Глава 41
Из листвы доносится шорох.
Это точно не животное. Кто-то раздвигает ветки у подножия каменной лестницы.
Я тут же замираю. Думаю, я могла бы сойти за изящную мраморную статую с застывшим «Вот черт!» на лице. Скашиваю глаза и вижу Лонана. Несмотря на байки о том, как надо выманить врага из норы, он явно представлял, что произойдет все это на его условиях. И конечно, не в тот момент, когда он будет сидеть на своде пещеры, где хочешь не хочешь, а придется принять бой, ведь деваться больше некуда.
Из зелени высовывается черноволосая макушка. Парализовавший нас страх отступает.
— Алекса?! — выдыхаю я с облегчением.
А Лонан приходит в ярость:
— Я же говорил тебе не идти за нами!
— Ты посоветовал мне вести себя потише. — Алекса наклоняется, всматриваясь в завесу листвы. — И как видишь, у меня получилось.
«Я победила», — говорит ее победная усмешка.
Через несколько секунд на первую каменную ступеньку подтягивается и усталая Хоуп. На ней моя желтая кофта — висит мешком на тоненькой фигурке, а рукава натянуты до самых костяшек, хотя здесь царит удушающая жара. Алекса подхватывает Хоуп под мышки, помогает забраться на ступеньку полностью.
— Привет! — мрачно объявляет Хоуп.
Она сейчас — ну, и не только сейчас — полная противоположность Алексы. Словно та вытянула из нее все силы и Хоуп попросту пришлось тащиться следом в тщетной попытке восстановить справедливость.
— Остальные в пещере? — шагает Алекса к пещере.
— Если хочешь — рискни, проверь, — отзывается Лонан. — Мы спустимся через пару минут.
Алекса, не изменяя привычкам, идет вперед — как всегда безрассудно. Хоуп плетется за ней.
Лонан слегка отодвигается в сторону. Интересно, нервничает ли он, как и я, из-за того, насколько быстро пришлось вновь облачиться в свою броню, предварительно обнажив мягкое, нежное нутро. Кое-что из сказанного сильно меня задело — никак не оправлюсь после этого «обойтись малыми жертвами», однако между мной и Лонаном установилась связь, ведь наши жизни разрушил один и тот же враг. Мгновения тишины, которые мы разделили на вершине мира, исполнены искренности, которую я давным-давно ни с кем не ощущала.
На всякий случай понижаю голос — вдруг Алекса и Хоуп смогут нас услышать.
— А Касс и Финнли потом… они…
— Вспомнят?
— Я хотела сказать «опять впадут в безумие». Но да, ты, в принципе, угадал.
Лонан привычно пробегает по волосам рукой.
— В основном они пребывают в адекватном состоянии. Грош цена шпионам, если они постоянно бросаются на людей. Хотя кое-что их провоцирует. Пока не пойму, контролирует ли их кто-то в режиме реального времени или им просто промыли мозги, чтобы они так реагировали на… черт знает что именно.
Он складывает полотенце — наверное, еще влажное от моих слез, — и заправляет его за пояс.
— А еще, — продолжает Лонан, — голограммы проявляются только в определенных точках или под ультрафиолетом. Думаю, жертвы даже не подозревают, что с ними что-то стряслось. То есть… Касс в курсе, но только потому, что его просветил Феникс.
— А Финнли? — Сперва мне казалось, Лонан не скрывает свои планы ни от нее, ни от Касса, но, похоже, я ошибалась. Он ведет себя крайне осторожно, пусть и старается выглядеть самоуверенным. — Что, по ее мнению, ты ищешь на острове?
— Зарытое сокровище, — ухмыляется Лонан. — Чтобы мы смогли купить расположение Волков.
Вспоминаю факты, которые успела узнать о Финнли. Девчонка из малосостоятельной семьи, оставшаяся за бортом, вынужденная получать ожоги на производстве патронов. Если у кого-то и есть причины жаждать благосклонности Стаи, так это у нее.
— В принципе, я не соврал, — оправдывается Лонан, решивший, что я его молча осуждаю. — Я не вдавался в подробности о том, какое сокровище мы надеемся отыскать.
— И ничего не говорил про подкуп Волков, — добавляю я.
— Да. Но это тоже не совсем правда.
— Вообще неправда, ты хотел сказать.
— Ага, — сразу соглашается Лонан. — Что-нибудь еще? Спрашивай, а то действие седативного препарата скоро закончится.
Задавать вопросы — вот единственная причина, по которой я сегодня отправилась в джунгли. А теперь, когда у меня, наконец, появился такой шанс, я не представляю, с чего начать.
И как начать.
Как повести разговор о моем отце? О том человеке, чьи идеи запустили череду событий, из-за которых родители Лонана истекали кровью на кухонном полу? Как выудить ответы о работе отца над этим островом, не выдавая своих личных секретов?
Прямо как тогда, в бараках, меня охватывает ощущение, что я не имею права на скорбь. Значит, мне нельзя задавать вопросы…
Но я уже зашла настолько далеко… Вдруг Лонану что-то известно? И от правды меня отделяет лишь страх порвать хрупкую связь, которая возникла между нами?
Доверять — значит рисковать. Я должна спросить.
Глубоко вздохнув, вытаскиваю из-за пояса руководство по выживанию.
— Ты столько времени проводишь в море… думаю, ты разбираешься в азбуке Морзе?
Из массы вопросов я выбираю именно этот потому, что он может стать ключом ко всем странностям и тайнам острова. Открываю страницу с отцовской картой, показываю точки с линиями, заполняющие океан.
— Откуда она у тебя?! Как?
Воображаю, что творится в голове у Лонана — ведь у меня в руках изображение острова, на поиски которого у него ушли долгие месяцы. Как ответить? Что, если за шифром скрыто нечто страшное или преступное?
— Мне ее передали, давно.
Достаточно безопасная фраза.
— То есть вы сюда доплыли, ориентируясь по карте? — спрашивает Лонан, и я киваю. — Можно?..
Отдать книжку нелегко, но я вручаю ее Лонану, и он принимается изучать руководство. Его взгляд мечется туда-сюда по строкам. Лонан перелистывает страницы, вглядывается в какой-то чертеж и вновь открывает карту. Он хочет что-то сказать, но затем захлопывает книжку, и мой скудный обед тотчас подкатывает к горлу.
— Что там? Что-то страшное, да?..
— Нет, ничего подобного, — произносит Лонан. — Мне очень жаль, но я никак не соображу, о чем идет речь, Иден. Да, это азбука Морзе, и я неплохо ею владею, но в стандартной, международной версии. А шифровка написана американской морзянкой, которой почти никто не пользуется. Автор адресовал послание либо знающему человеку, либо делал заметки для личного пользования.
В моей душе что-то обрывается. Да, отец ведь вполне мог стремиться сохранить данные. Спасти некую тайную часть себя, которая продолжила бы жить после его смерти. Он всегда любит вести дневники.
Но мне мало этого. Я хочу знать об отце все.
— Можно?.. — киваю на книжку. — Она для меня важна.
— А! Прости, — возвращает мне ее Лонан. — Конечно.
В чем заключается «важность» он, к счастью, не уточняет.
Однажды я наберусь смелости и исповедуюсь перед ним. Наверное, он меня выслушает и поймет.
— Спасибо за попытку, — бормочу я, пряча книгу и вместе с ней — собственное разочарование. Необходимо сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.
— Нам пора, — говорит Лонан.
— Ты прав, — пытаюсь приготовиться к тому, что случится, когда действие седативного средства завершится. — И что дальше?
Будущее непредсказуемо, но возможность об этом спросить почему-то меня утешает. Дарит крошечную надежду, что день пройдет по плану.
— Продолжим поиск сокровищ. — Сдвинувшись к краю, Лонан цепляется пальцами за трещины в камне, словно прирожденный скалолаз. — Если нас не обнаружат раньше.
Глава 42
Когда я впервые открыла книжку, доставшуюся мне в наследство от отца, то сразу прочесала ее в поисках его следов: упавших ресничек, карандашных пометок на превращенных в закладки полосках бумаги, пятен горчицы с тех времен, когда папа использовал руководство по назначению во время походов.
Забавно, я не могла избавиться от мысли, что маленькая желтая книжечка, которая помогала отцу выживать в дикой природе, в конце концов пережила и его самого.
Я искала на потрепанных страницах утешение, запоминала отрывки наизусть — особенно в те дни, когда должна была лакомиться индейкой под клюквенным соусом или пить мятный мокко, разворачивая шуршащие оберткой подарки. Или когда из тортов должны были доставать капающие воском свечи, над которыми загадали желание.
И в другие дни — тоже.
Некоторые страницы давались мне тяжелее — например, о протоклетках и биосинтетике, с кучей формул и многосложных научных терминов, смысл которых сводился к «мы не позволили Венеции уйти под воду, и будущее нашего мира будет развиваться именно этим путем; наша страна должна научиться использовать самовосстанавливающиеся организмы, которые защищают нашу планету».
Эти разделы я читала исключительно из-за отцовских пометок — столь знакомых и родных. Записи он часто делал синими чернилами, но любил и цветные карандаши. «Неон — отрава для моих глаз», — всегда говорил отец. Там, где любой нормальный человек использовал бы маркер, папа пускал в ход карандаши и мягко наводил буквы до тех пор, пока они не начинали буквально светиться.
Я жадно изучала его рисунки — например, тот, что привел нас к острову, — и записи, не имевшие ничего общего с печатным текстом. Выдержка про биосинтетику оказалась набросана поверх секции о физиологии дыхания. Рядом обнаружился рассказ об одном из их первых свиданий с мамой, когда у той выдалась кошмарная неделя. Маминому коту ампутировали два пальца, и он целый день врезался в окружающие предметы из-за защитного конуса. Мама отменила свидание — от пережитого кот пребывал в ужасе, и она слишком за него волновалась, — но через час папа явился к ней на порог с пакетом вкуснейших стейков, ее любимым «Каберне» и букетом пионов. Есть ли у этой истории связь с физиологией дыхания? Нет. Ну, кроме папиных слов, что при каждом взгляде на маму у него захватывало дух.
«Не стоило», — сказала мама.
Почему люди говорят совсем не то, что думают?