Оказывается, мой папа не умирал и даже не был ранен. Сколько же лжи нам убедительно скармливали! Когда вполне живая Алекса очнулась и начала звать на помощь, Ава обманом заставила отца отправиться за ней — и заперла дверь, как только он отвернулся. В лаборатории Ава откорректировала Алексу в своих целях и связалась со мной через Феникса. Никто и не понял, почему она так долго выжидала, а не натравила парней на нас с Пеллегрином еще до нашего прибытия на остров. Ладно, причину мы все равно никогда не узнаем.
Получается, что Ава действительно «понесла наказание». Теперь она точно никому не помешает: ни на острове, ни где бы то ни было еще.
Лонан рассказывает, что его параметры достигли критического уровня и папа был вынужден перепрограммировать Лонана вручную, возвращая его в исходное состояние.
Но Лонан — настоящий Лонан — пришел в себя.
Да уж, Ава постаралась, но в последнюю минуту отец спас меня. И Лонана.
— То, что случилось, не имеет никакого значения, — говорю я.
Тот ПсевдоВолк не был Лонаном.
— Мне так жаль, Иден. Прости меня… Ты едва не умерла из-за меня, у тебя на шее остались синяки… Ты почти сутки была без сознания. Боже мой, Иден!.. А самое плохое, что виноват все-таки я. Ты — единственное, что со мной случилось хорошего за эту войну, и я чуть тебя не убил.
Лонан умолкает и замыкается в себе, погрузившись в свои мысли.
— Эй! — зову я, но Лонан слишком далеко — и не докричишься. — Э-эй!
Он поднимает взгляд. Голубые глаза блестят.
— Ты мне доверяешь? — спрашиваю я.
Вижу, что ответ будет «да».
— С того самого момента, как ты бросилась за Алексой в океан.
— Тогда доверься мне в том, что и я тебе доверяю, Лонан. Мы выжили, а значит, теперь мы сумеем справиться с чем угодно. Ты — не виноват. Это был не ты.
Между нами — меньше трех футов, а кажется, что целый океан. Я хочу быть к Лонану ближе — гораздо ближе, чем с кем-либо раньше. Даже ближе, чем с Берчем. Это, наверное, нечестно по отношению к нему. Воспоминания о его смерти никуда не уходят, продолжая терзать меня где-то на грани сознания. Но война, исчертившая лицо моего отца новыми морщинами, изрезала и меня. Я уже не та, кем была с Берчем.
Его гибель в каком-то смысле переместила меня туда, где я уже никогда не стану прежней Иден.
У Лонана тоже есть шрамы. Мы оба иссечены, сломаны, разорваны и скреплены лишь верой, надеждой.
Я падаю, качусь по скользкому склону, а потом позволяю себе оставить прошлое позади.
— Хочешь сесть поближе? — похлопываю я ладонью по свободному месту на скамейке.
Лонан медлит. Хочет, чтобы я оставалась в безопасности.
— Больше всего на свете, — тихо говорит он.
Глава 94
Брезжит рассвет — по небу над безбрежным, необъятным океаном растекаются розовые, оранжевые, золотые краски. А впереди виднеются девственный песок и бьющиеся о берег волны.
Нас встречают четверо. Перегибаюсь через поручень, чтобы получше их рассмотреть.
Грей.
Алекса.
Хоуп в моей желтой кофте, с небольшой урной в руках — наверное, там прах Финнли.
Папа.
— А это?.. — спрашивает Лонан, присоединяясь ко мне.
— Да, — отвечаю я.
«Да» — слишком слабое слово. Его недостаточно.
Знать, что отец жив, и видеть его живым — совершенно разные вещи. Я подсознательно боялась в это верить. Но сейчас я вижу папу своими собственными глазами. На его лице вспыхивает улыбка — ярче солнечного света, — и я знаю, что ее вызвала я.
На берегу мы превращаемся в клубок из сплетенных рук и слез. Папа и я, Алекса и Касс, в которого она утыкается. Касс пробегает ладонью по ее волосам, стискивает ее в объятиях. Воскрешение из мертвых, как ничто иное, обладает силой стирать все былое, дарить возможность начать с чистого листа. Касс и Алекса продолжают стоять на берегу, не размыкая объятий, ну а мы уходим в сторону бывшего логова: здесь мы и обоснуемся до получения новых известий.
— У нас куча дел, — произносит папа, обращаясь ко мне и к Лонану, когда мы оказываемся в кабинете.
Доктор Марике взломает кровокод, как только прилетит в Кейптаун. Коллега отца из Новой Зеландии — еще один человек из той самой доверенной тройки, который стоял у истоков технологии кровокода, — разработал сложную базу данных, которая поможет рассортировать ученым всю информацию.
Стефан Монро позволил доктору Марике возглавить проект «Алтас», и теперь они планируют начать создание восемнадцати новых искусственных островов. Экологические убежища, разумеется, не смогут вместить все население земного шара, но с их помощью мы сумеем изменить исход войны.
Все должно уже вот-вот завертеться.
Когда доктор Марике сел в вертолет, папа отключил доступ к трансляции с линз ПсевдоВолков, причем не только Зорнову, но и остальным вожакам. Союз не намерен тратить время попусту и взламывать машину пропаганды Стаи: тактика будет совершенно иной. Очень скоро Союз предложит места в убежищах первой тысяче Волков, которые решат переметнуться на нашу сторону.
И что самое лучшее: вожаки больше никогда не попадут на собственный остров. Координаты есть только у Рекса, и никто не сумеет перекупить его, предложив большую цену, чем мой отец. Папа отыскал семью Рекса и уже запустил процесс, благодаря которому Рекс и его родные воссоединятся.
Есть еще невероятное количество разных фрагментов и деталей: на первый взгляд они кажутся несущественными, но мой отец настаивает, что это не так.
«Представь себе песчинки, Иден, — сказал он мне. — Когда их много, из них можно выстроить что угодно».
Ему предстоит выполнить много работы. Как и всем нам. Мы верим, что поступаем правильно. Когда крепости вожаков падут, мы откроем клетки и выпустим птиц на волю.
Когда началась война, я думала, что потеряла все.
Думала, что мои шрамы несовместимы с жизнью и у меня нет дома, нет семьи.
Ничего — навечно.
Это — начало конца.
ИГРА НА ВЫЖИВАНИЕНики Сингер
Тому Берку, который первым сказал,
что мне, возможно, придется отправиться
в Шотландию с оружием
Когда разразилась климатическая катастрофа и теплые страны стали раскаленными, миллионы людей в поисках спасения потянулись на север. Вместе с ними бредет потерявшая родителей Мари Бейн, надеясь преодолеть десять тысяч километров и вернуться в родную Шотландию. Мир мгновенно утратил доброту: теперь на каждом дорожном блокпосте, на каждой пограничной заставе нужно доказывать свое право на жизнь, и не стоит полагаться на добытый в пути револьвер; до предела обострившиеся инстинкты — куда более эффективное оружие…
Замкнуться в себе, заглушить все человеческие чувства, равнодушно пройти мимо шестилетнего немого мальчика, обрекая его на верную смерть, — или помочь ему, рискуя заплатить за это собственным шансом на выживание?
Глава 1
Сначала я слышу их и только потом вижу. Если не следишь за тем, что происходит у тебя за спиной, и смотришь только вперед, десять тысяч километров не пройти.
Звук негромкий — просто хруст сломанной ветки. Двух сломанных веток. А здесь полно веток. Тысячи веток, тысячи сучьев, целый склон горы с буреломом. И все-таки я слышу эти два негромких щелчка. Вернее, слышу паузу после них.
Слышу тишину.
Эта тишина наступает, когда кто-то прислушивается к звуку собственных шагов. К собственному дыханию. Слышит писк воздуха у себя в груди при вдохе. Я знаю это, потому что сама прислушиваюсь к своим шагам и стараюсь пресечь этот внезапный писк в легких.
Поворачиваюсь.
Этому я тоже уже давно научилась. Поворачиваться лицом к тому, что тебя ждет. Не важно, что с этим чаще всего удается как-то разобраться, а если нет, ты можешь послать это в Замок.
Их двое, и это не солдаты. Не солдаты! Просто мужчина и мальчик. Стоят на месте и не пытаются спрятаться. Может, у них просто нет на это сил? Быстро их осматриваю. Мальчик совсем маленький — лет пяти. Если потребуется, я смогу убить его голыми руками, поэтому переключаю внимание на мужчину.
Он старый и худой, но это ничего не значит — сейчас все худые. Одет в тряпье. Его одежда, как и моя, возможно, когда-то была яркого цвета, а теперь посерела от грязи дорог. Эта грязь забивается между волокнами и остается там даже после стирки в реке. Теперь человек и его одежда одного цвета. Цвета грязи.
Мужчина сутулится, будто несет на плечах невидимый груз. Примечаю вспухшие вены на руках и босые ноги. Тот, кто хочет выжить, должен заботиться о своей обуви. Мужчина стоит, наклонив голову, но глаза не отводит. Его глаза из-под серых от грязи век смотрят прямо на меня.
Достаю из-за пояса револьвер и направляю его на мужчину. Револьвер я раздобыла во время бунта в распределительном центре Хитроу — пятьсот километров и двадцать один день назад.
Я слишком близко к дому, чтобы позволить себя остановить.
Дом.
Револьвер не заряжен, патронов у меня нет. Я об этом знаю, но мужчина с мальчиком — нет. С их стороны было бы разумно предположить, что он заряжен. Я, когда сталкиваюсь с вооруженными людьми, думаю именно так.
— Ни с места, — говорю я.
«Ни с места» — хорошая команда. Просто отличная. Люди многих национальностей понимают ее гораздо лучше, чем команду «стоять». Вероятно, потому, что эту команду используют солдаты. Ни с места. Ни с места. НИ С МЕСТА! Руки на голову!
Мужчина медлит. Затем кладет руки на голову. Вернее, одну руку, потому что второй придерживает ребенка.
Направляю ствол на ребенка. Глазами следую за стволом и теперь уже позволяю себе посмотреть на мальчика. Он тоже худой и темнокожий, пожалуй, даже темнее мужчины. И глаза у него, как чаши.
«Глаза, как чаши».
Это сравнение застает меня врасплох, как будто бы его произносит голос папы. Фраза из суданских сказок, которые он мне рассказывал, когда мы жили в Хартуме. Это было до пустыни, до солдат, до…