Слезы — последнее, что я ожидаю от мужчины с самурайскими мечами на бицепсах, но сегодня такой день, когда от ожиданий столько же толку, сколько от банковских счетов при рухнувшей экономике.
— Несите морские карты, — говорит Рекс. — Я согласен.
Капитана и старпома караулят Лонан и Касс. Двое на двое, не больше, не меньше — так мы условились.
На главной палубе нас только трое — Феникс, Пеллегрин и я. Мы вытягиваемся на мягких скамьях и спим, разоряем холодильник с бутилированной водой, лакомимся порезанными манго и ананасами, жуем крекеры и роняем крошки на отдраенный деревянный пол.
А еще мы по очереди занимаем ванную. Я впервые с начала войны оказываюсь не в общественной ванной. Соскребаю с кожи соль, песок, грязь, собираю волосы в длинный «рыбий хвост», который всегда делала Эмма.
Зеркало ловит меня в ловушку. Вовсе не из-за царапин с синяками и даже не из-за костлявых плеч, а из-за матери, которая как будто глядит на меня вместо моего собственного отражения.
Я всматриваюсь в черты своего лица — ее лица, и время замедляет свой ход. В конце концов, Пеллегрин стучится в дверь и спрашивает, в порядке ли я. Такое чувство, что если я буду продолжать смотреть в зеркало, то смогу ее вернуть. И у меня опять будет полноценная семья. И я обрету прошлое.
Ее призрак, воспоминания… Их недостаточно.
Впрочем, так было всегда.
Беру себя в руки, ухожу из ванной комнаты.
Феникс крепко спит на скамье. Направляюсь к корме, где одиноко сидит Пеллегрин.
Здесь я задремала — на плече у Лонана.
— Мне вдруг стало интересно, — говорю я, падая на подушку. — Вы с моим отцом так осторожничаете… но наверху ты вел себя несколько иначе.
Скоро рассвет. Небо слегка посветлело, и я могу разглядеть белый шлейф, который тянется за яхтой.
Пеллегрин тоже смотрит на волны.
— Мы не можем вечно хранить все в тайне, — отвечает он. — Ава и Грей наверняка давным-давно очнулись. Мы с твоим отцом выждали удачный момент и рискнули. Надо же когда-нибудь действовать. А то, что мы с парнями надавили на команду… Думаю, у нас не было выбора.
— Ава просмотрит записи и узнает, что случилось. Что вы соврали Рексу.
— Ее смена начнется через несколько часов. И мы вообще-то не лгали. Зорнов ждет нас, однако из соображений безопасности он редко позволяет кому-либо, кроме строителей и своих помощников, ступать на остров.
— Но почему капитан не знает? Какой смысл скрывать от него?
— Капитанов слишком легко подкупить. А Рекс беспокоится исключительно о собственной персоне. Конечно, он не хочет страдать. Если он не знает, когда его очередь плыть к острову, то не сможет слить информацию тем, кто угрожает порезать его на куски. Если честно, ему же лучше.
Безжалостные люди, не поверив, что Рексу ничего не известно, все равно его покалечат, думаю я. Надо бы сменить тему.
— Ава и Грей, — произношу я в попытке сосредоточиться на чем-то менее кровавом. — Они в курсе?
Пеллегрин шумно вздыхает.
— Твой отец рассказал Аве правду, примерно ту же версию, которую скормили Зорнову. Ава постоянно лезет в чужие дела и делает поспешные выводы. Но по-моему, ей следовало оставаться в неведении.
Пеллегрин отводит взгляд. Такое ощущение, что он хочет что-то сказать, но медлит с ответом.
— Что еще? — спрашиваю я. — Выкладывай.
Он закусывает губу, продолжая молчать.
— Ава… — начинает он. — Ава верна как собака. Вдобавок я почти не встречал настолько проницательных людей, как она. Ава уже некоторое время подозревает, что мы что-то затеяли, и она не ошибается. Поэтому твой отец и раскрыл карты. Но Ава сразу сообразила, что он кое-что утаил. Вот в чем состоит проблема, Иден…
Конечно, ведь вся правда заключается в том, что папа — Волк-предатель, перебежчик. Это понятно и без слов.
— Папа не может рассказать самое важное, — догадываюсь я, — иначе план рухнет.
Пеллегрин кивает.
— Ава не поделится с Зорновым своими подозрениями, потому что она не входит в список тех, кто официально располагает данными для встречи. Но Ава определенно возьмет ситуацию в свои руки, если увидит на то вескую причину.
— Например… какую? Что она может предположить?
Впрочем, я уже знаю ответ. То, чего мы жаждем и наверняка бы сделали, если бы это помогло значительно повлиять на исход войны, а не просто уменьшить количество вожаков с пяти до четырех.
Слева, на горизонте, вспыхивает первый огонек. Я еще никогда не видела таких невзрачных рассветов: на небе нет ни облаков, ни птиц, ничего зрелищного. Солнце выкатывается вверх и занимает свое место, беззвучно разгоняя остатки ночи.
— Кое-что гораздо более жестокое, чем мы планируем осуществить, — отвечает Пеллегрин.
К горлу подкатывает тошнота.
Вот как мы повлияем на исход войны: мы станем таким солнцем.
Глава 82
Феникс, вздрогнув, просыпается и обхватывает голову руками.
— Хватит, перестань! — стонет он. Лицо его, в обрамлении выпавших из хвоста рыжих кудрей, морщится. — У нее слишком громкий голос… Пе-ре-стань!
Пеллегрин спит уже минут двадцать.
Ночью он в основном бодрствовал, поэтому я не хочу его тормошить.
Но я не уверена, что делать.
— Феникс? Что с тобой?
Он не отвечает, продолжая жмуриться и вжимать пальцы в виски. Я иду к Фениксу, кладу ладонь ему на плечо.
Он вздрагивает от неожиданности.
— Что случилось, Феникс?
— Я тебя почти не слышу, — произносит Феникс. — Алекса… Алекса! Если ты меня слышишь, перестань трещать!
— Но я — Иден.
Если он думает, что я — Алекса, то его состояние куда хуже, чем я полагала.
Феникс смотрит на меня, будто именно у меня крыша поехала.
— Алекса, — поясняет он, — у меня в голове. Несет какой-то бред, и я не могу заставить ее говорить медленнее. Что-то про твоего отца.
Я в две секунды срываюсь из рассветного «все-будет-хорошо» в паническое «настал-конец-света».
— Что? Что? — Феникс снова жмурится. — Эй, Феникс, посмотри на меня… Алекса, ты меня видишь? Я — на экране, да?
Хаос в голове Феникса упорядочивается.
— Она притихла. — Феникс прислушивается. — Она тебя видит.
— Хорошо. Алекса… ты можешь еще раз рассказать Фениксу о том, что произошло, но помедленнее?
Его глаза открыты, но таращатся в пустоту.
Я надеюсь, что он все запомнит.
— Феникс, чего ты так смотришь? — окликаю я его.
— Твой отец точно так же общался с Хоуп, когда она проснулась… кажется, в пещере. Он объяснил, как найти выход, помог преодолеть какой-то сложный лабиринт и открыть дверь. — Феникс ненадолго умолкает. — Алекса говорит, что укол ее временно парализовал, но сейчас она чувствует себя нормально.
Это, конечно, замечательно, но почему же Алекса запаниковала?
А если она связалась с Фениксом, то вдруг отец не может сделать это сам? Как и Ава.
Моя тревога возрастает.
— Ох… о-о-ох. — Глаза Феникса поблескивают в струящихся сквозь иллюминаторы лучах утреннего солнца, а на его лицо падает тень. — Ага. Подожди секунду.
— Что еще? — повторяю я, как испорченная, надтреснутая пластинка, которая с каждым мгновением ожидания трескается все сильнее.
Феникс трясет головой:
— Много всего. Алекса говорит, что по пути в кабинет твоего отца они с Хоуп услышали ссору… хотели переждать в коридоре, но обстановка только накалялась. Какая-то женщина обвиняла твоего отца в том, что у них нет записи с твоих линз. — Феникс хмурит брови, пытаясь сосредоточиться. — А потом она заявила, что яхта сбилась с курса.
Нет!
Плохие новости. Как наивны мы оказались! Почему мы надеялись на то, что Ава упустит столь важный момент!
Мы так старались ничем себя не выдать, но все разрушила одна-единственная ошибка.
— И что теперь? Она отправится за нами в погоню?
Феникс молча отводит взгляд и сглатывает.
— Я не тяну время, она просто спросила… Ладно, — он переключается на меня. — Иден, она… эта женщина выстрелила в твоего отца. Не знаю из-за чего и не могу сказать, насколько он пострадал. Алекса утверждает, что все произошло бесшумно. Когда ссора утихла, они с Хоуп заглянули в кабинет и обнаружили твоего отца в луже крови.
Я моргаю.
На глаза Феникса наворачиваются слезы. У меня их нет.
А должны быть.
— Алекса не уверена, что именно задумала та женщина. Она стояла к ним спиной и что-то говорила в микрофон, который они сейчас используют.
Я не разбираю его слов: они сливаются в гул, но он — ничто по сравнению с гудением в моей голове. В ней будто грохочет товарный состав, верещит перепуганный домашний скот, бушует катастрофический торнадо. Шум оглушает меня, и моя голова вдруг становится черной дырой, вакуумом, вместившим в себя все, кроме положенной ему пустоты.
Феникс касается моего запястья. Без теплоты, свойственной Лонану, однако я постепенно прихожу в себя.
— Твой отец еще не умер, Иден. Хоуп кого-то нашла, и его забрали в медблок.
«Еще не умер».
Он не мертвый — и никогда таковым не был.
— И насчет той женщины тоже не беспокойся, — продолжает Феникс. — У Алексы сдали нервы, когда она увидела, что случилось с твоим папой.
— Ава… она жива?
— Думаю, два дротика, попавших в цель, приводят к смерти. Хотя Алекса хотела ее вырубить.
Вспоминаю, с какой готовностью папа выхватил трубку, когда меня привел Грей. Наверное, он заранее разложил дротики по кабинету, чтобы в случае чего легко было до них дотянуться. А у Авы в крови наверняка еще оставался яд от первого дротика. Ничего не поделаешь.
— Вскоре после того, как твоего отца забрали, женщина перестала дышать. Алекса в истерике.
Зеленые, как нефриты, глаза Феникса поблескивают в свете солнца. Я опускаюсь на колени, чтобы Фениксу не приходилось задирать голову и щуриться, и устремляю взгляд прямо в линзы, которые ему установили.
— Алекса, — произношу я с такой уверенностью, какую в жизни не ощущала, — спасибо тебе.