Отец не выпил тот скотч. Бутылка годами стояла на верхней полке кухонного шкафчика и пылилась. Папа к ней не притрагивался.
— Поэтому, — произносит Зорнов, отчеканивая каждый слог, — я хочу услышать от тебя правду, Иден. — Он стискивает подлокотники с такой силой, что костяшки белеют. — Ответь мне на несколько вопросов.
Я понимаю, что начался суд.
Мне кажется, что сквозь ткань кармана явственно проступали очертания кровокода, хотя я знаю, что это не так. А доктор Марике… он же на стороне моего отца, верно? Он не предал нас ради расположения вожаков?
— До моего сведения довели информацию, что на твоего отца напала его коллега — Ава.
Точно, Ава. Зорнов думает, что я понятия не имею, кто она такая.
— Трагическая ситуация, но в ходе разъяснительной беседы выяснилось, что упомянутая коллега убеждена в правомерности своих действий.
Облегчение, причем двойное. Во-первых, если бы папа умер, Зорнов сказал бы об этом иначе.
«Твоего отца убили», а не «на твоего отца напала его коллега». И во-вторых, если речь сейчас пойдет о подозрениях Авы о покушении на Зорнова, то кровокод здесь ни при чем. Значит, доктор Марике не предал папу. Опасность еще не миновала, но если я буду осторожна, то смогу сохранить наш план в тайне.
— Ты прибыла на мой остров со шприцем с голубой сывороткой. — В меня впивается свирепый взгляд. — Почему?
Держу голову высоко, смело смотрю Зорнову в глаза.
— Мне сказали, что он может понадобиться для самозащиты. Что, собственно, и произошло.
Ответ его вполне устраивает.
— Кстати, — произносит Зорнов, — мне доложили, что перед отбытием все вы прошли необходимую процедуру, но ты — что вряд ли совпадение, дочь Уилла — прибыла сюда в полном сознании. То есть твой отец солгал мне, и Пеллегрин не провел процедуру?
— Мой отец никогда не лжет, — отвечаю я.
Но меня уже мучают сомнения. Да, иногда люди вынуждены хранить секреты и молчать, но лучше поступать так, чем корыстно врать. Однако секреты — это шаг в сторону от чистосердечной правды.
— Пеллегрин обработал меня прямо на глазах у отца, но позже сказал мне, что вколол мне особую вакцину. У меня осталась голограмма как доказательство, можете посмотреть.
— И о решении Пеллегрина дать тебе вакцину твой отец не знал?
Осторожнее, Иден.
— Мой отец — очень осведомленный человек, но я даже не представляю, что творится у него в голове. До того как меня отправили сюда, на ваш остров, я вообще думала, что он мертв. Так что отец не привык рассказывать мне все и сразу.
Мой тон и едва завуалированное обвинение застают Зорнова врасплох. Он пытается скрыть собственную неуверенность за покашливанием. «Ты был на похоронах моей матери и забрал у меня отца… и сделал так, чтобы я чувствовала себя сиротой!» — хочу я закричать ему в лицо.
Но я сдерживаюсь. Пусть прошлое говорит само за себя.
И пусть Зорнов услышит следующее: «Уилл бросил дочь в бараке. Уилл заставил ее поверить в его смерть. Уилл создал для меня рай. Уилл не стал бы отправлять ко мне свою дочь, чтобы меня убить».
Зорнов перемешивает тающий лед соломинкой и прищуривается. Он меня изучает — как я делала с отцовским руководством — целую вечность и даже больше, выискивая трещины, скрытые за ними тайны.
И точно так же — как и я с той книжечкой — он видит лишь то, что хочет.
На его каменном лице отражается облегчение, он опять сверкает желтыми зубами и хрипло смеется:
— Как же нам всем повезло! Ты выжила… ну а из тех молодых людей вышло неплохое оружие, весьма неплохое.
Согласна. Впрочем, под «нам» он имеет в виду себя и партнерство с моим отцом, которое утратил бы в случае моей гибели.
— А вы, юная леди, меня впечатлили, — изрекает Зорнов, тыча в мою сторону соломинкой.
Интересно, чем? Тем, что не прогнулась перед ним, что мне хватило дерзости бросить ему вызов? Тем, что и впрямь выжила, хотя до сих пор не понимаю, что заставило Лонана опомниться и не разорвать меня на куски?
— Мне срочно нужен кто-то на замену, в штаб. Ава понесла наказание за причиненный ущерб и разлад. Теперь моя новая Ава — ты, Иден.
Его слова — яркая этикетка, лоск, но я слышу то, что он не говорит вслух: я знаю слишком много, меня нельзя отправить обратно в лагерь, мне вкололи вакцину и меня не сделали ПсевдоВолком. Может, он впечатлен, а может, хочет держать врага поближе.
Однако спорить я не собираюсь.
Особенно когда в итоге окажусь на одном острове с отцом.
Зорнов встает первым, за ним — доктор. Давай, Иден!
Я собираю волю в кулак, чтобы не дрогнуть, хотя сейчас я — сплошной комок нервов. Зорнов идет к столу, чтобы поставить стакан, в котором еще не растаяли кубики льда.
Я вытаскиваю пузырек, предусмотрительно держа его параллельно запястью, и доктор Марике это замечает. Когда Зорнов поворачивается к нам спиной, Марике встает и направляется ко мне.
Доктор улыбается и протягивает мне руку.
— Благодарю за оказанную мне услугу. — Наши ладони соприкасаются: кровокод — между ними. — Вам столько пришлось пережить, Иден, но вы отлично справились. — Доктор отстраняется и ловко прячет пузырек в кармане, я не успеваю и глазом моргнуть. — Кому доверяет Уилл, тому доверяю и я. Буду рад присоединиться к проекту.
Понимаю истинный смысл этой реплики: Марике поддерживает нас, а не вожаков.
Он просто вынужден подбирать слова так, чтобы сохранять видимость лояльности Стае. В моей груди как будто вспыхивает солнце, и мне становится сложно удержать все надежды и чаяния внутри, не выплеснуть их наружу.
Зорнов же не видит ничего, кроме собственных прихотей. Он вызывает Сабу, требует принести скотч со льдом. Зорнов обрадован: ведь никто не собирается его убивать!.. В итоге он теряет контроль над ситуацией и не замечает, как почва под его ногами начинает крошиться. Ему стоило бы беспокоиться не о смерти, а о том, что остаток жизни ему придется провести в мучениях.
Мне его почти жаль. Почти.
Но я вспоминаю о Пеллегрине.
О Финнли.
И о Берче.
Сколько жизней успело оборваться! Сколько людей гниет в лагерях! Сколько Волков превратились в хищников-людоедов лишь ради того, чтобы не стать добычей. Вожаки получили свое счастье, которого хватило бы на долгие годы, за счет жизней других.
Зорнов поднимает бокал, упиваясь моментом.
— За жизнь! — провозглашает он и проглатывает скотч.
За жизнь.
Глава 93
У края пирса меня ждет белая яхта с парусами, смахивающими на брюхо кита.
Лонан, Касс и Феникс уже на борту — со вчерашнего вечера, говорит мне Саба по пути, чтобы отправиться в плавание, как только закончится моя встреча с Зорновым.
Меня вызвали на допрос, потому что во время переполоха лишь я оставалась в сознании и действовала по своей воле. В общем, именно я вызвала подозрения.
— Здесь я вас покину, — объявляет Саба, когда мощеная дорожка сменяется деревянным пирсом. — Удачи!
После встречи с Зорновым она изменилась и стала вести себя со мной более дружелюбно, что ли… Наверное, все дело в том, что случилось несколько минут тому назад.
Киваю, неспособная выразить благодарность иначе. Если я открою рот, то непременно себя выдам. Лучше хранить тайны под замком, пока я не буду совершенно точно уверена, что их можно выпустить наружу.
Пирс пуст, одинок. Я бреду по нему, окруженная призраками, хотя рядом со мной должен идти Пеллегрин. Странная смесь чувств — надежда и осознание, какой ценой она досталась. Ничто не дается даром, особенно — свобода. И я так устала! Проспала бы целую вечность.
Меня приветствует капитан Рекс. Касс и Феникс, распластавшиеся на скамьях главной палубы, не шевелятся. Капитан предлагает мне фрукты, рыбу и кучу деликатесов, хотя во время нашего первого плавания он не был столь щедр. Должно быть, он тоже узнал о случившемся.
— Тот парень постоянно о тебе спрашивает, — говорит капитан, указывая долькой яблока в сторону кормы.
Оборачиваюсь и вижу Лонана. Он таращится на меня так, будто я — привидение.
— Иди. Тарелка никуда не денется. — Капитан забрасывает дольку в рот и продолжает, жуя: — Кто-то ведь должен управлять кораблем.
И он поднимается на верхнюю палубу.
А я остаюсь наедине с Лонаном. Настоящим Лонаном.
— Я пойму, если ты не захочешь приближаться. — В его голосе звучит боль, хорошо мне знакомая. Так бывает, когда слишком много эмоций исчерпали себя. — Твой отец сказал, что Ава мертва. Он рассказал мне… все… Я не… я больше не… — Лонан сглатывает, осекшись.
Не причинит мне боль. Не убьет.
— Не надо, — отзываюсь я. — Я запрещаю тебе меня отталкивать.
Признаюсь: отделить кошмары от истины, с которой они плотно сплелись, не слишком легко. Ладони Лонана на моем горле, пустые, ничего не выражающие глаза… но я ни за что не позволю кошмарам победить. Мы все переживем, нам просто нужно утопить те страшные воспоминания в новых. В истинных.
Подхожу ближе, усаживаюсь на скамью. Лонан не опускается рядом, пока я его не приглашаю и ему не становится предельно ясно, что я этого хочу. Мы наблюдаем, как остров уменьшается в размерах, а затем полностью исчезает из виду.
— Не знаю, как передать тебе, Иден, насколько мне жаль.
Чувствую, как Лонан ищет мой взгляд, и, наконец, перестаю глядеть на бескрайний океан.
— Это был не ты. Ты бы не стал.
— Нет, это был я.
— Нет, не ты. Ава.
На его лице — невероятная скорбь, вина.
— Я должен был сопротивляться сильнее. Должен был лучше себя контролировать.
— Ты не мог.
— Если бы не Хоуп и не твой отец… — Голос Лонана срывается. — Мне очень жаль… Ужасно себя чувствую.
К моим глазам подступают слезы. К его — тоже.
Лонан рассказывает, как Хоуп расслышала через динамики мои крики и побежала за помощью. Грей выстрелил в Аву дротиком, увидев на экране, что творилось с Пеллегрином. Однако без пароля Овна Грей не мог отменить приказы, а попытавшись связаться с моим отцом, понял, что того заперли в камере вместо Алексы.