчик. Она умело скрывает тайны, словно крошечные лепестки, которые вот-вот обратятся в дым. А ее признание — чудовищное, до боли честное — вызывает еще больше вопросов.
Пытаюсь подобрать слова. Ничего не выходит.
— Не говори остальным, — предупреждает Алекса. — Будет неловко.
Хоуп и Финнли имеют право знать правду. Впрочем, когда Алекса поделилась своим секретом, нам обеим действительно стало неловко.
— Почему ты мне рассказала?
Она внимательно следит за мной несколько минут, но что-то явно изменилось. Взгляд ее по-прежнему острый — он буквально пронзает насквозь. Как кухонный нож, на который смотришь и вдруг понимаешь: он создан, чтобы резать томаты, а не человеческие сердца. Острие нацелено не на меня. Вернее, уже не нацелено.
— Ты в курсе, что я убила офицера, но не боишься меня, да?
Хочу возразить, что она ошибается. Я боюсь. Я — в ужасе, но не из-за ее прошлого, а из-за того, как она способна так просто о нем рассказывать. Из-за того, что она еще, наверное, хранит глубоко внутри себя. С глаз долой и из сердца вон. Из-за того, что подвигло ее на подобные поступки.
Может, Алекса догадывается, что я хочу копнуть глубже ей под кожу и выведать остальные тайны, понять ее. Может, страх слишком хорошо спрятан за сопереживанием.
Нужно расспросить Алексу прямо сейчас, пока она в настроении, и постепенно подобраться к провокационной теме — к татуировке. Но сначала надо пошатнуть ее стены:
— Жалеешь?
— О чем? — Алекса рассеянно покусывает ноготь большого пальца. — Что убила или что тебе протрепалась?
Молча жду. Уточнять пока нечего.
Алекса не отвечает. Видимо, это и есть ответ.
— Я собиралась бежать, — говорю я. — И добралась бы до цели. Если честно, я верю, что у меня бы получилось.
Без взрывов.
Без смертей.
— А я бы в мгновение ока умерла. — Алекса встречается со мной взглядом — на долю секунды, после чего смотрит на волны. — Все мы делаем то, что должны, да?
И меня осеняет: Алекса ровно настолько же одинока, как и я. В лагере у нее никого не осталось — судя по тому, что она устроила на фабрике. И если бы она хотела еще кого-то спасти, то в нашей лодке оказалось бы не четверо беглецов, а пятеро.
Финнли и Хоуп хотели добраться домой, в Санта-Монику. Может, и Алекса думала к кому-то вернуться.
— Кто он? — спрашиваю я. — Кого тебе не хватает?
И, будто по щелчку пальцев, Алекса вновь закрывается.
— Неважно. Его больше нет.
В ее «нет» звучит разряд в десять тысяч вольт, и я не собираюсь его касаться.
Лучше идти мирным путем.
— Но я отлично понимаю, каково…
Она резко вскидывает ладонь, и я испуганно замолкаю. Алекса смотрит поверх моего плеча на остальных девчонок.
Оборачиваюсь. Финнли и Хоуп не спят. Они смотрят на что-то вдалеке. Наш разговор с Алексой ни одна ни другая, кажется, не расслышали. Что привлекло их внимание? Окидываю взглядом океан, но вижу лишь поблескивающую в лучах солнца воду. Океан кажется бескрайним.
— Иден? — зовет Финнли. — Это оно?
Переглядываемся с Алексой. По крайней мере, не я одна ничего не понимаю.
— Оно — это что?
Может, мое идеальное зрение не настолько идеально и с последнего визита к офтальмологу, который случился за полгода до дня Зеро, я начала потихоньку слепнуть, как старушка?.. Но нет, контуры четкие, цвета яркие. И вижу я только воду и небо.
— В твоей книжке есть рисунок острова, — продолжает Финнли. — Тебе не кажется, что похоже на него?
Речь идет только об одной книжке и единственном рисунке. Я быстро пролистываю страницы в поисках — судя по тому, что я уже разобрала, — там были строчки о том, как ловить рыбу. Вот она! Отец полностью перекрыл печатный текст рисунком, выполненным синей ручкой. Линии разной длины, штриховка, точечки. От края до края тянется берег. За ним — частокол деревьев, перед ним — бурлящие волны. И тщательно вырисованный высокий тотемный столб, устремленный в небо: он стоит возле густых зарослей.
Из-за утреннего плавания чернила на полях потекли, но рисунок все же сохранился.
Правда, сейчас вокруг нас лишь вода. И нет никакого острова. Так?
— Можно я гляну еще раз? — Финнли протягивает руку, продолжая глазеть в прежнем направлении. — В смысле, на рисунок.
Пересекаю лодку, чтобы отдать Финнли книжку… но роняю ее на палубу, так и не успев вручить ей руководство. И чуть ли не падаю сама. Всего три шага — и на горизонте возникает то, чего там раньше не было.
— Алекса! — зову я. — Ты должна это видеть!
Глава 10
Мой отец был педантичен. Безупречная речь, всегда гладко выбритые и пахнущие мятой щеки, никакой грязи под ногтями — он ее не выносил. Любовь к идеальному порядку пронизывала все сферы его жизни. Я вижу это в каждой точке, линии и изгибе рисунка — они в точности повторяют каждую точку, линию и изгиб острова, к которому мы приближаемся.
Поэтому я не понимаю, каким образом лодка доплыла до него за столь короткий срок. Подробнейшие указания и координаты говорили о том, что путь неблизкий. Вдобавок в своих заметках папа вообще не упомянул об этой странной оптической иллюзии. Почему с одной части лодки остров виден, а с другой — нет?
Но, несомненно, перед нами остров Убежище. Мои чувства, как флюгер на ветру, мечутся от радости к страху и обратно. Он существует! Найдем ли мы на суше свое убежище, конечно, остается загадкой. Но, по крайней мере, теперь я знаю, что у нас хотя бы есть надежда.
Мы с Хоуп, поправляя парус, разворачиваем лодку. Сейчас остров виден с любой точки. И, сообразив, что мы наконец-то преодолели скрывающий его барьер — барьер ли? — мы направляемся к самому острову.
Сперва нам кажется, что до берега — меньше часа плавания. Да и остров выглядит маленьким. Похоже, его можно за час обойти по периметру. Как там могут размещаться беглецы?
Однако, несмотря на приличную скорость, с которой мы рассекаем воду, до берега мы добираемся лишь к вечеру. И нам сразу становится ясно: остров в действительности гораздо большего размера, чем мы предполагали.
Мы чувствуем себя крошечными уже на мелководье, кристально чистом и голубом. За девственной полосой песка растут грозные великаны-деревья: они выше нашей мачты в четыре раза. Я замечаю тотем из девяти глыб с высеченными на них огромными мрачными лицами. Маленьким здесь кажется лишь небо — тонкая голубая полоска, которую почти не видать за зелеными верхушками. Листва настолько густая, что пропускает лишь тонкие лучи света — и то, когда ее шевелит ветерок.
Хоуп опускает парус, а я перемахиваю через борт. Вода встречает меня приятной прохладой. Вместе с присоединившейся ко мне Финнли подтягиваем лодку к берегу.
Мы постепенно замедляемся: чем меньше нам помогает океан, тем тяжелее становится ноша. Алекса и Хоуп спрыгивают в воду возле самого берега, и она плещется у их лодыжек.
Вчетвером мы толкаем лодку вперед, дюйм за дюймом, пока она не оказывается полностью на суше.
Первой перестает толкать Алекса. На гладком мокром песке остаются аккуратные следы ее ног — единственный признак, помимо тотема, что на острове есть люди.
— Неплохо, — бросает она нам через плечо. — Отсюда лодку унести не должно.
Я не совсем согласна. Вернее, я вообще не согласна, однако у меня уже ноют все мышцы. Ощущаю на себе взгляды Финнли и Хоуп. Они продолжают держаться за лодку: наверное, готовы толкать ее еще целый час, если я посчитаю это необходимым. Хоуп раскраснелась. Она такая тоненькая — удивительно, как не переломилась. Финнли покрепче, но ненамного.
— Даже если ее унесет, — произносит Финнли, — нам уже некуда плыть.
Она права, но ее слова никого не утешают.
— Пока что все будет хорошо. Забирайте бутылку «Хейвенвотер» и на всякий случай как можно больше батончиков.
В глазах Хоуп мелькает облечение, но вслух она ничего не говорит. Мы нагружаемся припасами и отправляемся в путь по следам Алексы — туда, где песок вновь становится сыпучим и прилипает к ногам. Следы сворачивают к тотему, у которого замерла Алекса.
Она внимательно изучает каменный столб — крошечная по сравнению и с ним, и с буйными джунглями позади тотема.
Мы останавливаемся рядом, в тени.
— Это… ведь не убежище? — спрашивает Хоуп.
— Если верить описанию в книжке, то нет. — Пробегаю пальцами по бороздкам высеченного в камне лица. — Думаю, храм должен был где-то там, — киваю на джунгли, — в чаще.
Смотрим на тотем. А он глазеет на нас.
— О’ке-е-ей, — тянет Алекса. — Приятного вам созерцания, а с меня хватит.
Она отбрасывает волосы и возвращается обратно к океану.
Листва шуршит на легком ветру. Волны омывают берег. Кругом спокойствие, безмятежность. Ничего общего с тем местом, откуда мы прибыли, где песок начинен взрывчаткой и пропитан кровью. Никаких надзирателей, пуль, ножей.
Однако от мысли, что мы в ловушке — даже если ее унесет, нам уже некуда плыть, — у меня внутри, по позвоночнику, по ребрам, расползается холод, который не хочет уходить. Неуютно.
Увы, меня никто не предупреждал, что надежда бывает настолько тесно переплетена со страхом.
Глава 11
— А вы что, торжественную делегацию ждали? — интересуется Алекса, когда мы с Финнли устало приносим остатки припасов с лодки.